Анна Ахматова - Стихотворения и поэмы Страница 12

ЕЩЕ ТОСТ

За веру твою! И за верность мою!За то, что с тобою мы в этом краю!Пускай навсегда заколдованы мы,Но не было в мире прекрасней зимы,И не было в небе узорней крестов,Воздушней цепочек, длиннее мостов…За то, что все плыло, беззвучно скользя.За то, что нам видеть друг друга нельзя.

В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

O quae benavyatam, Diva,

tenes Cyprum et Memphim…

Красотка очень молода,Но не из нашего столетья,Вдвоем нам не бывать – та, третья,Нас не оставит никогда.Ты подвигаешь кресло ей,Я щедро с ней делюсь цветами…Что делаем – не знаем сами,Но с каждым мигом нам страшней.Как вышедшие из тюрьмы,Мы что-то знаем друг о другеУжасное. Мы в адском круге,А может, это и не мы.

ТРИНАДЦАТЬ СТРОЧЕК

И наконец ты слово произнесНе так, как те… что на одно колено —А так, как тот, кто вырвался из пленаИ видит сень священную березСквозь радугу невольных слез.И вкруг тебя запела тишина,И чистым солнцем сумрак озарился,И мир на миг один преобразился,И странно изменился вкус вина.И даже я, кому убийцей бытьБожественного слова предстояло,Почти благоговейно замолчала,Чтоб жизнь благословенную продлить.

ЛЕТНИЙ САД

Я к розам хочу, в тот единственный сад,Где лучшая в мире стоит из оград,Где статуи помнят меня молодой,А я их под невскою помню водой.В душистой тиши между царственных липМне мачт корабельных мерещится скрип.И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,Любуясь красой своего двойника.И замертво спят сотни тысяч шаговВрагов и друзей, друзей и врагов.А шествию теней не видно концаОт вазы гранитной до двери дворца.Там шепчутся белые ночи моиО чьей-то высокой и тайной любви.И все перламутром и яшмой горит,Но света источник таинственно скрыт.

ГОРОДУ ПУШКИНА

И царскосельские хранительные сени…

О, горе мне! Они тебя сожгли…О, встреча, что разлуки тяжелее!..Здесь был фонтан, высокие аллеи,Громада парка древнего вдали,Заря была себя самой алее,В апреле запах прели и земли,И первый поцелуй…

Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.Одичалые розы пурпурным шиповником стали,А лицейские гимны все так же заздравно звучат.Полстолетья прошло… Щедро взыскана дивной судьбою,Я в беспамятстве дней забывала теченье годов. —И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собоюОчертанья живые моих царскосельских садов.

МАРТОВСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Прошлогодних сокровищ моихМне надолго, к несчастию, хватит.Знаешь сам, половины из нихЗлая память никак не истратит:Набок сбившийся куполок,Грай вороний, и вопль паровоза,И как будто отбывшая срокКовылявшая в поле береза,И огромных библейских дубовПолуночная тайная сходка,И из чьих-то приплывшая сновИ почти затонувшая лодка…Побелив эти пашни чуть-чуть,Там предзимье уже побродило,Дали все в непроглядную мутьНенароком оно превратило.И казалось, что после концаНикогда ничего не бывает…Кто же бродит опять у крыльцаИ по имени нас окликает?Кто приник к ледяному стеклуИ рукою, как веткою, машет?..А в ответ в паутинном углуЗайчик солнечный в зеркале пляшет.

ПОЗДНИЙ ОТВЕТ

М. И. Цветаевой

Белорученька моя, чернокнижница…Невидимка, двойник, пересмешник…Что ты прячешься в черных кустах? —То забьешься в дырявый скворечник,То мелькнешь на погибших крестах,То кричишь из Маринкиной башни:«Я сегодня вернулась домой,Полюбуйтесь, родимые пашни,Что за это случилось со мной.Поглотила любимых пучинаИ разграблен родительский дом».Мы сегодня с тобою, Марина,По столице полночной идем.А за нами таких миллионы,И безмолвнее шествия нет…А вокруг погребальные звоныДа московские дикие стоныВьюги, наш заметающей след.

