Сергей Есенин - Стихотворения. Поэмы. Повести. Рассказы Страница 11

1922

Сыпь, гармоника! Скука… Скука…Гармонист пальцы льет волной.Пей со мною, паршивая сука,Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали,Невтерпеж!Что ж ты смотришь так синими брызгами?Иль в морду хошь?

В огород бы тебя, на чучело,Пугать ворон.До печенок меня замучилаСо всех сторон.

Сыпь, гармоника! Сыпь, моя частая!Пей, выдра! Пей!Мне бы лучше вон ту, сисястую, —Она глупей.

Я средь женщин тебя не первую,Немало вас,Но с такой вот, как ты, со стервоюЛишь в первый раз.

Чем больнее, тем звонче,То здесь, то там.Я с собой не покончу,Иди к чертям.

К вашей своре собачьейПора простыть.Дорогая… я плачу…Прости… прости…

<1922>

Пой же, пой. На проклятой гитареПальцы пляшут твои в полукруг.Захлебнуться бы в этом угаре,Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястьяИ с плечей ее льющийся шелк.Я искал в этой женщине счастья,А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь – зараза,Я не знал, что любовь – чума.Подошла и прищуренным глазомХулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне сноваНашу прежнюю буйную рань.Пусть целует она другова,Молодая, красивая дрянь.

Ах, постой. Я ее не ругаю.Ах, постой. Я ее не кляну.Дай тебе про себя я сыграюПод басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.В сердце снов золотых сума.Много девушек я перещупал,Много женщин в углах прижимал.

Да! есть горькая правда земли,Подсмотрел я ребяческим оком:Лижут в очередь кобелиИстекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.Так чего ж мне болеть такому.Наша жизнь – простыня да кровать.Наша жизнь – поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахеЭтих рук роковая беда.Только знаешь, пошли их на хер…Не умру я, мой друг, никогда.

<1922>

Прощание с Мариенгофом

Есть в дружбе счастье оголтелоеИ судорога буйных чувств —Огонь растапливает тело,Как стеариновую свечу.

Возлюбленный мой! дай мне руки —Я по-иному не привык, —Хочу омыть их в час разлукиЯ желтой пеной головы.

Ах, Толя, Толя, ты ли, ты ли,В который миг, в который раз —Опять, как молоко, застылиКруги недвижущихся глаз.

Прощай, прощай. В пожарах лунныхДождусь ли радостного дня?Среди прославленных и юныхТы был всех лучше для меня.

В такой-то срок, в таком-то годеМы встретимся, быть может, вновь…Мне страшно, – ведь душа проходит,Как молодость и как любовь.

Другой в тебе меня заглушит.Не потому ли – в лад речам —Мои рыдающие уши,Как весла, плещут по плечам?

Прощай, прощай. В пожарах лунныхНе зреть мне радостного дня.Но все ж средь трепетных и юныхТы был всех лучше для меня.

<1922>

Мне осталась одна забава:Пальцы в рот и веселый свист.Прокатилась дурная слава,Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!Много в жизни смешных потерь.Стыдно мне, что я в Бога верил.Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!Все сжигает житейская мреть.И похабничал я и скандалилДля того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта – ласкать и карябать,Роковая на нем печать.Розу белую с черною жабойЯ хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылисьЭти помыслы розовых дней.Но коль черти в душе гнездились —Значит, ангелы жили в ней.

Вот за это веселие мути,Отправляясь с ней в край иной,Я хочу при последней минутеПопросить тех, кто будет со мной, —

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,За неверие в благодатьПоложили меня в русской рубашкеПод иконами умирать.

1923

Я усталым таким еще не был.В эту серую морозь и слизьМне приснилось рязанское небоИ моя непутевая жизнь.

Много женщин меня любило,Да и сам я любил не одну,Не от этого ль темная силаПриучила меня к вину.

Бесконечные пьяные ночиИ в разгуле тоска не впервь!Не с того ли глаза мне точит,Словно синие листья червь?

Не больна мне ничья измена,И не радует легкость побед, —Тех волос золотое сеноПревращается в серый цвет.

