Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в четырех томах. Том 1. Песни.1961–1970 Страница 11

Игорю Кохановскому

Мой друг уедет в Магадан —Снимите шляпу, снимите шляпу!Уедет сам, уедет сам —Не по этапу, не по этапу.

Не то чтоб другу не везло,Не чтоб кому-нибудь назло,Не для молвы: что, мол, – чудак, —А просто так.

Быть может, кто-то скажет: «Зря!Как так решиться – всего лишиться!Ведь там – сплошные лагеря,А в них – убийцы, а в них – убийцы…»

Ответит он: «Не верь молве —Их там не больше, чем в Москве!»Потом уложит чемоданИ – в Магадан!

Не то чтоб мне – не по годам, —Я б прыгнул ночью из электрички, —Но я не еду в Магадан,Забыв привычки, закрыв кавычки.

Я буду петь под струнный звонПро то, что будет видеть он,Про то, что в жизни не видал, —Про Магадан.

Мой друг поедет сам собой —С него довольно, с него довольно, —Его не будет бить конвой —Он добровольно, он добровольно.

А мне удел от бога дан…А может, тоже – в Магадан?Уехать с другом заодно —И лечь на дно!..

В холода, в холодаОт насиженных местНас другие зовут города, —Будь то Минск, будь то Брест, —В холода, в холода…

Неспроста, неспростаОт родных тополейНас суровые манят места —Будто там веселей, —Неспроста, неспроста…

Как нас дома ни грей —Не хватает всегдаНовых встреч нам и новых друзей, —Будто с нами беда,Будто с ними теплей…

Как бы ни было намХорошо иногда —Возвращаемся мы по домам.Где же наша звезда?Может – здесь, может – там…

А ну-ка, пей-ка,Кому не лень!Вам жисть – копейка,А мне – мишень.Который в фетрах,Давай на спор:Я – на сто метров,А ты – в упор.

Не та раскладка,Но я не трус.Итак, десятка —Бубновый туз…Ведь ты же на спорСтрелял в упор, —Но я ведь – снайпер,А ты – тапер.

Куда вам деться!Мой выстрел – хлоп!Девятка в сердце,Десятка – в лоб…И черной точкойНа белый лист —Легла та ночкаНа мою жисть!

Катерина, Катя, Катерина!Все в тебе, ну все в тебе по мне!Ты как елка: стоишь рупь с полтиной,Наряди – поднимешься в цене.

Я тебя одену в пан и в бархат,В пух и в прах и в бога душу, вот, —Будешь ты не хуже, чем Тамарка,Что решил я жизни в прошлый год.

И не бойся, Катя, Катерина, —Наша жизнь как речка потечет!Что там жизнь! Не жизнь наша – малина!Я ведь режу баб не каждый год.

Катерина, хватит сомневаться, —Разорву рубаху на груди!Вот им всем! Поехали кататься!Панихида будет впереди…

Мне ребята сказалипро такую наколку! —На окраине, где даже нет фонарей.Если выгорит дело —обеспечусь надолго, —Обеспечу себя я и лучших друзей.

Но в двенадцать часовЛюдям хочется спать —Им назавтра вставатьНа работу, —Не могу им мешать —Не пойду воровать, —Мне их сон нарушатьНеохота!

Мне ребята сказали,что живет там артистка,Что у ей – бриллианты, золотишко, деньга, —И что все будет тихо,без малейшего риска, —Ну а после, конечно, мы рванем на бега.

Но в двенадцать часовЛюдям хочется спать,И артистке вставатьНа работу, —Не могу ей мешать —Не пойду воровать, —Мне ей сон нарушатьНеохота!

Говорил мне друг Мишка,что у ей есть сберкнижка, —Быть не может, не может – наш артист не богат!«Но у ей – подполковник,он – ей-ей – ей любовник!» —Этим доводом Мишка убедил меня, гад.

А в двенадцать часовЛюдям хочется спать —Им назавтра вставатьНа работу…Ничего, не поспят! —Я иду – сам не рад:Мне их сон нарушатьНеохота!

… Говорил я ребятам,что она не богата:Бриллианты – подделка, подполковник сбежал.Ну а эта артистка —лет примерно под триста, —Не прощу себе в жизни, что ей спать помешал!

