Франческо Петрарка - Лирика Страница 12

В прекрасные убийственные руки

Амур толкнул меня, и навсегда

Мне лучше бы умолкнуть – ведь когда

Я жалуюсь, он умножает муки.

Она могла бы – просто так, от скуки

Поджечь глазами Рейн под толщей льда,

Столь, кажется, красой своей горда,

Что горьки ей чужого счастья звуки.

Что я ни делай, сколько ни хитри,

Алмаз – не сердце у нее внутри,

И мне едва ли что-нибудь поможет.

Но и она, сколь грозно ни гляди,

Надежды не убьет в моей груди,

Предела нежным вздохам не положит.

О Зависть, о коварное начало,

Как ты вошла, какой нашла ты путь

В прекрасную доверчивую грудь?

Как ловко ты в нее вонзила жало!

Ты чересчур счастливым показала

Меня любимой, и, тебя не будь,

Расположенье мог бы я вернуть

Той, что вчера мольбы не отвергала.

Пусть плачущего ей отраден вид,

Пускай она, когда я счастлив, плачет,

Она любви моей не охладит.

Пускай она намеренья не прячет

Убить меня, Амур мне говорит,

Что это ничего еще не значит.

На солнца чудотворных глаз взираю,

Где тот, кем жив и кем слеза точится;

Душа от сердца ищет отлепиться,

Дабы припасть к сему земному раю;

Но сласть и желчь тому присущи краю,

И нить судьбы там паутинкой мнится;

Амуру жалуясь, душа казнится

Узды крутой избегнуть, мол, не чаю.

Так в крайностях плутая изначально,

Вся – мертвый лед и жаркое пыланье,

Живет она, то низменна, то горня.

Воспряв на миг, сто раз вздохнет печально,

Но чаще – пребывает в покаянье:

Таков был плод от такового корня.

Жестокая звезда – недобрый знак

Отражена была в моей купели,

В жестокой я качался колыбели,

В жестоком мире сделал первый шаг,

И рок жестокой даме лук напряг

И взор ее обрадовался цели,

И я взывал к тебе: "Амур, ужели

Не станет другом мне прекрасный враг?"

Ты рад моим терзаниям всечасным,

Тогда как ей моя печаль не в радость,

Затем что рана не смертельно зла.

Но лучше быть из-за нее несчастным,

Чем предпочесть других объятий сладость,

Порукою тому – твоя стрела.

Лишь вспомню миг сей или сень предела.

Где мне Амур хитро измыслил узы,

Где стал рабом я дорогой обузы,

Где горя сласть всей жизнью завладела,

Я – снова трут, и, словно встарь, зардела

Былая страсть, с кем не разъять союзы,

И вспыхнул огнь, и полегчали грузы

Тем и живу. До прочего нет дела.

Но светит теплоносными лучами

Мне явленное солнце ежедневно,

На склоне дней, как поутру, сияя.

Оно одно и есть перед очами,

По-прежнему светло и сокровенно

Благую сень и миг благой являя.

Глухой тропой, дубравой непробудной,

Опасною и путникам в броне,

Иду, пою, беспечный, как во сне,

О ней, чей взор, один, как проблеск чудный

Двух солнц, – страшит желанье. Безрассудный

Блуждает ум – и нет разлуки мне.

Я с ней! Вот сонм ее подруг: оне

За ясеней завесой изумрудной.

Чей голос – чу! – звучит, слиян с листвой

Лепечущей, сквозь шум вершин зыбучий,

И птичий хор, и говор ключевой?..

Милей дотоль мне не был лес дремучий,

Когда б лишь солнц моих игры живой

Не застилал от глаз зеленой тучей!

Являл за переправой переправу

Мне в этот долгий день среди Арденн

Амур, что, окрыляя взятых в плен,

Влечет сердца в небесную державу.

Где Марс готовит путнику расправу,

Я без оружья ехал, дерзновен,

И помыслы не знали перемен,

Одной на свете отданы по праву.

И памятью об уходящем дне

В груди тревога поздняя родится,

Однако риск оправдан был вполне:

Места, где милая река струится,

Покоем сердце наполняют мне,

Зовущее меня поторопиться

Мне шпоры даст – и тут же повод тянет

Любовь, неся и отнимая свет,

Зовет и, прочь гоня, смеется вслед,

То обнадежит, то опять обманет;

То сердце вознесет, то в бездну грянет,

И страсть в отчаянье теряет след:

Что радовало, в том отрады нет,

И разум дума странная туманит.

Благая мысль ему открыла путь

Не по волнам, бегущим из очей,

Путь к счастью, но другая прекословит,

И разум, принужденный повернуть

Навстречу смерти медленной своей,

Один удел себе и мне готовит.

