Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен) Страница 12

ПЕСНЯ

Телефон, нишкни, замолкни!Говорить – охоты нет.Мы готовимся к зимовке,Нам прожить на той зимовкеПредстоит немало лет.

Может, десять, может, девять.Кто подскажет наперед?!Что-то, вроде, надо делать,А вот то и надо делать,Что готовиться в поход.

Будем в списке ставить птички,Проверять по многу раз;Не забыть бы соль и спички,Не забыть бы соль и спички,Взять бы сахар про запас.

Мы и карту нарисуем!Скоро в путь!Ничего, перезимуем.Как-нибудь перезимуемКак-нибудь.

Погромыхивает елеОтгулявшая гроза…Мы заткнем в палатке щели,Чтобы люди в эти щелиНе таращили глаза.

Никакого нету толкаРазбираться – чья вина?!На зимовке очень долго,На зимовке страшно долгоДлятся ночь и тишина.

Мы потуже стянем пояс –Порастай беда быльем!Наша льдина не на полюс,Мы подальше, чем на полюс, –В одиночество плывем!

Мы плывем и в ус не дуем,В путь так в путь!Ничего, перезимуем.Как-нибудь!ПерезимуемКак-нибудь!

Годы, месяцы, неделиДержим путь на свой причал,Но, признаться, в самом делеЯ добравшихся до целиПочему-то не встречал.

Зажелтит заката охра,Небо в саже и в золеСквозь зашторенные окна…Строго смотрят окна в окна,Все зимовки на земле.

И не надо переклички,Понимаем все и так…Будем в списке ставить птички…Не забыть бы соль и спички,Сахар мыло и табак.

Мы, ей-Богу, не горюем.Время – в путь.Ничего, перезимуем.Как-нибудь перезимуем,Как-нибудь.

МЫ НЕ ХУЖЕ ГОРАЦИЯ

Вы такие нестерпимо ражие,И такие, в сущности, примерные,Все томят вас бури вернисажные,Все шатают паводки премьерные.

Ходите, тишайшие, в неистовых,Феями цензурными заняньканы!Ну, а если – не премьер, ни выставок,Десять метров комната в Останкино!

Где улыбкой стражники – наставникиНе сияют благостно и святочно,Но стоит картина на подрамнике,Вот и все! А этого достаточно!Там стоит картина на подрамнике –Этого достаточно!

Осудив и совесть и бесстрашие,(Вроде не заложишь и не купишь их),Ах, как вы присутствуете, ражие,По карманам рассовавши кукиши!

Что ж, зовите небылицы былями,Окликайте стражников по имени!Бродят между ражими ДобрынямиТунеядцы Несторы и Пимены.

Их имен с эстрад не рассиропили,В супер их не тискают облаточный,«Эрика» берет четыре копии,Вот и все! А этого достаточно!Пусть пока всего четыре копии –Этого достаточно!

Время сеет ветры, мечет молнии,Создает советы и комиссии,Что ни день – фанфарное безмолвиеСлавит многодумное безмыслие.

Бродит Кривда с полосы на полосу,Делится с соседской Кривдой опытом,Но гремит напетое вполголоса,Но гудит прочитанное шепотом.

Ни партера нет, ни лож, ни яруса,Клака не безумствует припадочно,Есть магнитофон системы «Яуза», Вот и все!А этого достаточно!

Есть, стоит картина на подрамнике!Есть, отстукано четыре копии!Есть магнитофон системы «Яуза»!И этого достаточно!

«Прилетает по ночам ворон»

Прилетает по ночам ворон,Он бессоницы моей кормчий,Если даже я ору ором,Не становится мой ор громче.

Он едва на пять шагов слышен,Но и это, говорят, слишком.Но и это, словно дар свыше, –Быть на целых пять шагов слышным!

ЖУТКОЕ СТОЛЕТИЕ

КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать,Вот стою я перед вами, словно голенький,Да я с племянницей гулял с тетипашиной,[16]И в «Пекин» ее водил, и в Сокольники.

Поясок ей покупал поролоновый,[17]И в палату с ней ходил Грановитую,А жена моя, товарищ Парамонова,В это время находилась за границею.

А вернулась, ей привет – анонимочка,На фотоснимочке стою – я и Ниночка.[18]Просыпаюсь утром – нет моей кисочки,Ни вещичек ее нет, ни записочки,

Нет как нет,Ну: прямо, нет как нет!

Я к ней, в ВЦСПС, в ноги падаю,Говорю, что все во мне переломано,Не серчай, что я гулял с этой падлою,Ты прости меня, товарищ Парамонова!

А она как закричит, вся стала черная –Я на слезы на твои – ноль внимания,Ты мне лазаря не пой, я ученая,Ты людям все расскажи на собрании!

