Анатолий Бергер - Продрогшие созвездия Страница 11

Но нет. Плывут. И замирает пенье.

Опять слышнее чайки, вороньё,

Опять волна бормочет про своё,

И валуны застыли без движенья.

1992

«Гекзаметр вмещает бег волны…»

Гекзаметр вмещает бег волны,

Её паденье на берег и плески,

В хорее — ветер, промельки луны

И вздрагивающие занавески.

Ямб — города пружинистая сталь —

Мосты, автомобили и трамваи,

Анапест — две берёзы, речка, даль,

И тянется над лесом уток стая…

1992

«Валун, похожий на дельфина…»

Валун, похожий на дельфина,

Как бы плывёт темно и длинно,

С него ныряет детвора,

Смех, крики с самого утра —

Сюжет для вазы эрмитажной,

Краснофигурной, звонкой, влажной,

Где в древнегреческой красе

Мелькают персонажи все,

Где скачут по морской дороге

Дельфины, мальчики и боги,

Знай, скачут в наши времена

Нырять день целый с валуна.

1995

«Здесь, на песке, об Одиссее…»

Здесь, на песке, об Одиссее

Припомнишь вдруг вдвоём с волной,

Богов старинные затеи

Грозят разлукой и войной.

Пружинят паруса тугие,

Смертельно манит зов сирен.

Пускай не мы, пускай другие,

Мы душу отдадим взамен!

Но всё рассчитано до точки,

Судьба навек предрешена,

В гомеровой широкой строчке

Война, разлука и волна.

1999

«Прилив. Прибой. Прибрежье…»

Прилив. Прибой. Прибрежье. В этом «при»

Пристанище, прибежище морское.

Бежит волна. По счёту «раз-два-три»

Взметает пену в небо голубое.

И опадает, уходя в песок,

И нет её. Как призрак, как причуда.

О, это «при». Природы древний рок.

Прибрежье, где покой нашла приблуда.

1993

«Новгородский ветер…»

Новгородский ветер — «шелонник»,

Псковский яростный — «волкоед» —

Кто назвал? Найдёшь ли ответ

В меткой строчке старинных хроник?

Иль охотник, знать, у костра,

Слыша волчий вой полуночный,

Молвил скупо да так уж точно —

«Волкоед… Студёна пора…»

Иль рыбак на Шелонь-реке,

Выбирая медленно сети,

Бормотал названия эти,

А рассвет дрожал вдалеке…

1990

«Легко ль на букву подбирать слова…»

Легко ль на букву подбирать слова?

На «щ» попробуй и найдёшь едва:

Щепотка, щука, щит, щенок, щеколда,

Щелчок и щепка, щётка, щур да щи —

Язык перетряхни весь, поищи

Во днях замшелых Дира и Аскольда.

…Щетина, щель…

Не позабыть щегла…

Но как рождалась речь, бралась откуда?

Когда-то немоту перемогла.

Не умерла…

И вправду, Божье чудо.

1992

«А на палубе тишь да гладь…»

А на палубе тишь да гладь,

Дождик мелкий и беспрестанный.

Так и плыть бы, переплывать

Все моря и все океаны…

Да куда там! Сухонь-река

В даль далёкую не заводит,

Всё извилистей берега,

Там луга и корова бродит.

А вдали купола видны,

Крест маячит на небосклоне.

Никуда от родной страны

Не уплыть по реке Сухоне.

1991

«А Курагино моё всё в снегу…»

А Курагино моё всё в снегу,

А Туба моя недвижна, бела,

Жёсткий холод её взял на бегу

Под уздцы, с тех пор стоит, замерла.

И заснежен вдалеке березняк,

В нём с коровами не бродит пастух,

Вороньё там о каких-то вестях

Знай, раскаркалось, летит во весь дух.

А Курагино моё далеко,

Сам не знаю, доберусь ли когда,

Вспоминать сегодня сладко, легко,

А была ведь это ссылка, беда.

1990

«Сон про Украину и Литву…»

Сон про Украину и Литву.

Мазанки и мова всюду. Лето.

Я ещё приеду, поживу.

Наяву. Но сбудется ли это?

Я ещё приеду, погляжу.

Нямунас. Скамейка на опушке.