Ведь в двенадцать часовЛюдям хочется спать —Им назавтра вставатьНа работу, —Не могу им мешать —Не пойду воровать, —Мне их сон нарушатьНеохота!

Побудьте день вы в милицейской шкуре —Вам жизнь покажется наоборот.Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, —За тех, кто в МУРе, никто не пьет.

А за соседним столом – компания,А за соседним столом – веселие, —А она на меня – ноль внимания:Ей сосед ее шпарит Есенина.

Побудьте день вы в милицейской шкуре —Вам жизнь покажется наоборот.Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, —За тех, кто в МУРе, никто не пьет.

Понимаю я, что в Тамаре – ум,Что у ей – диплом и стремления, —И я вылил водку в аквариум:Пейте, рыбы, за мой день рождения!

Побудьте день вы в милицейской шкуре —Вам жизнь покажется наоборот.Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, —За тех, кто в МУРе, никто не пьет.

То была не интрижка —Ты была на ладошке,Как прекрасная книжкаВ грубой суперобложке.

Я влюблен был как мальчик —С тихим трепетом тайнымЯ листал наш романчикС неприличным названьем.

Были слезы, угрозы —Всё одни и всё те же, —В основном была проза,А стихи были реже.

Твои бурные ласкиИ все прочие средства —Это страшно, как в сказкеОчень раннего детства.

Я надеялся втайне,Что тебя не листали, —Но тебя, как в читальне,Слишком многие брали.

Не дождаться мне мига,Когда я с опозданьемСдам с рук на руки книгуС неприличным названьем.

Мой сосед объездил весь Союз —Что-то ищет, а чего – не видно, —Я в дела чужие не суюсь,Но мне очень больно и обидно.

У него на окнах – плюш и шелк,Баба его шастает в халате, —Я б в Москве с киркой уран нашелПри такой повышенной зарплате!

И сдается мне, что люди врут, —Он нарочно ничего не ищет:Для чего? – ведь денежки идут —Ох какие крупные деньжищи!

А вчера на кухне ихний сынГоловой упал у нашей двери —И разбил нарочно мой графин, —Я – мамаше счет в тройном размере.

Ему, значит, – рупь, а мне – пятак?!Пусть теперь мне платит неустойку!Я ведь не из зависти, я так —Ради справедливости, и только.

… Ничего, я им создам уют —Живо он квартиру обменяет, —У них денег – куры не клюют,А у нас – на водку не хватает!

Перед выездом в загранкуЗаполняешь кучу бланков —Это еще не беда, —Но в составе делегацийС вами ездит личность в штатском —Просто завсегда.

А за месяц до вояжаИнструктаж проходишь даже —Как там проводить все дни:Чтоб поменьше безобразий,А потусторонних связейЧтобы – ни-ни-ни!

… Личность в штатском – парень рыжий —Мне представился в Париже:«Будем с вами жить, я – Никодим.Вел нагрузки, жил в Бобруйске,Папа – русский, сам я – русский,Даже не судим».

Исполнительный на редкость,Соблюдал свою секретностьИ во всем старался мне помочь:Он теперь по роду службыДорожил моею дружбойПросто день и ночь.

На экскурсию по РимуЯ решил – без Никодиму:Он всю ночь писал – и вот уснул, —Но личность в штатском, оказалось,Раньше боксом увлекалась,Так что – не рискнул.

Со мной он завтракал, обедал,Он везде – за мною следом, —Будто у него нет дел.Я однажды для порядкуЗаглянул в его тетрадку —Просто обалдел!

Он писал – такая стерьва! —Что в Париже я на мэраС кулаками нападал,Что я к женщинам несдержанИ влияниям подверженБудто Запада…

Значит, личность может дажеЗаподозрить в шпионаже!..Вы прикиньте – что тогда?Это значит – не увижуЯ ни Риму, ни ПарижуБольше никогда!..

Есть на земле предостаточно рас —Просто цветная палитра, —Воздуху каждый вдыхает за разДва с половиною литра!

Если так дальше, то – полный привет —Скоро конец нашей эры:Эти китайцы за несколько летЗемлю лишат атмосферы!

