Алексей Федорчук - Пикты и их эль Страница 10

О сюжете и авторе

Предыстория сюжета

В статье Александера Уоллеса приводятся несколько выдержек из древних ирландских и шотландских источников, описывающих события, которые могли бы лечь в основу баллады Стивенсона. Однако сюжет её намного древней. И восходит к одной из героических песен «Старшей Эдды», в изданиях её именуемой «Гренландская песнь об Атли».

Пересказывать сюжет всей песни не буду – он более или менее может быть знаком читателю если не по «Песни о Нибелунгах» или опере Вагнера, то по весьма неплохому фильму «Кольцо Нибелунгов». Да и к истории пиктов и тайны их эля не имеет отношение.

Но в этой песне есть такой эпизод: когда Гуннар и Хёгни (Гюнтер и Хаген германской традиции – в скандинавском варианте они братья) были схвачены воинами Атли (а это ни кто иной, как Аттила истории и Этцель германского эпоса), тот учинил им допрос: куда подевали сокровища убиенного ими Сигурда (которые тот и сам отнял у дракона Фафнира). Обещая сохранить обоим жизнь, если хоть один из братьев расколется.

Оба брата поначалу отказались – не из жадности (золото было уже утоплено ими в Рейне и недосягаемо ни для кого), а исключительно дабы позлить своего врага. Но потом Гуннар согласился – при условии, что Хёгни убьют и как доказательство продемонстрируют его сердце. Когда же это было исполнено, Гуннар заявил, что теперь он один знает тайну золота Нифлунгов, и она умрёт вместе с ним:

Пусть в водах сверкают вальские кольца, а не на руках отпрысков гуннских!

Полностью этот отрывок приведён в Приложении 1.

В русской традиции

С лёгкой руки Стивенсона, пиктам и их элю суждена была и долгая жизнь в русской литературной традиции. И начало этому положил отнюдь не Маршак – как мы только что видели, реконструируемая история имеет мало общего с той трактовкой, которую она обрела в его переводе.

Тем, кто читал стихи Константина Симонова, не может не броситься в глаза сюжетное совпадение его «Рассказа о спрятанном оружии» с балладой Стивенсона. Причём трактовка Симонова по духу гораздо ближе к оригиналу, нежели к сентиментальной истории о Старише-Кибальчише и его антиалкогольной тайне (выражение Александра Пименова), поведанной Самуилом Яковлевичем.

Тем не менее, издавна мне казалось, что стихи Симонова написаны под влиянием именно перевода Маршака. Пока я наконец попросту не сверил даты:

   • «Рассказ...» Симонова – 1936 год;

   • «Вересковый мёд» в переводе Маршака – 1941 год.

Так что скорее можно было бы говорить о том, что именно стихи Симонова побудили Маршака к переводу баллады Стивенсона.

Однако оказалось, что был и предшествующий перевод баллады – «Вересковое пиво» Николая Корнеевича Чуковского. Не смотря на несколько игривый стиль (а может быть, как раз благодаря нему), он совершенно не производит того впечатления сюсюкания, которое возникает при прочтении перевода Маршака. Впервые опубликованный в 1939 году, выполнен он был, однако, в 1935-м. А поскольку переводческий мир тесен – Симонов вполне мог знать о его существовании задолго до публикации. И именно перевод Чуковского мог бы выступить в качестве прототипа его «Рассказа...»

Но возможно, что всё обстоит гораздо проще. И мы имеем дело с одним из бродячих сюжетов, который так или иначе мог быть реализован разными авторами в разных странах и в разное время. И его воплощения зависят не столько друг от друга, сколько от какого-то общего прототипа.

А русскоязычная история сюжета «Верескового эля» не закончилась на переводах Чуковского и Маршака, и его преложении (если таки допустить влияние первого) Симоновым. Уже в нашем тысячелетии баллада Стивенсона переводилась чуть не с полдюжины раз. Не возьмусь сравнивать эти переводы с позиций высокой поэзии – но чисто эмоционально мне больше всего нравится перевод Андрея Кроткова. Который, к тому же, представляется наиболее точным с точки зрения как буквы, так и духа баллады.

Впрочем, заинтересованный читатель легко может составить собственное впечатление: все переводы, которые я смог обнаружить, собраны в последующих приложениях. А предшествует им оригинальный текст Стивенсона и его краткий комментарий по поводу.

Последним же пока событием в «русскоязычной» жизни стивенсоновской баллады можно считать пародию на неё, которую тоже можно найти в приложении.