И кричит она, дрожит, голос слабенький,А холуи уж тут как тут, каплют капельки,И Тамарка Шестопал, и Ванька Дерганов,И еще тот референт, что из «органов».

Тут как тут,Ну, прямо, тут как тут!

В общем, ладно, прихожу на собрание,А дело было, как сейчас помню, первого.Я, конечно, бюллетень взял заранееИ бумажку из диспансера нервного.

А Парамонова сидит, вся в новом шарфике,А как увидела меня, вся стала красная,У них первый был вопрос – свободу Африке! –А потом уж про меня – в части «разное».

Ну как про Гану – все в буфет за сардельками,Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами.А как вызвали меня, я свял от робости,А из зала мне кричат – давай подробности! –

Все, как есть,Ну, прямо, все, как есть!

Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать,Вот стою я перед вами, словно голенький,Да, я с племянницей гулял, с тетипашиной,И в «Пекин» ее водил и в Сокольники,

И в моральном, говорю, моем обликеЕсть растленное влияние Запада,Но живем ведь, говорю, не на облаке,Это ж только, говорю, соль без запаха!

И на жалость я их брал, и испытывал,И бумажку, что от психа, вычитывал, [19]Ну, поздравили меня с воскресением,Залепили строгача с занесением!

Ой, ой, ой,Ну, прямо, ой, ой, ой…

Взял я тут цветов букет покрасивее,Стал к подъезду номер семь, для начальников,А Парамонова: как вышла, вся стала синяя,Села в «Волгу» без меня, и отчалила!

И тогда прямым путем в раздевалку я,И тете Паше говорю, мол, буду вечером,А она мне говорит – с аморалкоюНам, товарищ дорогой, делать нечего.

И племянница ее, Нина Саввовна,Она думает как раз то же самое,Она всю свою морковь нынче продала,И домой, по месту жительства, отбыла.

Вот те на,Ну, прямо, вот те на!

Я иду тогда в райком, шлю записочку,Мол, прошу принять, по личному делу я,А у Грошевой как раз моя кисочка,Как увидела меня, вся стала белая!

И сидим мы у стола с нею рядышком,И с улыбкой говорит товарищ Грошева –Схлопотал он строгача, ну и ладушки,Помиритесь вы теперь, по-хорошему.

И пошли мы с ней вдвоем, как по облаку,И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку,Она выпила «дюрсо», а я «перцовую»За советскую семью образцовую!

Вот и все!

ВЕСЕЛЫЙ РАЗГОВОР

А ей мама, ну, во всем потакала,Красной Шапочкой звала, пташкой вольной,Ей какава по утрам два стакана,А сама чайку попьет – и довольна.

А как маму схоронили в июле,В доме денег – ни гроша, ни бумаги,Но нашлись на свете добрые люди:Обучили на кассиршу в продмаге.

И сидит она в этой кассе,Как на месте публичной казни,

А касса щелкает, касса щелкает,Скушал Шапочку Серый Волк!И трясет она черной челкою,А касса: щелк, щелк, щелк,

Ах, веселый разговор!

Начал Званцев ей, завмаг, делать пассы:«Интересно бы узнать, что за птица?»А она ему в ответ из-за кассы, –Дожидаюсь, мол, прекрасного принца.

Всех отшила, одного не отшила,Называла его милым Алешей,Был он техником по счетным машинам,Хоть и лысый, и еврей, но хороший,

А тут как раз война, а он в запасе,Прокричала ночь и снова к кассе.

А касса щелкает, касса щелкает,А под Щелковым – в щепки полк!И трясет она пегой челкою,А касса: щелк, щелк, щелк,

Ах, веселый разговор…

Как случилось – ей вчера ж было двадцать,А уж доченьке девятый годочек,И опять к ней подъезжать начал Званцев,А она про то и слушать не хочет.

Ну, и стукнул он, со зла, не иначе,Сам не рад, да не пойдешь на попятный,Обнаружили ее в недостаче,Привлекли ее по сто тридцать пятой.

На этап пошла по указу,А там амнистия, и снова в кассу.А касса щелкает, касса щелкает,Засекается ваш крючок!И трясет она рыжей челкою,А касса: щелк, щелк, щелк,

Ах, веселый разговор!

Уж любила она дочку, растила,Оглянуться не успела – той двадцать!Ой, зачем она в продмаг зачастила,Ой, зачем ей улыбается Званцев?!

А как свадебку сыграли в июле,Было шумно на Песчанной, на нашей,Говорят в парадных добрые люди,Что зовет ее, мол, Званцев «мамашей».

И сидит она в своей кассе,А у ней внучок – в первом классе.

А касса щелкает, касса щелкает,Не копеечкам – жизни счет!И трясет она белой челкою,А касса: щелк, щелк, щелк,

Ах, веселый разговор…

ГОРОДСКОЙ РОМАНС