Сон мне тут снился неделю подряд —Сон с пробужденьем кошмарным:Будто – я в дом, а на кухне сидятМао Цзэдун с Ли Сын Маном!

И что – разделился наш маленький шарНа три огромные части:Нас – миллиард, их – миллиард,А остальное – китайцы.

И что – подают мне какой-то листок:На, мол, подписывай – ну же, —Очень нам нужен ваш Дальний Восток —Ох как ужасно нам нужен!..

Только об этом я сне вспоминал,Только о нем я и думал, —Я сослуживца недавно назвалМао – простите – Цзэдун ом!

Но вскорости мы на Луну полетим, —И что нам с Америкой драться:Левую – нам, правую – им.А остальное – китайцам.

В тюрьме Таганской нас стало мало —Вести по-бабски нам не пристало.

Дежурный по предбанникуВсе бьет – хоть землю с мелом ешь, —И я сказал охраннику:«Ну что ж ты, сука, делаешь?!»

В тюрьме Таганской легавых нету, —Но есть такие – не взвидишь свету!

И я вчера напарнику,Который всем нам вслух читал,Как будто бы охраннику,Сказал, что он легавым стал.

В тюрьме Таганской бывает хуже, —Там каждый – волком, никто не дружит.

Вчера я подстаканникомПо темечку по беломуУпотребил охранника:Ну что он, сука, делает?!

Она на двор – он со двора, —Такая уж любовь у них.А он работает с утра,Всегда с утра работает.

Ее и знать никто не знал,А он считал пропащею,А он носился и страдалИдеею навязчивой:

У ней отец – полковником,А у него – пожарником, —Он, в общем, ей не ровня был,Но вел себя охальником.

Роман случился просто так,Роман так странно начался:Он предложил ей четвертак —Она давай артачиться…

А черный дым все шел и шел,А черный дым взвивался вверх…И так им было хорошо —Любить ее он клялся век.

А клены длинные росли —Считались колокольнями, —А люди шли, а люди шли,Путями шли окольными…

Какие странные делаУ нас в России лепятся!А как она ему дала,Расскажут – не поверится…

А после дела темного,А после дела крупногоИскал места укромные,Искал места уютные.

И если б наша власть былаДля нас для всех понятная,То счастие б она нашла, —А нынче жизнь – проклятая!..

Сказал себе я: брось писать, —но руки сами просятся.Ох, мама моя родная, друзья любимые!Лежу в палате – косятся,не сплю: боюсь – набросятся, —Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.

Бывают психи разные —не буйные, но грязные, —Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.И вот что удивительно:все ходят без смирительныхИ то, что мне приносится, всё психи эти жрут.

Куда там Достоевскомус «Записками» известными, —Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!И рассказать бы Гоголюпро нашу жизнь убогую, —Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.

Вот это мука, – плюй на них! —они ж ведь, суки, буйные:Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!Вчера в палате номер семьодин свихнулся насовсем —Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.

Я не желаю славы, ипока я в полном здравии —Рассудок не померк еще, но это впереди, —Вот главврачиха – женщина —пусть тихо, но помешана, —Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»

Я жду, но чувствую – ужехожу по лезвию ноже:Забыл алфавит, падежей припомнил только два…И я прошу моих друзья,чтоб кто бы их бы ни был я,Забрать его, ему, меня отсюдова!

У меня запой от одиночества —По ночам я слышу голоса…Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —Глянул – черт, – вот это чудеса!Черт мне корчил рожи и моргал, —А я ему тихонечко сказал:

«Я, брат, коньяком напился вот уж как!Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,Сядь со мной – я очень буду рад…Да неужели, черт возьми, ты трус?!Слезь с плеча, а то перекрещусь!»

Черт сказал, что он знаком с Борисовым —Это наш запойный управдом, —Черт за обе щёки хлеб уписывал,Брезговать не стал и коньяком.Кончился коньяк – не пропадем, —Съездим к трем вокзалам и возьмем.

Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам…Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:Или он по новой мне пригрезился,Или это я ему кажусь.Черт ругнулся матом, а потомЦеловаться лез, вилял хвостом.

