Александр Величанский - Под музыку Вивальди Страница 10

Изгнание

He гневался Адам на Евуи Иеговы гневуне подражал. Он шелуже не нагишом

с подругою, теперь понятной,в мир безвозвратный,где им судили впредьтруды и смерть,

сквозь оцепленье Серафимов —в руках, вестимо,двуострые мечи…А рай в ночи

благоухал пустопорожне,и звери Божьив нем мыкались одни:не ведали они,

что ждет и их изгнанье,за пропитаньекровавая борьба —силки, стрельба.

Портрет

За центральных зданий черствым рустом —в переулке, в доме из доходных,где все вымороченней жилплощадькоммунальная, в квартире, слишком некой,в комнате, как водка, одинокойжил старик, но без своей старухи.

Было деду семьдесят. Возможно,шло к восьмидесяти – горькие запоивозраст затянули как бы ряской —старый пруд. Он был пенсионером:пил по пенсиям. Но лишь по смерти бабки:умерла, как ни ходил за нею.

В голой комнате его теперь осталсялишь портрет ее великолепный:с фотографии глядела гордоженщина красы не то что строгой —замкнутой скорей, скорее – скрытнойкак порывы юности. Прекрасными таинственным лицо ее казалосьна портрете молодом, хоть старойфотография была и пожелтевшей.

Оттого ль что не хватало водки,иль от одиночества – не знаю —но надумал дедушка женитьсяна одной старухе из продмага(разумеется, из винного отдела).

Говорил старик своей старухе:«Мне не надо твоего прибытка.Ты ведь, знать, на пенсию выходишь.Детки твои тоже разбежались.Кончится прибыток, а вдвоем мыпенсиями сложимся – протянем».

Долго думала убогая старуханад причудой этого пьянчуги:тридцать лет она жила без мужа,выросли и разлетелись детки,дед сказал, что комната большая,а у ней не комната – каморка.

Чуть не сладилось у деда это дело,чуть не вышла за него старуха,но надумал дедушка невестепоказать вперед свою жилплощадь.Оглядела койку, подоконник,стол, обоев рвань, в окошке – дворики портрет старинный заприметив,долго на него глядела бабка…наглядевшись, деду отказаланаотрез: уж больно пьешь нетрезво.

Во Сретенье

«И рече рабу, кто есть человек оный

иже идет по поле во сретенье нам»

И в поле вышел Исаакнавстречу сумеркам. Но мракеще лишь зарождаться начал.Кричал ишак, тот мрак вдохнув.За горизонта вечный кругисчезло солнце. Лай собачий

сливался с блеяньем овец.И пахли травы. И чебрецсредь них особо. Пахло волей.Шел Исаак в раздумий мглепо остывающей земленавстречу сумрачному полю.

За праотеческой спинойшатры исчезли. И роднойвкус дыма пустошью зашелсяв пространстве чуждом и большом,где степь лежала нагишом,наложнице подобно. Шел всё

и шел пустынный Исаак.Сгущался вековечный мрак,но разглядела человекасредь надвигавшейся земли,среди времен грядущей тьмыс верблюда дальнего Ревекка.

Для кота

«Что вы! Пенсии хватает.Вы не смейтесь. Для кота ясторожу здесь. Он в едепривередлив: каждый день

нужно что-нибудь иное —ну, паштет, гуляш… порою —шпроты – отчего, Бог весть —так-то рыбы он не ест.

Привередлив. Только мясо.Но сырое редко – в маслечуть обжарить… Ну, а выотчего здесь?… Вы правы,

только так и можно. Я-тохоть старуха и с Физ-Мата,до сих пор пишу сама.От Ахматовой с ума

я сходила… Принесу вамчто-нибудь из старых… Судьбытам, которых не найти.Хоть стихи и не ахти.

Вы поймете… Кот мой любитяйца в майонезе! Людив гастрономии слабей,чем мой кот… Там – про людей —

про моих друзей, которыхя пережила… Не в норах —нет, не прятались они…про погибших ДО войны.

Вы поймете это мигом.Вон у вас какая книга —мне таких уж не прочесть:нервничаю… Кот мой ест,

представляете, маслины!Завтра пенсия, и с ним мыпогуляем… Он менялюбит. Он мне – как родня.

Не кастрированный даже,но все время дома! Нашибабки говорят, что дененормальный он… Людей

раздражает, если кто-тосчастлив… Вот что: антрекотовя куплю ему! Он радбудет… Прямо на Арбат

и поеду: там такиесвежие в кулинариюпо утрам завозят… Вымясо любите?» – «Увы».

Лица

Лица, которыми светятся храмы —будь то у бабки иль сгорбленной дамыиль у молодки, поди, заводской —все эти лики походят на Твой,«ТЯ БО ЕДИНУ НАДЕЖДУ ИМАМЫ»все мы, но их Ты признала средь насс темных икон своих сквозь фимиамыладана – светлый их иконостас.