О старине Лу и его недописанных романах

Однако, прежде чем переходить к балладе, мне хотелось бы сказать несколько слов о самом Стивенсоне. Наибольшую известность он получил не как поэт, а как автор приключенческих романов, два из которых остались недописанными. Возможно, потому, что и жизнь его была отрывком из романа, точку в котором судьба поставила слишком рано...

И прошу не считать заголовок этого очерка попыткой фамильярно похлопать по плечу классика. Просто я с детских лет сроднился с его творчеством, что действительно воспринимаю его как товарища.

Как известно, Роберт Луис Стивенсон умер сорока четырёх лет, оставив недописанными два романа – «Сент-Ив» и «Уир Гермистон».

«Сент-Ив» был закончен примерно на три четверти, дальнейшее развитие сюжета, как и финал романа, угадывались без труда. Издатели обратились с предложением завершить его к ряду литераторов, в том числе и к признанным классикам приключенческого жанра – Артуру Конану Дойлу и Райдеру Хаггарду. Оба они отказались, причём сэр Артур мотивировал отказ тем, что как стилист далеко уступает Стивенсону, и не сможет продолжить сочинение последнего должным образом. Хотя версию о том, что сэр Артур таки дописал роман, можно найти в Интернете, причём на ресурсах, полагающих себя серьёзными.

Однако это не так. Дописал роман «Сент-Ив» профессиональный литературовед и литературный критик Квиллер Куч. Причём сумел так воспроизвести стиль Стивенсона, весьма своеобразный, что, если не знать, на каком месте обрывается авторский текст и начинается продолжение Куча – догадаться об этом, как говорят, довольно сложно и в оригинале. А в переводе – так просто невозможно.

На самом деле авторский текст обрывается последней фразой главы XXX, на словах:

Я оглядел комнату, осоловелого Роули, который тупо таращил на меня мутные глаза, погасший камин: мне вспомнились все нелепые происшествия этого нескончаемого, долгого дня, и я горько, невесело рассмеялся...

И последние шесть глав уже целиком принадлежат перу Куча. Но кто из читателей за прошедшие почти 120 лет (роман был опубликован в 1897 году, через три года после смерти Стивенсона), положа руку на сердце, смог бы сказать, что догадался об этом?

А вот роману «Уир Гермистон», о котором автор говорил, что это будет самое сильное из его произведений, повезло меньше – дописывать его не взялся никто. И не потому, что никто не счёл себя достойным этой чести. Причина – в том, что автор так и не успел придумать удачного разрешения закрученных им сюжетных коллизий.

Таких трудноразрешимых коллизий в ромамне две. Тем, кто читал написанное – они понятны, тем, кто не читал – очень рекомендую прочитать. Потому как обе они целиком завязаны на общий сюжет, который я могу пересказать лишь вкратце.

Коллизия первая: судья выносит смертный приговор своему сыну, виновному в убийстве на дуэли своего злейшего друга и закадычного врага, соблазнившего его девушку и, как это положено среди блаародных гаспадинов, свалившего вину на него.

Коллизия неразрешимая – это противоречило законам Шотландии (не оттуда ли идёт сюжет старой нашей блатной песенки про прокурора и маленького вора? – у нас это представляется более правдоподобным). Возможно, драматизма ради, Стивенсон пошёл бы на такое нарушение буквы закона, тем паче что со времён описываемых событий прошло полтора века. А даже в доброй старой Шотландии память человеческая имеет пределы.

Но вторая коллизия была неразрешима. Братавья обесчещенной девушки, сначала изловившие героя и отдавшие его в руки правосудия, узнав правду, отбивают его из тюрьмы. Что было бы вполне реально в местячковом домзаке шотландской глубинки. Но практически невозможно – в городской тюрьме Эдинбурга, где, по опять-таки тем же шотландским законам того времени, должен был содержаться приговорённый к смертной казни.

И вот эту коллизию Стивенсон не мог разрешить все последние годы своей жизни – «Уир Гермистон» так и остался неоконченным. И мы никогда не узнаем, какое решение придумал бы автор, отпусти ему судьба ещё несколько лет жизни. Но что это решение было бы изящным и реалистичным – в этом не сомневаются все, кто знает и любит его творчество.

С соавторством Стивенсона связано ещё несколько историй. Так, ряд его романов при жизни издавался за двумя подписями. Иногда второй было имя Фанни Стивенсон, его жены, иногда – его пасынка Ллойда Осборна, сына Фанни. После смерти писателя они сняли свои имена с титулльных страниц – с тех пор и «Остров сокровищ», и «Потерпевшие кораблекрушение», и ряд других произведений традиционно издаются только под именем Роберта Луиса Стивенсона. Исключение – «Жизни на Самоа», которая за его именем вместе с именем Фанни – вероятно, в этом случае соавторство было реальным.