Насмеялся я над ним до коликовИ спросил: «Как там у вас в адуОтношенье к нашим алкоголикам —Говорят, их жарят на спирту?!»Черт опять ругнулся и сказал:«И там не тот товарищ правит бал!»

… Все кончилось, светлее стало в комнате, —Черта я хотел опохмелять.Но растворился черт как будто в омуте…Я все жду – когда придет опять…Я не то чтоб чокнутый какой,Но лучше – с чертом, чем с самим собой.

Удар, удар… Еще удар…Опять удар – и вотБорис Буткеев (Краснодар)Проводит апперкот.

Вот он прижал меня в углу,Вот я едва ушел…Вот апперкот – я на полу,И мне нехорошо!

И думал Буткеев, мне челюсть кроша:И жить хорошо, и жизнь хороша!

При счете семь я все лежу —Рыдают землячки.Встаю, ныряю, ухожу —И мне идут очки.

Неправда, будто бы к концуЯ силы берегу, —Бить человека по лицуЯ с детства не могу.

Но думал Буткеев, мне ребра круша:И жить хорошо, и жизнь хороша!

В трибунах свист, в трибунах вой:«Ату его, он трус!»Буткеев лезет в ближний бой —А я к канатам жмусь.

Но он пролез – он сибиряк,Настырные они, —И я сказал ему: «Чудак!Устал ведь – отдохни!»

Но он не услышал – он думал, дыша,Что жить хорошо и жизнь хороша!

А он всё бьет – здоровый, черт! —Я вижу – быть беде.Ведь бокс не драка – это спортОтважных и т. д.

Вот он ударил – раз, два, три —И… сам лишился сил, —Мне руку поднял рефери,Которой я не бил.

Лежал он и думал, что жизнь хороша.Кому хороша, а кому – ни шиша!

Десять тысяч – и всего один забегостался.В это время наш Бескудников Олегзазнался:Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил —и сгинул.Вот наш тренер мне тогда и предложил:беги, мол.

Я ж на длинной на дистанции помру —не охну, —Пробегу, быть может, только первый круг —и сдохну!Но сурово эдак тренер мне: мол, надо, Федя, —Главное дело – чтобы воля, говорит, былак победе.

Воля волей, если сил невпроворот, —а я увлекся:Я на десять тыщ рванул как на пятьсот —и спёкся!Подвела меня – ведь я предупреждал! —дыхалка:Пробежал всего два круга – и упал, —а жалко!

И наш тренер, экс– и вице-чемпионОРУДа,Не пускать меня велел на стадион —иуда!Ведь вчера мы только брали с ним с тоскипо банке —А сегодня он кричит: «Меняй конькина санки!»

Жалко тренера – он тренер неплохой, —ну бог с ним!Я ведь нынче занимаюся борьбойи боксом, —Не имею больше я на счет на свойсомнений:Все вдруг стали очень вежливы со мной,и – тренер…

Каждому хочется малость погреться —Будь ты хоть гомо, хоть тля, —В космосе шастали как-то пришельцы —Вдруг впереди Земля,

Наша родная Земля!

Быть может, окончился ихний бензин,А может, заглохнул мотор, —Но навстречу им вышел какой-то кретинИ затеял отчаянный спор…

Нет бы – раскошелитьсяИ накормить пришельца…Нет бы – раскошелиться,А он – ни мычит, ни телится!

Не важно, что пришельцыНе ели черный хлеб, —Но в их тщедушном тельце —Огромный интеллект.

И мозгу у пришельцев —Килограмм примерно шесть, —Ну а у наших предков —Только челюсти и шерсть.

Нет бы – раскошелитьсяИ накормить пришельца…Нет бы – раскошелиться,А он – ни мычит, ни телится!

Обидно за предков!

Вы мне не поверите и просто не поймете:В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, —По пространству-времени мы прём на звездолете,Как с горы на собственном заду.

От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – ох, влипли как!Наизусть читаем Киплинга,А кругом – космическая тьма.

На Земле читали в фантастических романахПро возможность встречи с иноземным существом, —Мы на Земле забыли десять заповедей рваных —Нам все встречи с ближним нипочем!

