Николай Векшин - Миллениум-мифы (сборник) Страница 10

Евгений Оболенский, войдя в роль диктатора, вышел из солдатских рядов, где укрывался от неприятеля, и стал просить генерал-губернатора отъехать, но видя, что тот не обращает на него (на князя! на диктатора!) никакого внимания, сильно обиделся и, выхватив у соседнего солдата ружье со штыком, решил кольнуть в бок губернаторского коня, дабы ловким приёмом выбить нахала из седла. Но не рассчитал направление выпада, ибо, во-первых, будучи сам благородных княжеских кровей, не умел обращаться со штыком, и, во-вторых, Милорадович сильно вертелся и привскакивал. Удар получился в зад не коню, а самому генералу (позже, из этических соображений, решено было записать, что удар пришелся Милорадовичу в бок). Каховский, подумав, что Оболенский начал-таки решительное наступление, выстрелил из пистолета генералу в спину. На эту низость у него смелости и меткости хватило, рука не дрогнула. У Каховского после отказа стрелять в императора просто руки чесались хоть в кого-нибудь пальнуть, чтоб загладить вину. Раненого губернатора унесли в казармы, где он в тот же день благополучно скончался.

Полковник Стюрлер и великий князь Михаил Павлович решили повторить подвиг губернатора на бис, но мятежники обоих проигнорировали. Это их разозлило и они приказали Алексею Орлову проучить мерзавцев. Тот дважды водил конногвардейцев в атаку на мятежников, причем, оба раза – героически скакал впереди, но дважды удивительным образом возвращался целым и невредимым, повернув назад перед щетиной штыков.

Время шло, а ничего не происходило. Поэтому в дело вступила артиллерия, под командованием генерала И. Сухозанета. По каре мятежников был сделан залп холостыми зарядами, не произведший, однако, эффекта. Какие ж солдаты побегут от холостых залпов! Тогда Николай приказал стрелять картечью. Первый залп был дан выше рядов мятежных солдат – по «черни» на крыше Сената и соседних домов. Мятежные солдаты ответили ружейным огнём. Но потом под градом картечи началось бегство. Генерал, войдя в раж, сделал ещё несколько выстрелов картечью – по толпе простонародья. Стрелять так уж стрелять! После Бонопарта это был уже второй случай успешного применения артиллерии в городских условиях.

Бегущие бросились на невский лёд, чтобы спастись, перебравшись на Васильевский остров. Офицеры попытались на льду построить солдат в боевой порядок и идти в наступление на Петропавловскую крепость. На крепость! Это ж надо до такого додуматься! С несколькими сотнями перепуганных солдат идти по невскому льду на штурм крепости с гарнизоном и пушками! Да еще выстроившись в колонну и маршируя! Естественно, что бравое войско тут же было обстреляно из пушек ядрами. Стрельба была намеренно не слишком меткой: ядра бубухали по льду. Лёд раскололся. Войско утонуло.

К ночи всё было кончено. На площади и улицах валялись сотни трупов. Император Николай повелел обер-полицмейстеру генералу Шульгину, чтобы трупы к утру были убраны. Приказ был исполнен по-русски весьма находчиво: во множество прорубей на невском льду быстренько спустили все трупы и даже раненых. Концы в воду.

Департамент полиции составил справку об общем количестве убиенных 14 декабря: генералов – 1, штаб-офицеров – 1, обер-офицеров – 17, нижних чинов лейб-гвардии – 282, во фраках и шинелях – 39, женского пола – 79, малолетних – 150, черни – 903. Итого – 1271 человек. Из цифр ясно следует, что артиллерия вовсю била по безоруженой толпе, состоящей в основном из простолюдинов.

Сразу же были арестованы и заключены под стражу в Петропавловскую крепость 371 солдат Московского полка, 277 – Гренадерского и 62 матроса Морского экипажа. Офицеров посадили отдельно от солдат. Заточение было длительным и скучным. А что офицерам – здоровым мужчинам – делать, когда сидят взаперти да без вина и баб? Разве что – патриотично бумагу марать. Хоть на бумаге душу отвести… «Чернил нам!», – потребовали офицеры и начали строчить воспоминания, для современников и потомков. Заодно не забывали о ходатайствах, раскаяниях и прошениях…

Указом от 17 декабря была учреждена следственная Комиссия под председательством военного министра А. Татищева (фамилия от слова «тать»…), но реально – под руководством самого императора. Арестованных привозили поодиночке в Зимний дворец. Император Николай лично выступал в качестве следователя. Он хотел знать всё сам, из первых уст, ибо понимал, что почти все его помощники – вруны и лицемеры; непременно всё перевернут и исказят.

