Дмитрий Быков - Последнее время Страница 11

1993 год

Подражание древнерусскому

Нету прежней стати, ни прежней прыти.Клонюсь ко праху.Аще песнь хотяше кому творити —Еле можаху.

Сердце мое пусто. Мир глядит смутно,Словно зерцало.Я тебя не встретил, хоть неотступноТы мне мерцала.

Ты была повсюду, если ты помнишь:То дымя «Шипкой»,То в толпе мелькая, то ровно в полночьЗвоня ошибкой.

Где тебя я видел? В метро ли нищем,В окне горящем?Сколько мы друг друга по свету ищем —Все не обрящем.

Ты мерцаешь вечно, сколько ни сетуй,Над моей жаждой,Недовоплотившись ни в той, ни в этой,Но дразня в каждой.

…Жизнь моя уходит, обнажив русло,Как в песок влага.Сердце мое пусто, мир глядит тускло.Это во благо:

Может, так и лучше — о тебе пети,Спати с любою…Лучше без тебя мне мучиться в свете,Нежли с тобою.

1993 год

«Он так ее мучит, как будто растит жену…»

Он так ее мучит, как будто растит жену.Он ладит ее под себя: под свои пороки,Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.Муштрует, мытарит, холит, дает уроки.

И вот она приручается — тем верней,Что мы не можем спокойно смотреть и ропщем;Она же видит во всем заботу о ней.Точнее, об их грядущем — понятно, общем.

Он так ее мучит, жучит, костит, честит,Он так ее мучит — прицельно, умно, пристрастно,—Он так ее мучит, как будто жену растит.Но он не из тех, кто женится: это ясно.

Выходит, все это даром: «Анкор, анкор,Ко мне, ко мне!» — переливчатый вопль тарзаний,Скандалы, слезы, истерики, весь декор,Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.

Так учат кутить обреченных на нищету.Так учат наследного принца сидеть на троне —И знают, что завтра трон разнесут в щепу,Сперва разобравшись с особами царской крови.

Добро бы на нем не клином сошелся светИ все пригодилось с другим, на него похожим,—Но в том-то вся и беда, что похожих нет,И он ее мучит, а мы ничего не можем.

Но что, если вся дрессура идет к тому,Чтоб после позора, рева, срыва, разрываОна взбунтовалась — и стала равна ему,А значит, непобедима, неуязвима?

И все для того, чтоб, отринув соблазн родства,Давясь следами, пройдя километры лезвий,Она до него доросла — и переросла,И перешагнула, и дальше пошла железной?

А он останется — сброшенная броня,Пустой сосуд, перевернутая страница.Не так ли и Бог испытывает меня,Чтоб сделать себе подобным — и устраниться,

Да все не выходит?

1992 год

«Кое-что и теперь вспоминать не спешу…»

«Только ненавистью можно избавиться от любви, только огнем и мечом.»

Кое-что и теперь вспоминать не спешу —В основном, как легко догадаться, начало.Но со временем, верно, пройдет. ЗаглушуЭто лучшее, как бы оно ни кричало:Отойди. Приближаться опасно ко мне.Это ненависть воет, обиды считая,Это ненависть, ненависть, ненависть, неЧто иное: тупая, глухая, слепая.

Только ненависть может — права Дюморье —Разобраться с любовью по полной программе:Лишь небритая злоба в нечистом белье,В пустоте, моногамнее всех моногамий,Всех друзей неподкупней, любимых верней,Вся зациклена, собрана в точке прицела,Неотрывно, всецело прикована к ней.Получай, моя радость. Того ли хотела?

Дай мне все это выжечь, отправить на слом,Отыскать червоточины, вызнать изъяны,Обнаружить предвестия задним числом,Вспомнить мелочи, что объявлялись незваныИ грозили подпортить блаженные дни.Дай блаженные дни заслонить мелочами,Чтоб забыть о блаженстве и помнить одниБесконечные пытки с чужими ключами,Ожиданьем, разлукой, отменами встреч,Запашком неизменных гостиничных комнат…Я готов и гостиницу эту поджечь,Потому что гостиница лишнее помнит.

Дай мне выжить. Не смей приближаться, покаНе подернется пеплом последняя балка,Не уляжется дым. Ни денька, ни звонка,Ни тебя, ни себя — ничего мне не жалко.Через год приходи повидаться со мной.Так глядит на убийцу пустая глазницаИли в вымерший, выжженный город чумнойВходит путник, уже не боясь заразиться.