От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – игрушки нам!Наизусть читаем Пушкина,А кругом – космическая тьма.

Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых,От дурных болезней и от бешеных зверей, —Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых —На Земле бывало веселей!

От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – ох, влипли как!Наизусть читаем Киплинга,А кругом – космическая тьма.

Прежнего, земного не увидим небосклона,Если верить россказням ученых чудаков, —Ведь, когда вернемся мы, по всем по их законамНа Земле пройдет семьсот веков!

То-то есть смеяться отчего:На Земле бояться нечего —

На Земле нет больше тюрем и дворцов.На бога уповали бедного,Но теперь узнали: нет его —Ныне, присно и вовек веков!

В далеком созвездии Тау КитаВсе стало для нас непонятно, —Сигнал посылаем: «Вы что это там?» —А нас посылают обратно.

На Тау КитеЖивут в тесноте —Живут, между прочим, по-разному —Товарищи наши по разуму.

Вот, двигаясь по световому лучуБез помощи, но при посредстве,Я к Тау Кита этой самой лечу,Чтоб с ней разобраться на месте.

На Тау КитаЧегой-то не так —Там таукитайская братияСвихнулась, – по нашим понятиям.

Покамест я, в анабиозе лежу,Те таукитяне буянят, —Все реже я с ними на связь выхожу:Уж очень они хулиганят.

У таукитовВ алфавите слов —Немного, и строй – буржуазный,И юмор у них – безобразный.

Корабль посадил я как собственный зад,Слегка покривив отражатель.Я крикнул по-таукитянски: «Виват!» —Что значит по-нашему – «Здрасьте!».

У таукитянВся внешность – обман, —Тут с ними нельзя состязаться:То явятся, то растворятся…

Мне таукитянин – как вам папуас, —Мне вкратце об них намекнули.Я крикнул: «Галактике стыдно за вас!» —В ответ они чем-то мигнули.

На Тау КитеУсловья не те:Тут нет атмосферы, тут душно, —Но таукитяне радушны.

В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..Но кибернетический гид мойНастолько буквально меня перевел,Что мне за себя стало стыдно.

Но таукиты —Такие скоты —Наверно, успели набраться:То явятся, то растворятся…

«Вы, братья по полу, – кричу, – мужики!Ну что…» – тут мой голос сорвался.Я таукитянку схватил за грудки:«А ну, – говорю, – признавайся!..»

Она мне: «Уйди!» —Мол, мы впереди —Не хочем с мужчинами знаться, —А будем теперь почковаться!

Не помню, как поднял я свой звездолет, —Лечу в настроенье питейном:Земля ведь ушла лет на триста впередПо гнусной теорьи Эйнштейна!

Что, если и там,Как на Тау Кита,Ужасно повысилось знанье, —Что, если и там – почкованье?!

В королевстве, где все тихо и складно,Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,Появился дикий вепрь огромадный —То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.

Сам король страдал желудком и астмой,Только кашлем сильный страх наводил, —А тем временем зверюга ужасныйКоих ел, а коих в лес волочил.

И король тотчас издал три декрета:«Зверя надо одолеть наконец!Вот кто отчается на это, на это,Тот принцессу поведет под венец».

А в отчаявшемся том государстве —Как войдешь, так прямо наискосок —В бесшабашной жил тоске и гусарствеБывший лучший, но опальный стрелок.

На полу лежали люди и шкуры,Пели песни, пили мёды – и тутПротрубили во дворе трубадуры,Хвать стрелка – и во дворец волокут.

И король ему прокашлял: «Не будуЯ читать тебе морали, юнец, —Но если завтра победишь чуду-юду,То принцессу поведешь под венец».

А стрелок: «Да это что за награда?!Мне бы – выкатить портвейну бадью!»Мол, принцессу мне и даром не надо, —Чуду-юду я и так победю!

А король: «Возьмешь принцессу – и точка!А не то тебя раз-два – и в тюрьму!Ведь это все же королевская дочка!..»А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму!»

И пока король с им так препирался,Съел уже почти всех женщин и курИ возле самого дворца ошивалсяЭтот самый то ли бык, то ли тур.