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

Пора забыть верблюжий этот гамИ белый дом на улице Жуковской.Пора, пора к березам и грибам,К широкой осени московской.Там всё теперь сияет, всё в росе,И небо забирается высоко, —И помнит Рогачевское шоссеРазбойный посвист молодого Блока…

И в памяти черной пошарив, найдешьДо самого локтя перчатки,И ночь Петербурга. И в сумраке ложТот запах и душный и сладкий.И ветер с залива. А там, между строк,Минуя и ахи и охи,Тебе улыбнется презрительно Блок —Трагический тенор эпохи.

Он прав – опять фонарь, аптека,Нева, безмолвие, гранит…Как памятник началу века,Там этот человек стоит —Когда он Пушкинскому Дому,Прощаясь, помахал рукойИ принял смертную истомуКак незаслуженный покой.

Забудут? – вот чем удивили!Меня забывали сто раз,Сто раз я лежала в могиле,Где, может быть, я и сейчас.А Муза и глохла и слепла,В земле истлевала зерном,Чтоб после, как Феникс из пепла,В эфире восстать голубом.

Вижу я,

Лебедь тешится моя.

Ты напрасно мне под ноги мечешьИ величье, и славу, и власть.Знаешь сам, что не этим излечишьПеснопения светлую страсть.

Разве этим развеешь обиду?Или золотом лечат тоску?Может быть, я и сдамся для виду.Не притронусь я дулом к виску.

Смерть стоит все равно у порога,Ты гони ее или зови.А за нею темнеет дорога,По которой ползла я в крови.

А за нею десятилетьяСкуки, страха и той пустоты,О которой могла бы пропеть я,Да боюсь, что расплачешься ты.

Что ж, прощай. Я живу не в пустыне.Ночь со мной и всегдашняя Русь.Так спаси же меня от гордыни.В остальном я сама разберусь.

НАСЛЕДНИЦА

От царскосельских лип…

Казалось мне, что песня спетаСредь этих опустелых зал.О, кто бы мне тогда сказал,Что я наследую все это:Фелицу, лебедя, мостыИ все китайские затеи,Дворца сквозные галереиИ липы дивной красоты.И даже собственную тень,Всю искаженную от страха,И покаянную рубаху,И замогильную сирень.

Это и не старо, и не ново,Ничего нет сказочного тут.Как Отрепьева и Пугачева,Так меня тринадцать лет клянут.Неуклонно, тупо и жестокоИ неодолимо, как гранит,От Либавы до ВладивостокаГрозная анафема гремит.

И юностью манит, и славу сулит,Так снова со мной сатана говорит:«Ты честью и кровью платила своейЗа пять неудачно придуманных дней,За то, чтобы выпить ту чашу до дна,За то, чтобы нас осветила луна,За то, чтоб присниться друг другу опять,Я вечность тебе предлагаю, не пятьДо света тянувшихся странных бесед.Ты видишь – я болен, растерзан и сед,Ты видишь, ты знаешь – я так не могу».Я руку тогда протянула врагу,Но он превратился в гранатовый куст,И был небосклон над ним огнен и пуст.Горы очертания – полночь – луна,И снова со мной говорит сатана,И, черным крылом закрывая лицо,Заветное мне возвращает кольцо.

Но стонет и молит: «Ты мне суждена,О, выпей со мною хоть каплю вина».

К чему эти крылья и это вино, —Я знаю тебя хорошо и давно,

И ты – это просто горячечный бредШестой и не бывшей из наших бесед.

Другие уводят любимых, —Я с завистью вслед не гляжу.Одна на скамье подсудимыхЯ скоро полвека сижу.Вокруг пререкания и давкаИ приторный запах чернил.Такое придумывал КафкаИ Чарли изобразил.И в тех пререканьях важных,Как в цепких объятиях сна,Все три поколенья присяжныхРешили: виновна она.Меняются лица конвоя,В инфаркте шестой прокурор…А где-то темнеет от знояОгромный небесный простор,И полное прелести летоГуляет на том берегу…Я это блаженное «где-то»Представить себе не могу.Я глохну от зычных проклятий,Я ватник сносила дотла.Неужто я всех виноватейНа этой планете была?

ПОЗДНИЙ ОТВЕТ