1995 год

«Как-то спокойно я вышел из ада…»

Как-то спокойно я вышел из ада,Ужас распада легко перенес.Только теперь заболело как надо.Так я и думал. Отходит наркоз.Выдержал, вынес — теперь настигает:Крутит суставы, ломает костяк…Можно кричать — говорят, помогает.Господи, Господи, больно-то как!Господи, разве бы муку разрываСнес я, когда бы не впал в забытье,Если бы милость твоя не размыла,Не притупила сознанье мое!Господи Боже, не этой ли мукойБудет по смерти томиться душа,Вечной тревогой, последней разлукой,Всей мировою печалью дыша,Низко летя над речною излукой,Мокрой травой, полосой камыша?Мелкие дрязги, постылая проза,Быт — ненадежнейшая из защит,—Все, что служило подобьем наркоза,Дымкой пустой от нее отлетит.Разом остатки надежды теряя,Взмоет она на вселенский сквознякИ полетит над землей, повторяя:«Господи, Господи, больно-то как!»

1995 год

Элегия

Раньше здесь было кафе «Сосиски».Эта столовка — полуподвал —Чуть ли не первой значится в спискеМест, где с тобою я пировал.

Помню поныне лик продавщицы,Грязную стойку… Входишь — бериЧерного хлеба, желтой горчицы,Красных сосисок (в порции — три).

Рядом, у стойки, старец покорный,Кротко кивавший нам, как родне,Пил неизменный кофе цикорный —С привкусом тряпки, с гущей на дне.

Рядом был скверик — тополь, качели,Летом пустевший после шести.Там мы в обнимку долго сидели:Некуда больше было пойти.

Нынче тут лавка импортной снеди:Датское пиво, манговый сок…Чахнет за стойкой первая леди —Пудреный лобик, бритый висок.

Все изменилось — только осталсяСкверик напротив в пестрой тени.Ни продавщицы больше, ни старца.Где они нынче? Бог их храни!

Помнишь ли горечь давней надсады?Пылко влюбленных мир не щадит.Больше нигде нам не были рады,Здесь мы имели вечный кредит.

…Как остается нищенски малоУтлых прибежищ нашей любви —Чтобы ничто не напоминало,Ибо иначе хоть не живи!

Помнить не время, думать не стоит,Память, усохнув, скрутится в жгут…Дом перестроят, скверик разроют,Тополь распилят, бревна сожгут.

В этом причина краха империй:Им предрекает скорый конецНе потонувший в блуде Тиберий,А оскорбленный девкой юнец.

Если ворвутся, выставив пики,В город солдаты новой орды,—Это Создатель прячет улики,Он заметает наши следы.

Только и спросишь, воя в финалеМежду развалин: Боже, прости,Что мы тебе-то напоминали,Что приказал ты нас развести?

Замысел прежний, главный из главных?Неутоленный творческий пыл?Тех ли прекрасных, тех богоравных,Что ты задумал, да не слепил?

1995 год

Ключи

В этой связке ключей половинаМне уже не нужна.Это ключ от квартиры жены, а моя половинаМне уже не жена.

Это ключ от моей комнатенки в закрытом изданье,Потонувшем под бременем неплатежей.Это ключ от дверей мастерской, что ютилась в разрушенном зданьеИ служила прибежищем многих мужей.

О, как ты улыбался, на сутки друзей запускаяВ провонявшую краской ее полутьму!Мне теперь ни к чему мастерская,А тебе, эмигранту, совсем ни к чему.

Провисанье связующих нитей, сужение круга.Проржавевший замок не под силу ключу.Дальше следует ключ от квартиры предавшего друга:И пора бы вернуть, да звонить не хочу.

Эта связка пять лет тяжелела, карман прорываяИ призывно звеня,А сегодня лежит на столе, даровым-даровая,Словно знак убывания в мире меня.

В этой связке теперь — оправданье бесцветью, безверью,Оскуденью души, — но ее ли вина,Что по капле себя оставляла за каждою дверьюИ поэтому больше себе не равна?

Помнишь лестниц пролеты, глазков дружелюбных зеницыНа втором, на шестом, на седьмом этаже?О, ключей бы хватило — все двери открыть, все границы,Да не нужно уже.

Нас ровняют с асфальтом, с травой, забивают, как сваю,В опустевшую летом, чужую Москву,Где чем больше дверей открываю, тем больше я знаю,И чем больше я знаю, тем меньше живу.

Я остался при праве своем безусловном —Наклоняться, шепча,Над строфою с рисунком неровным,Как бородка ключа.

Остается квартира,Где прозрачный настой одиноких ночейДа ненужная связка, как образ познания мира,Где все меньше дверей и все больше ключей.

1995 год