Делать нечего – портвейн он отспорил, —Чуду-юду уложил – и убег…Вот так принцессу с королем опозорилБывший лучший, но опальный стрелок.

При всякой погоде —Раз надо, так надо —Мы в море уходимНе на день, не на два.

А на суше – ромашка и клевер,А на суше – поля залило, —Но и птицы летят на Север,Если им надоест тепло.

Не заходим мы в порты —Раз надо, так надо, —Не увидишь Босфор ты,Не увидишь Канады.

Море бурное режет наш сейнер,И подчас без земли тяжело, —Но и птицы летят на Север,Если им надоест тепло.

По дому скучаешь —Не надо, не надо, —Зачем уплываешьНе на день, не на два!

Ведь на суше – ромашка и клевер,Ведь на суше – поля залило…Но и птицы летят на Север,Если им надоест тепло.

Один музыкант объяснил мне пространно,Что будто гитара свой век отжила, —Заменят гитару электроорганы,Электророяль и электропила…

Гитара опятьНе хочет молчать —Поет ночами лунными,Как в юность мою,Своими семьюСеребряными струнами!..

Я слышал вчера – кто-то пел на бульваре:Был голос уверен, был голос красив, —Но кажется мне – надоело гитареЗвенеть под его залихватский мотив.

И все же опятьНе хочет молчать —Поет ночами лунными,Как в юность мою,Своими семьюСеребряными струнами!..

Электророяль мне, конечно, не пара —Другие появятся с песней другой, —Но кажется мне – не уйдем мы с гитаройВ заслуженный и нежеланный покой.

Гитара опятьНе хочет молчать —Поет ночами лунными,Как в юность мою,Своими семьюСеребряными струнами!..

У домашних и хищных зверейЕсть человечий вкус и запах,А каждый день ходить на задних лапах —Это грустная участь людей.

Сегодня зрители, сегодня зрителиНе желают больше видеть укротителей.А если хочется поукрощать —Работай в розыске, – там благодать!

У немногих приличных людейЕсть человечий вкус и запах,А каждый день ходить на задних лапах —Это грустная участь зверей.

Сегодня жители, сегодня жителиНе желают больше видеть укротителей.А если хочется поукрощать —Работай в цирке, – там благодать!

А люди всё роптали и роптали,А люди справедливости хотят:«Мы в очереди первыми стояли, —А те, кто сзади нас, уже едят!»

Им объяснили, чтобы не ругаться:«Мы просим вас, уйдите, дорогие!Те, кто едят, – ведь это иностранцы,А вы, прошу прощенья, кто такие?»

Но люди всё роптали и роптали,Но люди справедливости хотят:«Мы в очереди первыми стояли, —А те, кто сзади нас, уже едят!»

Им снова объяснил администратор:«Я вас прошу, уйдите, дорогие!Те, кто едят, – ведь это ж делегаты,А вы, прошу прощенья, кто такие?

Но люди всё роптали и роптали,Но люди справедливости хотят:«Мы в очереди первыми стояли, —А те, кто сзади нас, уже едят…»

Дела!Меня замучили дела – каждый миг, каждый час,каждый день, —ДотлаСгорело время, да и я – нет меня, – только тень,только тень!

Ты ждешь…А может, ждать уже устал – и ушел или спишь, —Ну что ж, —Быть может, мысленно со мной говоришь…

ТеперьТы должен вечер мне один подарить, подарить, —Поверь,Мы будем только говорить!

Опять!Всё время новые дела у меня, всё дела и дела…Догнать,Или успеть, или найти… Нет, опять не нашла, не нашла!

Беда!Теперь мне кажется, что мне не успеть за судьбой —ВсегдаПоследний в очереди ты, дорогой!

ТеперьТы должен вечер мне один подарить, подарить, —Поверь,Мы будем долго говорить!

ПодругДавно не вижу – всё дела у меня, без конца всё дела, —И вдругСгорели пламенем дотла все дела, – не дела, а зола!

Весь годОн ждал, но дольше ждать и дня не хотел, не хотел, —И вотНе стало вовсе у меня больше дел.

ТеперьТы должен вечер мне один подарить, подарить, —Поверь,Что мы не будем говорить!