30 мая 1826 года Комиссия официально представила императору отчётный доклад, составленный Блудовым (какая характерная фамилия!). 1 июня был учрежден Верховный уголовный суд (обратите внимание: уголовный, не политический!) из трех государственных сословий: Государственного совета, Сената и Синода, а также «нескольких особ из высших воинских и гражданских чиновников». Какая блестящая игра в русскую демократию и царскую справедливость! И высший перл этой игры – назначение руководителями следствия тех, кто были главными кукловодами в закулисной режиссуре неудавшегося мятежа – графа Сперанского и адмирала Мордвинова. Ах, сколь мудр оказался тут Николай Павлович! Ну, просто голова!

Самое забавное, что и царедворцы, и декабристы именовали себя «защитниками Отечества», принародно усиленно блюдя свою честь. Но как только царедворцы схватили декабристов, а те попали под следствие, так сразу честь у большинства куда-то подевалась. Подлости с обеих сторон были равновеликие: и вранье, и оговор, и угрозы, и доносы, и трусость, и шантаж, и взятки.

У женского полу честь, как известно, располагается спереди в нижней части туловища и легко теряется при бурном натиске защитников Отечества. У защитников же Отечества честь находится в ином, более благородном месте: где-то в груди и представляет собой сжатый воздух, коим до упору наполнены трахеи и лёгкие, помещенные в мундир, что придаёт защитнику гордую осанку и бравый вид. Но стоит лишь вышестоящему начальнику прикрикнуть на защитника Отечества, как честь сразу сдувается и выходит ветром.

Князь Трубецкой (несостоявшийся диктатор) на следствии открещивался и оправдывался. И даже назвал декабрьское восстание безделицей. Хорошенькая безделица! Впрочем, замысел был грандиозен, а вышла действительно безделица. Трубецкой на следствии специально изо всех сил топил Пестеля. А ведь Пестеля-то на Сенатской площади не только не было, но он даже был не в курсе планов Трубецкого. Пестель, находясь на юге, не только не собирался примкнуть к восставшим, но подумывал вообще уйти в монастырь, ибо к 1825 году разочаровался во всех политических игрищах.

Когда на юге шесть рот Черниговского полка, освободив арестованного Сергея Муравьева-Апостола, совершили бессмысленный (с абсолютно неясными целями) марш-бросок на Белую Церковь, правительственные войска двинулись к ним. Финальные события развивались в январе – уже после разгрома декабристов в столице. Глупее этого запоздалого «южного» восстания придумать что-либо было трудно. Муравьев-Апостол приказал солдатам идти в атаку, но – без выстрелов! Он надеялся на переход правительственных войск на свою сторону. Какая наивность! Правительственная артиллерия ответила на странную «атаку» залпом картечи. Черниговцы тут же сложили оружие. Ближайший помощник и друг Муравьева-Апостола подпоручик Михаил Бестужев-Рюмин в показаниях на следствии дал исчерпывающую информацию как по всем этим событиям, так и по программным и тактическим целям общества. И этими своими откровениями подписал себе и другу смертный приговор.

На следствии всплыло также, например, что Денис Давыдов, получив якобы в своё время записку от двоюродного брата с предложением вступить в тайное общество Tugenbund, якобы отписал в ответ следующее: «Что ты мне толкуешь о каком-то немецком бунте? Укажи мне на русский бунт, и я пойду его усмирять». «Каков каламбурчик!» – восхитился император Николай, самолично расследуя мятеж и прекрасно понимая, что обе записки – липа. Денис Васильевич плотно якшался с заговорщиками и, несомненно, по характеру своему, был в числе оных. Но когда запахло жареным и декабрьских крикливых гусей стали ощипывать к новогоднему праздничному столу, тут же сообразил что к чему и уговорил брата чиркнуть нужную записочку задним числом. Предложение вступить в тайное общество не в личной беседе с глазу на глаз, а с помощью записки!? Не чушь ли? Само собой. Но каков хитрец! А поскольку Давыдов боевой генерал, герой-партизан 1812-го года да еще поэт, бабник и пьяница, то ладно, пускай живёт. Теперь, поняв что царь всё понял, будет служить верно и преданно.

Еще одним несостоявшимся декабристом оказался А. С. Пушкин, вдохновенно слагавший патриотические свободолюбивые вирши. Он получил 12 декабря, находясь в Михайловском, письмо о восстании от своего друга – графа Пущина (который был среди главных заговорщиков) и решил было ехать на подмогу. И даже вроде поехал. Но передумал и вернулся с полдороги, устрашившись плохих примет. Что же напугало великого поэта? Заяц через дорогу перебежал! Александр Сергеевич скакнул назад, сам как заяц. Интересно, что через несколько лет, когда женился на Гончаровой, на все приметы плюнул, женился-таки, не остановился. А ведь приметы в момент венчания в церкви были ужасные: кольцо упало и погасла свеча! После разгрома восстания один из заговорщиков сердито упрекнул Пушкина в малодушии. Пушкин обиженно пукнул.