Превращается в пепел и воды,Когда цедит осенняя муть.Мне не жаль вас, прошедшие годы, —Ничего не хочу вернуть.

Я устал себя мучить без цели,И с улыбкою странной лицаПолюбил я носить в легком телеТихий свет и покой мертвеца…

И теперь даже стало не тяжкоКовылять из притона в притон,Как в смирительную рубашку,Мы природу берем в бетон.

И во мне, вот по тем же законам,Умиряется бешеный пыл.Но и все ж отношусь я с поклономК тем полям, что когда-то любил.

В те края, где я рос под кленом,Где резвился на желтой траве, —Шлю привет воробьям, и воронам,И рыдающей в ночь сове.

Я кричу им в весенние дали:«Птицы милые, в синюю дрожьПередайте, что я отскандалил, —Пусть хоть ветер теперь начинаетПод микитки дубасить рожь».

<1923>

Заметался пожар голубой,Позабылись родимые дали.В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь как запущенный сад,Был на женщин и зелие падкий.Разонравилось пить и плясатьИ терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,Видеть глаз златокарий омут,И чтоб, прошлое не любя,Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,Если б знала ты сердцем упорным,Как умеет любить хулиган,Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабакиИ стихи бы писать забросил,Только б тонко касаться рукиИ волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобойХоть в свои, хоть в чужие дали…В первый раз я воспел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.

1923

Ты такая ж простая, как все,Как сто тысяч других в России.Знаешь ты одинокий рассвет,Знаешь холод осени синий.

По-смешному я сердцем влип,Я по-глупому мысли занял.Твой иконный и строгий ликПо часовням висел в рязанях.

Я на эти иконы плевал,Чтил я грубость и крик в повесе,А теперь вдруг растут словаСамых нежных и кротких песен.

Не хочу я лететь в зенит,Слишком многое телу надо.Что ж так имя твое звенит,Словно августовская прохлада?

Я не нищий, ни жалок, ни малИ умею расслышать за пылом:С детства нравиться я понималКобелям да степным кобылам.

Потому и себя не сберегДля тебя, для нее и для этой.Невеселого счастья залог —Сумасшедшее сердце поэта.

Потому и грущу, осев,Словно в листья, в глаза косые…Ты такая ж простая, как все,Как сто тысяч других в России.

1923

Пускай ты выпита другим,Но мне осталось, мне осталосьТвоих волос стеклянный дымИ глаз осенняя усталость.

О, возраст осени! Он мнеДороже юности и лета.Ты стала нравиться вдвойнеВоображению поэта.

Я сердцем никогда не лгуИ потому на голос чванстваБестрепетно сказать могу,Что я прощаюсь с хулиганством.

Пора расстаться с озорнойИ непокорною отвагой.Уж сердце напилось иной,Кровь отрезвляющею брагой.

И мне в окошко постучалСентябрь багряной веткой ивы,Чтоб я готов был и встречалЕго приход неприхотливый.

Теперь со многим я мирюсьБез принужденья, без утраты.Иною кажется мне Русь,Иными кладбища и хаты.

Прозрачно я смотрю вокругИ вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,Что ты одна, сестра и друг,Могла быть спутницей поэта.

Что я одной тебе бы мог,Воспитываясь в постоянстве,Пропеть о сумерках дорогИ уходящем хулиганстве.

1923

Дорогая, сядем рядом,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.

Это золото осеннее,Эта прядь волос белесых —Все явилось, как спасеньеБеспокойного повесы.

Я давно мой край оставил,Где цветут луга и чащи.В городской и горькой славеЯ хотел прожить пропащим.

Я хотел, чтоб сердце глушеВспоминало сад и лето,Где под музыку лягушекЯ растил себя поэтом.

Там теперь такая ж осень…Клен и липы в окна комнат,Ветки лапами забросив,Ищут тех, которых помнят.

Их давно уж нет на свете.Месяц на простом погостеНа крестах лучами метит,Что и мы придем к ним в гости.

Что и мы, отжив тревоги,Перейдем под эти кущи.Все волнистые дорогиТолько радость льют живущим.

Дорогая, сядь же рядом,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.

9 октября 1923