Если другоказался вдругИ не друг, и не враг,а так;Если сразу не разберешь,Плох он или хорош, —Парня в горы тяни —рискни!—Не бросай одногоего:Пусть он в связке в однойс тобойТам поймешь, кто такой.

Если парень в горах —не ах,Если сразу раскис —и вниз,Шаг ступил на ледник —и сник,Оступился – и в крик, —Значит, рядом с тобой —чужой,Ты его не брани —гони:Вверх таких не берути тутПро таких не поют.

Если ж он не скулил,не ныл,Пусть он хмур был и зол,но шел,А когда ты упалсо скал,Он стонал,но держал;Если шел он с тобойкак в бой,На вершине стоял – хмельной, —Значит, как на себя самогоПоложись на него!

Здесь вам не равнина, здесь климат иной —Идут лавины одна за одной,И здесь за камнепадом ревет камнепад, —И можно свернуть, обрыв обогнуть, —Но мы выбираем трудный путь,Опасный, как военная тропа.

Кто здесь не бывал, кто не рисковал —Тот сам себя не испытал,Пусть даже внизу он звезды хватал с небес:Внизу не встретишь, как ни тянись,За всю свою счастливую жизньДесятой доли таких красот и чудес.

Нет алых роз и траурных лент,И не похож на монументТот камень, что покой тебе подарил, —Как Вечным огнем, сверкает днемВершина изумрудным льдом —Которую ты так и не покорил.

И пусть говорят, да, пусть говорят,Но – нет, никто не гибнет зря!Так лучше – чем от водки и от простуд.Другие придут, сменив уютНа риск и непомерный труд, —Пройдут тобой не пройденный маршрут.

Отвесные стены… А ну – не зевай!Ты здесь на везение не уповай —В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала, —Надеемся только на крепость рук,На руки друга и вбитый крюк —И молимся, чтобы страховка не подвела.

Мы рубим ступени… Ни шагу назад!И от напряженья колени дрожат,И сердце готово к вершине бежать из груди.Весь мир на ладони – ты счастлив и немИ только немного завидуешь тем,Другим – у которых вершина еще впереди.

Мерцал закат, как сталь клинка.Свою добычу смерть считала.Бой будет завтра, а покаВзвод зарывался в облакаИ уходил по перевалу.

Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!

А до войны – вот этот склонНемецкий парень брал с тобою,Он падал вниз, но был спасен, —А вот сейчас, быть может, онСвой автомат готовит к бою.

Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!

Ты снова здесь, ты собран весь —Ты ждешь заветного сигнала.И парень тот – он тоже здесь,Среди стрелков из «Эдельвейс», —Их надо сбросить с перевала!

Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!

Взвод лезет вверх, а у реки —Тот, с кем ходил ты раньше в паре.Мы ждем атаки до тоски,А вот альпийские стрелкиСегодня что-то не в ударе…

Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!

Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? —А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой.—Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…»Рассмеялась ты – и взяла с собой.

И с тех пор ты стала близкая и ласковая,Альпинистка моя, скалолазка моя, —Первый раз меня из трещины вытаскивая,Улыбалась ты, скалолазка моя!

А потом за эти проклятые трещины,Когда ужин твой я нахваливал,Получил я две короткие затрещины —Но не обиделся, а приговаривал:

«Ох, какая же ты близкая и ласковая,Альпинистка моя, скалолазка моя!..»Каждый раз меня по трещинам выискивая,Ты бранила меня, альпинистка моя!

А потом на каждом нашем восхождении —Ну почему ты ко мне недоверчивая?! —Страховала ты меня с наслаждением,Альпинистка моя гуттаперчевая!

Ох, какая ж ты неблизкая, неласковая,Альпинистка моя, скалолазка моя!Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,Ты ругала меня, скалолазка моя.

За тобой тянулся из последней силы я —До тебя уже мне рукой подать, —Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!»Тут сорвался вниз, но успел сказать:

«Ох, какая же ты близкая и ласковая,Альпинистка моя скалоласковая!..»Мы теперь с тобой одной веревкой связаны —Стали оба мы скалолазами!