Ничего

И ничего после любвине изменилось: дом ли, сквер ли,мелодий, улочек углы,в кафе излюбленном столыи в парке – древние стволы…

Вот также будет после смерти.

Среди людей

Я говорю на вашем языке —молчанье здесь иными словесамиисполнено… Работала в ларьке.Там было мне семнадцать. Рядом с намиза проволокой колючей встала частьвоенная. Отец мой там слесарилв домах жилых. И помню, как сейчас.

В субботний вечер. Летом. На закате.Привел солдата. Оба – под хмельком.(Папаша отмечался при зарплате).Я им таскала закусь. С пареньком —ни слова я, покуда мне папашалафетик не поднес, считай, силком.С того и начались свиданки наши.

С того и началась любовь меж нас.На танцы приглашал меня в Железку[6],и раз я с ним воскресным днем прошласьза речкою. Ну, и сейчас полез он.Но робко эдак. Робостью и взял.В мундире был, и мне, девчонке, лестно.И лето светлое. И всяк цветочек ал.

Стал прибегать ночами в самоволки.Таились мы. Отец тверезый строг.Солдатик мой томил меня. Про Волгувсё заливал. Но вот проходит срок —и нечего! Недели две терпела.Со страху-то чуть не валилась с ног.Потом сказала все ж: «Такое дело».

Боялась осерчает. Нет, он самвесь растревожился. Но говорит, сердешный:«Поженимся». Меня по волосамвсё гладил: не страшись, мол, будь в надежде.Утешилась я малость. Ждать взялась.И всё у нас пошло милей, чем прежде.И осень красная была – ну, прямо страсть!

Но раз он говорит: «Назавтра к ночиприди сама. Там в проволоке лаз.В наряде я. Но дерну на часочек.А за складами не приметят нас».И я пошла сама, в охотку, смело:уж заполночь потайно поднялась —отец не слышал. Ну и – подоспела.

………………………………………………….

Я говорю вам вашим языком.В ту ночь как раз стоял он в карауле.Сперва меня окликнул он тишком,чтоб подошла поближе я, и пуляпришлась в живот мне, так что сразу двухубил он зайцев… Как у вас? – уснулинавек с младенцем мы? Да: испустили дух.

Теперь и сам – при нас. Его уловкараскрылась сразу: на посту убил,де, некую. Расстрелян был милок мойтам на земле, где был когда-то милон мне средь ваших трав, что пахнут сладко,коль срезать их средь стоптанных могил,среди людей… Осталась лишь загадка

от нас. Вам разгадать ее невмочь.Молчанью здешнему не внемлете вы глухо.Всё ясно вам: в сентябрьскую ночьодин подлец, трусливый или глупый,чтоб скрыть, что он надысь с девчонки слез,промашку сделав, сделал ее трупом.Но здесь молчанье из других словес.

Гагры

Прежде, чем бросить меня с этой женщиной страшной,как-то сказал он, но, может быть, в шутку – не важно:«Вот отвоюем проклятую эту войну,в Гагры махнем погулять хоть недельку одну».

Если искала его – лишь в толпе и в рыданьях —не узнавала, небось, не справлялась заранье —я что ни день всю Москву обходила пешком.Много военных в толпе – обознаться легко.

И обознавшись, стесняясь рыдать при народе,я заходила к сестре – что-то комнатки вродедали ей в этой центральной конторе ее…Как презирала она тогда горе мое.

После войны веселились, угрюмо, угарно.Я ж нанялась на работу в те самые Гагры,хоть и москвичка, но что мне теперь города —я поселилась в надежде своей навсегда.

Не по душе мне была эта знойная сырость,мертвая зелень растений продажно красивых,душных бессониц соленый, безвыходный шум:с кем он здесь был, что пришли ему Гагры на ум?

Ну и приметил один мои душные ночки.Нынче за сорок мне. Вот уж и сестрина дочка —одна отрада моя – стала ростом с меня —мне присылает ее, как подарок, родня.

Но временами как будто бы что-то находит.Платье ищу выходное и не по погоде,разворошив в лихорадке безжизненный шкаф,платье тогдашнее в спешке едва не порвав,

я надеваю и с пляжа племянницу кличу(ты не видала таких обаятельных личик)хоть и в обтяжку мне платье – на этакий стан —чуть не бегом мы бросаемся с ней в ресторан.

Но не в отраду вино и тяжелая пища(мне это вредно), но ем я и пью, и обычножадно пытаюсь вдыхать этот горький табак,но задыхаюсь и, знаешь ли, кашляю так.

Вот моя девочка – та изумительно курит.Пьяный курортник к ее загорелой фигурелепится взглядом, а ей невдомек и не в честь —ей бы, счастливой, пока только яблоки есть.

Гагры видны нам внизу в полыханьи закатном —там от войны не осталось и камня на камне…Быстро смеркается, и созревают огни.Тьма. Только Гагры видны нам. Лишь Гагры одни.

Посвящается всем им