Проза и сценки. Драматургия - Даниил Иванович Хармс Страница 11

Мотыльков: А где же Козлов?

Петраков: Он уполз в кусты.

Мотыльков: Козлов, ты тут?

Козлов: Шаша.

Мотыльков: Вон ведь до чего дошел!

Петраков: Человек не игрушка!

Мотыльков:

Петраков:

Мотыльков: Моя природа ездить по балам

Окнов: А мы природу пополам

Занавес.

<1933>

«Воронин (вбегая) – Остановка истории…»*

Воронин (вбегая) –

Остановка истории!

Люди бегут по улице!

На Неве стреляют из пушек!

Степанов (подскакивая на стуле) –

Которое сегодня число?

Воронин – Девятнадцатое марта!

Степанов (падая на пол) –

Проспал! Проспал!

<1933>

«Один монах вошёл в склеп…»

Один монах вошёл в склеп к покойникам и крикнул: «Христос воскресе!» А он<и> ему хором: «Воистину воскресе!»

<1933>

«Тут все начали говорить по-своему…»

Тут все начали говорить по-своему. Хвилищевский подошёл к дереву и поцарапал кору. Из коры выбежал муравей и упал на землю. Хвилищевский нагнулся, но муравья не было видно.

В это время Факиров ходил взад и вперёд. Лицо Факирова было строго, даже грозно. Факиров старался ходить по прямым, а когда доходил до дома, то делал сразу резкий поворот.

Хвищилевский всё еще стоял у дерева и смотрел на кору сквозь пенснэ своими близорукими глазами. Шея Хвищилевского была тонкая и морщинистая.

Тут все начали говорить о числах.

Хвищилевский уверял, что ему известно, что такое число, что если его написать по китайски сверху вниз, то оно будет похоже на булочника.

– Ерунда, – сказал Факиров, – почему на булочника?

– А вы испробуйте и тогда сами убедитесь, – сказал Хвищилевский, проглотив слюну, отчего его воротничок подпрыгнул, а галстук сьехал на сторону.

– Ну, какое же число? – спросил Факиров, доставая карандаш.

– Позвольте, это число я держу в тайне, – сказал Хвищилевский.

Неизвестно, чем бы это всё кончилось, но тут вошёл Уемов и принёс много новостей.

Факиров сидел в своём синем бархатном жилете и курил трубку.

Числа, такая важная часть природы! И рост и действие, всё число.

А слово, это сила.

Число и слово, – наша мать.

5 октября <1933–1934>

«Старичёк чесался обеими руками…»

Старичёк чесался обеими руками. Там, где нельзя было достать двумя руками, старичёк чесался одной, но зато быстро-быстро. И при этом быстро мигал глазами.

Из паровозной трубы шёл пар или, так называемый, дым. И нарядная птица, влетая в этот дым, вылетала из него обсаленной и помятой.

Хвилищевский ел клюкву, стараясь не морщиться. Он ждал, что все скажут: какая сила характера! Но никто не сказал ничего.

Было слышно, как собака обнюхивала дверь. Хвилищевский зажал в кулаке зубную щетку и таращил глаза, чтобы лучше слышать. «Если собака войдет, – думал Хвилищевский – я ударю её этой костяной ручкой прямо в висок!»

…Из коробки вышли какие-то пузыри. Хвищилевский на цыпочках удалился из комнаты и тихо прикрыл за собою дверь. «Черт с ней! – сказал себе Хвилищевский. – Меня не касается, что в ней лежит. В самом деле! Черт с ней!»

Хвилищевский хотел крикнуть: «Не пущу!» Но язык как-то подвернулся и вышло: «не пустю». Хвилищевский прищурил правый глаз и с достоинством вышел из залы. Но ему всё-таки показалось, что он слышал, как хихикнул Цуккерман.

<1933–1934>

«Пейте уксус господа, – сказал Шуев…»*

– Пейте уксус господа, – сказал Шуев.

Ему никто ничего не ответил.

– Господа! – крикнул Шуев. – Я предлагаю вам выпить уксусу!

С кресла поднялся Макаронов и сказал:

– Я приветствую мысль Шуева. Давайте пить уксус.

Растопякин сказал:

– Я не буду пить уксуса.

Тут наступило молчание и все начали смотреть на Шуева. Шуев сидел с каменным лицом. Было не ясно, что думает он.

Прошло минуты три.

Сучков кашлянул в кулак. Рывин почесал рот. Калтаев поправил свой галстук. Макаронов подвигал ушами и носом. А Растопякин, откинувшись на спинку кресла, <смотрел> равнодушно в камин. Прошло еще минут семь или восемь. Рывин встал и на цыпочках вышел из комнаты.

Калтаев посмотрел ему вслед.

Когда дверь за Рывин<ы>м закрылась, Шуев сказал:

– Так. Бунтовщик ушёл. К чёрту бунтовщика!

Все с удивлением переглянулись, а Растопякин поднял голову и уставился на Шуева.