В суету городов и в потоки машинВозвращаемся мы – просто некуда деться! —И спускаемся вниз с покоренных вершин,Оставляя в горах свое сердце.

Так оставьте ненужные споры —Я себе уже все доказал:Лучше гор могут быть только горы,На которых еще не бывал.

Кто захочет в беде оставаться один,Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!Но спускаемся мы с покоренных вершин, —Что же делать – и боги спускались на землю.

Так оставьте ненужные споры —Я себе уже все доказал:Лучше гор могут быть только горы,На которых еще не бывал.

Сколько слов и надежд, сколько песен и темГоры будят у нас – и зовут нас остаться! —Но спускаемся мы – кто на год, кто совсем, —Потому что всегда мы должны возвращаться.

Так оставьте ненужные споры —Я себе уже все доказал:Лучше гор могут быть только горы,На которых никто не бывал!

Свои обиды каждый человек —Проходит время – и забывает.А моя печаль – как вечный снег:Не тает, не тает.

Не тает она и летомВ полуденный зной, —И знаю я: печаль-тоску мне этуВек носить с собой.

Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу.Наверно, я погиб: робею, а потом —Куда мне до нее – она была в Париже,И я вчера узнал – не только в ём одном!

Какие песни пел я ей про Север дальний! —Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на ты, —Но я напрасно пел о полосе нейтральной —Ей глубоко плевать, какие там цветы.

Я спел тогда еще – я думал, это ближе —«Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»…Но что ей до меня – она была в Париже, —Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил!

Я бросил свой завод – хоть, в общем, был не вправе, —Засел за словари на совесть и на страх…Но что ей от того – она уже в Варшаве, —Мы снова говорим на разных языках…

Приедет – я скажу по-польски: «Прошу, пани,Прими таким как есть, не буду больше петь…»Но что ей до меня – она уже в Иране, —Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!

Она сегодня здесь, а завтра будет в беле, —Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, —Пусть пробуют они – я лучше пережду!

Возле города ПекинаХодят-бродят хунвэйбины,И старинные картиныИщут-рыщут хунвэйбины, —И не то чтоб хунвэйбиныЛюбят статуи, картины:Вместо статуй будут урны«Революции культурной».

И ведь, главное, знаю отлично я,Как они произносятся, —Но чтой-то весьма неприличноеНа язык ко мне просится:Хун-вэй-бины…

Вот придумал им забавуИхний вождь товарищ Мао:Не ходите, дети, в школу —Приходите бить крамолу!И не то чтоб эти деткиБыли вовсе малолетки, —Изрубили эти деткиОчень многих на котлетки!

И ведь, главное, знаю отлично я,Как они произносятся, —Но чтой-то весьма неприличноеНа язык ко мне просится:Хун-вэй-бины…

Вот немного посидели,А теперь похулиганим —Что-то тихо в самом деле, —Думал Мао с Ляо Бянем, —Чем еще уконтрапупишьМировую атмосферу:Мы покажем крупный кукишСэШэА и эСеСеРу!

И ведь, главное, знаю отлично я,Как они произносятся, —Но чтой-то весьма неприличноеНа язык ко мне просится:Хун-вэй-бины…

В заповедных и дремучихстрашных Муромских лесахВсяка нечисть бродит тучейи в проезжих сеет страх:Воет воем, что твои упокойники,Если есть там соловьи – то разбойники.

Страшно, аж жуть!

В заколдованных болотахтам кикиморы живут, —Защекочут до икотыи на дно уволокут.Будь ты пеший, будь ты конный —заграбастают,А уж лешие – так по лесу и шастают.

Страшно, аж жуть!

А мужик, купец и воин —попадал в дремучий лес, —Кто зачем: кто с перепою,а кто сдуру в чащу лез.По причине попадали, без причины ли, —Только всех их и видали – словно сгинули.

Страшно, аж жуть!

Из заморского из лесу,где и вовсе сущий ад,Где такие злые бесы —чуть друг друга не едят, —Чтоб творить им совместное зло потом,Поделиться приехали опытом.

Страшно, аж жуть!

Соловей – разбойник главныйим устроил буйный пир,А от их был Змей трехглавыйи слуга его – Вампир, —Пили зелье в черепах, ели бульники