Теодор Крамер - Зеленый дом Страница 12

Ты всё цветешь ли, деревцо,

Ты всё цветешь ли, деревцо,там, где трамвайное кольцо?А то прошел всего-то год,и жизнь пошла наоборот.Но ты цветешь, цветешь, как встарь.

Ты зеленеешь ли, газон?Мне лезть из дома не резон,у первого же кабачкая попадусь наверняка.Но ты все зелен, будто встарь.

Ты созреваешь ли, пивко?Как день вчерашний далеко!Тогда бы хлопоты начать —была бы в паспорте печать.Ты, пиво, зреешь, будто встарь.

Газон, пивцо да деревцо, —в слезах, увы, мое лицо,затем что в этот горький часодних я оставляю васзреть, зеленеть, цвести, как встарь.

Те, что меньше родину любили,

Те, что меньше родину любили,шли да и сдавались прямикомили в землях расселялись прочих;я от пепелищ отсечься отчихвынужден своим же тесаком.

Не проспал я ночи ни единой,выгорел в бессоннице дотла, —дни слагались в многие недели,в слабом теле силы оскуделии по капле в землю кровь ушла.

Но обязан я уйти отсюда,чтоб душа не сделалась мертва,чтобы только выжить на чужбине,повторяя те же, что и ныне,тихие и точные слова.

Только слову сохраняя верность,с родиною связь перерубя,лишь затем судьбу теперь приемлю,что пересадить в чужую землюдолжен, словно саженец, себя.

Я дома целый день

Я дома целый день, но я уже не здесь;что написал — при мне, таков багаж мой весь;на книжных полках пыль — не дом, а конура;постель, в которой сплю, освободить пора.

Мне надо бы уйти — не знаю, есть ли толк,однако свой уход осознаю как долг;я сочиняю роль, я сам себе суфлер,однако глух мой слух и равнодушен взор.

Давно я ни друзей, ни близких не встречал,во всем — одни концы и никаких начал;я нужных слов ищу — да только все не те,мне кажется, что я подвешен в пустоте.

Ни в будущее нет, ни в прошлое путей,есть вести лишь о том, что никаких вестей.Ночует мышь в норе, скворец живет в гнезде…И только человек способен жить нигде.

Я сидел в прокуренном шалмане

Я сидел в прокуренном шалмане,где стучали кружки вразнобой.Хлеба взял, почал вино в стаканеи увидел смерть перед собой.Здесь приятно позабыть о мире,но уйти отсюда должен я,ибо радость выпивки в трактирене заменит смысла бытия.

Жить, замуровав себя, — жестоко,ибо кто подаст надежный знак,не известно ни числа, ни срока,давят одиночество и мрак.Радость и жестокость — что желанней?Горше и нужнее — что из них?Мера человеческих страданийпревосходит меру сил людских.

Надо чашу выпить без остатка,до осадка, что лежит на дне,ибо то, что горько, с тем, что сладко,непонятно смешано во мне.Я рожден, чтоб жить на этом светеи не рваться из его оков,потому что все мы — Божьи детиот начала до конца веков.

Нашему привратнику

Образ твой приходит мне на ум,вспоминаю с теплотой всё чащетвой бессменный форменный костюми кофейник, в закутке кипящий.Засорялся душ ли, гас ли свет,кран ли протекал, полы коробил —ты умел помочь, подать совет.Старикан, твой час еще не пробил?

Ты ночами на посту не дрых,об тебя ломалась вражья лапа:ты троих, а то и четверыхумудрялся спрятать от гестапо.Ты салютовал, как палачи,и штандарт над входом приспособил,а в потемках нам таскал харчи.Старикан, твой час еще не пробил?

Знаю твердо — ты не спасовал,не согнулся ты от горькой чаши.Под бетонным полом твой подвалсберегает рукописи наши.Сына у тебя взяла война,а квартальный — милости сподобили торчит у твоего окна…Старикан, твой час еще не пробил?

Печь возле люблина

Дымил крематорий печною трубойнад Люблином, в польской земле.В товарных вагонах людей на убойсвозили в огромном числе:чудовищный дым застилал окоем —их газом травили, сжигали живьему Люблина, в польской земле.

Три года крюкастый штандарт проторчалнад Люблином, в польской земле.Хозяин процент со всего получал —без пользы пропасть ли золе?В мешок да под пломбу — и снова в вагон:подкормкою пепел служить обреченвеликой немецкой земле.

Сияет на знамени красном звезданад Люблином, в польской земле.Но мало того, что теперь навсегдапогашено пламя в жерле;позорного чада над миром — с лихвой,так пусть же заплатит палач головойза бойню в польской земле!

Славянское

Ты сегодня дашь нам, господарь, ночлег,завывает ветер, сыплет крупный снег;мы оставим ружья, двери — на крючок,ну, а ты согреешь, братик-сливнячок.

Мы врагов осилим эдак через год.Господарь, приветствуй будущих господ:не пойду батрачить, я не дурачок,ну-ка, подтверди-ка, братик-сливнячок.

Пролито немало крови на веку:выйти в господари должно гайдуку,завести овечек, садик, парничок,кукурузку, дыньку — ну, и сливнячок.

Из страны прогоним бешеных свиней,доживем, понятно, и до вешних дней,и такой отколем майский гопачок —ух, как будет славно, братик-сливнячок!

Визит к помещику

Мое почтенье, барин-господин!Ты слышишь стук окованных дубин?Ты очень зря запрятал в погребастервятника с фашистского герба.

Хозяин, ведь у нас с тобой родство!Мой дед повесил деда твоего.В мое лицо вглядись еще слегка:ты, барин, узнаешь ли батрака?

Ну, разжирел ты, барин, чистый хряк!Ты мордовал меня и так, и сяк,я тюрю ел, ты смаковал пилав, —но времечко бежит, летит стремглав!

Таши-ка сливнячок из кладовой!Стаканчик — мне, а весь осадок — твой.Тебе вниманье, барин, уделю:давай-ка шею, полезай в петлю.

Май в Добрудже

Черна зола пожарищ и сыра,однако строить новый дом пора;как ни изрыли землю кабаны —под осень тут созреют кочаны.

Гляди-ка, уцелел хозяйский дом!Он строен, чай, не нашим ли трудомтам, на юру, над степью, — посему,пожалуй, будет школа в том дому.

Пора заняться саженцами слив.Да будет мир неслыханно счастлив,таков, каким вовек не видан встарь:никто не раб, и каждый господарь.

Погибший в Зеландии

В бескормицу, в самое злое бесхлебье,не вовремя гибнуть надумал, отец.Разграбило ферму чужое отребье,зарезали немцы последних овец.Плотину взорвали они торопливо,когда отступали. И невдалеке,где польдер открылся на время отлива,твой труп отыскался в соленом песке.

Отец, мы тебя между илистых склоновтихонько зарыли в предутренний час,но стопка твоих продуктовых талоновв наследство еще оставалась у нас:и чашечку риса, и сыр, и горбушкуделили мы поровну, на три куска, —мы на ночь стелили тебе раскладушку,мы дверь запирали на оба замка.

Отец, под кустом бузины у плотиныты горькую трапезу благослови:ты жизнь даровал нам в былые годиныи, мертвый, даруешь нам крохи любви.Три вечных свечи мы поставим в соборе,чтоб люди забыть никогда не моглио том, как враждебное хлынуло морев родные пределы зеландской земли.

Старая пара в венском лесу