Да, Джери, и ко мне жесток подчас

Мой милый враг – и для меня бесспорна

Смертельная угроза, и упорно

В одном ищу спасенье каждый раз:

Она ко мне не обращает глаз,

А выражение моих – покорно,

И действует смиренье благотворно

И нет стены, что разделяла нас.

Иначе бы она в моем уделе

Медузою безжалостной была,

Перед которой люди каменели

Один лишь выход нам судьба дала,

Поверь, бежать бессмысленно: тебе ли

Не знать, что у Амура есть крыла!

Ты можешь, По, подняв на гребне вала,

Швырнуть мою кору в водоворот,

Но душу, что незримо в ней живет,

И не такая сила не пугала.

Лавировать в полете не пристало

Золотолистый лавр ее влечет

И крылья быстры, и ее полет

Сильней руля и весел, волн и шквала.

Державная, надменная река,

Ты, лучшее из солнц оставя сзади,

К другому держишь путь издалека.

Уносишь плоть, но ты же и внакладе:

Душа стремится, взмыв под облака,

Назад – в любимый край, к своей отраде

Амур меж трав тончайшие тенета

Из злата с жемчугами сплел под кроной,

Боготворимой мною и зеленой,

Хоть сень ее – печальная щедрота.

Рассыпал зерен – хитрая забота!

Страшусь и жажду я приманки оной;

С начал земли, Предвечным сотворенной,

Нежней манка не слышала охота.

А свет, с кем солнцу проигрышны встречи,

Слепил. Шнурок шел от сетей к запястью

Пречистому, как снежное сиянье.

Так завлекли меня заманной властью

И мановенья дивные, и речи,

И нежность, и надежда, и желанье.

Сердца влюбленных с беспощадной силой

Тревога леденит, сжигает страсть,

Тут не поймешь, чья пагубнее власть

Надежды, страха, стужи или пыла.

Иных, бросает в жар под высью стылой,

Дрожь пробирает в зной, что за напасть!

Ведь жаждущему просто в ревность впасть

И дев считать вздыхателями милой.

Я ж обречен лишь от огня страдать

И лишь от жажды гибну ежечасно,

Слова бессильны муку передать.

О, что мне ревность! Пламя так прекрасно!

Пусть видят в нем другие благодать,

Им не тпетчть к псгчини-с – Вce напрасно.

Но если поражен я нежным оком,

Но если ранят сладкие слова,

Но если ей любовь дала права

Дарить мне свет улыбки ненароком,

Что ждет меня, когда, казнимый роком,

Лишусь я снисхожденья божества,

В чьем взоре милость теплится едва?

Неужто смерть приму в огне жестоком?

Чуть омрачен моей любимой лик,

Весь трепещу, и сердце холодеет,

Страшусь примеров давних каждый миг,

И этих страхов разум не развеет.

Я женскую изменчивость постиг:

Любовь недолго женщиной владеет.

Амур, природа, вкупе со смиренной

Душой, чья добродетель правит мной,

Вступили в сговор за моей спиной:

Амур грозит мне мукой неизменной,

В сетях природы, в оболочке бренной,

Столь нежной, чтобы справиться с судьбой,

Душа любимой, прах стряхнув земной,

Уже от жизни отреклась презренной.

Готовится душа отринуть плоть,

Чьи очертанья были так прекрасны,

Являя средоточье красоты.

Нет, милосердью смерть не побороть.

И если так – надежды все напрасны

И безнадежны все мои мечты.

Вот птица Феникс в перьях из огня,

И этих ожерелий позолота

На белой шее – силой приворота

Hapyet всех, мой бедный дух казня.

Лучи ее венца как светоч дня,

Амур в стекло их ловит, как в тенета,

Сочится пламя струйкой водомета

И даже в лютый холод жжет меня.

Окутал пурпур царственные плечи,

С лазурной оторочкою убор,

Усыпанный пунцовыми цветами.

Уносит слава далеко-далече,

К богатым недрам аравийских гор

Сокровище, парящее над нами.

Когда б Гомер великий и Вергилий

Узрели ту, что ярче всех светил,

Ее воспели б, не жалея сил,

В единый стиль свои сливая стили,

Энея бы хвалою обделили,

Померк бы Одиссей и сам Ахилл,

И тот, кто пятьдесят шесть лет царил,

И тот, кого в Микенах погубили.

Сей доблести и древней мощи цвет

Теперь обрел еще одно светило,

Где чистота в единстве с красотой.

Блеск древней славы Эннием воспет,

А я – о новой. Только б не претила

Ей похвала моя, мой дар простой.