ЛЕФ 1923 № 2 - Коллектив авторов Страница 10

У Гоголя чиновник Поприщин. У алжирского бея под носом шишка. И у неизвестного нам американского писателя Малькольма Каулей – тоже свой американский Поприщин. – Воду – дайте пить, – с безумным отчаянием сумасходящего восклицает Поприщин рассказа «Портрет». И тоже воображает себя Фердинандом 8-ым, mutatis mutandis, и тоже не выдерживает сложности жизни и ее комбинированного напора, и тоже не знает он, на подобие любого чеховского героя – о чем разговаривать с женой, оставаясь вдвоем.

Внешние условия конфликта меняются; но самый то конфликт: жизни – жернова с размалываемым зерном – человеком, – увы, один и тот же, безнадежно тот же.

Рассказ «Портрет» – дает лишь намек музыкальный, но в симфонию развертывается этот намек в романе «Мистер Беббит – Американец», отрывок из которого тут приводится. Ах, какой же он российский человек этот Беббит, со своим слабоволием, со своей тоской туманной и неудовлетворенной, своим нелепым бунтом, своей способностью к обманному самовнушению. Прочтите приводимый отрывок, самогипноз воображаемой силы и прочность на ногах, которой в реальности не существует – прочтите роман целиком!..

И какая же благоуханная – не американская, а общечеловеческая пошлость окружает, как воздух, этих американских «busimsmen»'ов с квадратными челюстями… Эта речь Беббита, приводимая в отрывке – которую американец Льюис вложил в уста американца Беббита, – ведь ее с легким изменением мог бы вложить Гейне в уста немца, Франс – француза, Диккенс – англичанина, Салтыков – русского.

Где же американизм? В чем он?

Он есть американизма трагифарс. И именно в том, что конфликт вышеуказанный – существовавший во все времена и во всяких проявлениях, – в Америке нынешней доведен до самой выразительной и максимальной нелепости. Это уж не конфликт. Это кричащее безобразие. Все внешние условия жизни – на самом деле сконцентрировались, скомбинировались, сплелись и сошлись для того, чтобы создать человека из мускулов – воли и разума. Жизнь на самом деле механизирована и стандартизирована: для того, чтобы экономизировать расход человеческой энергии, застраховать от непроизводственного сгорания, обеспечить максимум производительности. И как будто бы достигается и это.

Но где же человек из мускулов – воли, разума? Он лечится этот человек – не только от несварения желудка, но и от неврастении.

Мускулы? Нет – тряпки. Воля? Нет – рахитизм стремления. Разум? Нет, слепо трусливый инстинкт.

Это не только американизма трагифарс. Это всей капиталистической культуры трагифарс.

М. Каули. Лейендекеровский портрет

Синклер Льюису.

Ровно в 7.30 его будит баттарея будильников. Большой Бен – 7 д. высоты, – 4 с половиной д. циферблат. Крошка – Бен – всего в 3 3/4 дюйма. Джек-фонарь, прозванный так за светящийся циферблат; полдюжины самых разнообразных часов, с черными и светящимися цифрами; солидные и непрочные, со звонками сверху, позади, внутри.

ОТКРОЙТЕ ВАШИ ГЛАЗА!

Он приподнялся, опираясь на подушку, – пижама Национального магазина трикотажа, живописно встрепанные волосы, – и на мгновенье замер, только на миг, пока художник внутри него, всегда настороженный, сделал беглый набросок. «Готово» говорит художник, и Чарльз Весли Браун, – Чарли Браун, – Ч. Весли Браун, – Весли Браун, – Брауни спрыгнул с постели и с непреложной последовательностью остановил один будильник за другим, начиная с самого большого и наименее назойливого.

7 час. 32 мин.

Ежедневные двенадцать упражнений у раскрытого окна, и затем одевание с энергичной, но не торопливой точностью, так характерной для всех, даже самых мельчайших поступков ежедневной жизни. Его бритва бреет правую сторону лица в 33, левую – в 45 секунд, итого бритье – 78 сек. Время, которое он тратит на одевание, сократилось на 33⅓ процента с тех пор, как он стал носить «прощай старая фланель, это трико натягивается вмиг». Он застегивает защелкивающиеся усовершенствованные запонки и ровно в 7.39 – он у стола, за завтраком.

Всего семь минут на упражнения и одевание.

Вы можете сравниться с ним и даже побить рекорд, если Вы оторвете и заполните купон, прилагаемый в нижнем углу справа.

Несомненно Ч. Весли Браун обедает, ужинает, бывает на банкетах, но о его завтраке, и только о завтраке можно сказать, что каждая деталь тут осознана до конца.

Вот алюминиевый кофейник с кофе «хорош до последней капли» или с кофе «Постум». Подле патентованная электрическая вафельница. «Яблоко на день – доктор не надобен». «Флоридские апельсины – сплошные витамины». «Докторский хлеб – здоровье». «Эта ветчина – восхитительна». Два поджаренных яйца (золотистой корочкой кверху), виноград, цельный хлеб с молоком Сытых Коров. Вполне достаточно! Он глубоко затягивается папироской и отмечает свое полное удовлетворение жене, сидящей напротив.

Булочка по утрам – и человек здоров… Эта комната больше кухни, больше столовой, почти также велика, как гостиная. В ней целая система никкелевых кранов… Ситцевая занавеска закрывает окно. И вся комната – последнее слово гигиены, ослепительно-белая сверкающая фарфором и белыми кафлями. Сидеть и смотреть на все это пристально – создает ощущение приятного транса. Он полусознательно размышляет. Небесные улицы наверно вымощены не золотом, а белым фарфором. А дома на небе – из фарфора, никкеля и ситца. Мебель там широкая, удобная, гигиеническая, похожая на ванны. У Брауна простодушная вера средневекового святого, и свое небо он создает из самых привычных для него предметов.

Продолжая улыбаться своей райской мечте, он садится в один из своих маленьких автомобилей, застывает на миг у руля и едет к себе в контору, куда прибывает ровно в 8.55.

Мечта ушла. Сейчас время суровой действительности. Так-ли это? Никогда он не задумывался об этом.

Он сидит за четырехугольной конторкой из красного дерева, покрытого стеклом – на столе ничего, кроме бумажки – меморандума трудных задач, которые он решит сегодня же, – сейчас. Он сжимает кулак. Энергичный удар по столу – вот-вот разоб'ет стекло – он говорит своим двенадцати директорам, молча стоящим вокруг него. «Продавать бога надо таким же образом, как продают газолиновые тракторы. Рекламируйте!» Они, теснясь вокруг него так, что он откидывается на спинку кресла, предлагают план «Международной компании распродажи божества». Акции в последний раз котировались по 312 с четвертью…

Он наклоняется над прилавком Торгового Дома Флешауэр и Кº «Сударыня, наши товары хороши настолько, насколько это было в силах рабочих и в возможностях материалов…»

Вот он, вскочив на стул, обращается к собранию товароведов. «Заповедь Мобреевских Моторов» – честная и добросовестная работа прежде всего. У нас есть девять главных пунктов, выявляющих все превосходство наших машин, а именно:

1. Бесшумная работа

2. Никаких канатов

3. Ткет по нитке

4. Подгибает ткань

5. Прочность

6. Вполне удовлетворяет

7. Величина

8. Чистота