Я не об Империи тужу,

Не об общей лагерной той кружке,

Два глотка и дальше.

До кости

Проберёт. Что вышки, частоколы!

Но сегодня разошлись пути.

Где Балис и где теперь Микола…

А во сне-то мазанка бела!

И костёл звонит без передышки…

Утром встал — как будто жизнь прошла,

Фонари в окне торчат, как вышки.

1993

«В одиночество-одиночку…»

В одиночество-одиночку

Запереть бы себя и строчку,

Лучше нет убежища нам,

Мгла решётки скроет, как храм,

От мытарища городского,

Где в испуге мечется слово,

Где любой — соглядатай, враг,

Каждый дом, как чумной барак,

По дворам бродит смерть с гранатой,

На груди её крест помятый.

И скребёт мелком по стене:

«Сталин! Дай порядок стране».

1996

«Погадать бы, поворожить…»

Погадать бы, поворожить,

Как назавтра России жить.

Либо красное хлынет зло,

И по первое нам число,

По столыпиным, по Крестам,

По мордовским снова местам,

А кого-то сходу в подвал —

Без кассации, наповал…

Ну а если найдёт вдруг стих,

И останемся при своих —

Постоят без нас лагеря,

Поржавеет колючка зря,

Постареют без нас менты,

Остаканясь, скажут: «Кранты,

Ведь почти что наша взяла.

Ну, народ — не хватает зла,

Не хватает зла на Руси.

Ну, народ — Господь упаси».

1996

«Былого нет, а словно кто-то…»

Былого нет, а словно кто-то

С три короба наплёл и вдруг

Исчез.

И вот теперь забота:

Не позабыть — кто враг, кто друг,

Не позабыть.

И ни полслова

Сказать, не успевая вслед,

Теперь уж в одиночку снова

Шептать себе: «Былого нет».

1994

«Что старик? Только голос и тень…»

Голос лишь и тень — старик.

Что старик? Только голос и тень,

И со страхом предчувствуешь день,

Когда стих Эврипида далёкий

Камнем ляжет на сердце тебе,

Прозвучит приговором судьбе,

И конец. И сбылись все зароки.

Только голос и тень сквозь века.

Древнегреческого старика

Отличить от живущего ныне

Трудно будет в последний тот миг,

Когда в гроб поспешает старик

По своей стариковской причине.

Только голос и тень, и тоска.

И считай день за днём, как века.

1998

«В чужой стране и карк вороний…»

В чужой стране и карк вороний

Как бы на чуждом языке,

Как объявленье на перроне,

Как чьи-то крики вдалеке.

Чужие надписи маячат

На остановке на любой,

И только цифры что-то значат,

О чём-то говорят с тобой.

Вот так-то: поклоняйся слову,

Молись ему, как божеству,

И вдруг оно не внемлет зову,

Не подчиняется родству,

Бросает посреди дороги,

Посмеивается назло,

И понимаешь ты в итоге,

Что не подводит лишь число.

1993

«Взлетая с грохотом и звоном…»

Взлетая с грохотом и звоном

Над опрокинутым Гудзоном,

Манхэттен вижу я в упор.

Огромных зданий силуэты —

Они грядущего приметы

Или былому приговор?

Они врастают в поднебесье

И чудятся безумной смесью

Грёз ангельских, бесовских снов.

То сатанинское сверканье,

Слепое с Богом пререканье,

Из преисподней адский зов,

То звуки музыки небесной,

Доселе людям неизвестной,

И уши те спешат зажать,

И нет здесь дьявола и Бога,

А черновик того итога,

Которого не избежать.

1993

«Американский океан…»

Американский океан.

Огромный пляж. Простор бескрайний

Захлёстывает, как аркан,

Тебя, и поддаёшься втайне.

Но как знакомо всё! Кричат

И мечутся, и плачут чайки,

Вновь повествуя без утайки

О том, что тыщу лет назад

Известно на земле. Ну чем

Не Стрельна? Парус одинокий.

Давно написанных поэм

Готовые ложатся строки.

А пятьдесят пройти шагов,

И Брайтон загудит жаргоном —

Так вот он — дальних странствий зов,

Заканчивающийся стоном:

«Зачем?»

Грохочут поезда

Над головой, пестрят витрины,

И океанская вода