Владимир Маяковский - Том 4. Стихотворения, поэмы, агитлубки и очерки 1922-1923 Страница 12

Часть вторая

Простите, товарищ Маяковский. Вот вы всё время орете — «социалистическое искусство, социалистическое искусство». А в стихах — «я», «я» и «я». Я радио, я башня, я то, я другое. В чем дело?

Пролеткультцы* не говорятни про «я»,ни про личность.«Я»для пролеткультцавсе равно что неприличность.И чтоб психологиябыла«коллективней», чем у футуриста,вместо «я-с-то»говорят«мы-с-то».А по-моему,если говорить мелкие вещи,сколько ни заменяй «Я» — «Мы»,не вылезешь из лирической ямы.А я говорю«Я»,и это «Я»вот,балагуря,прыгая по словам легко,с прошлыхмноговековых высот,озирает высоты грядущих веков.Если мирподо мноймуравейника менее,то куда ж тут, товарищи, различать местоимения?!

Напомню факты. Раскрутив шею, я остановился на каких-то тысячных метрах.

Подо мной земля —капля из-под микроскопа:загогулина и палочка, палочка и загогулина…Европа лежит грудой раскопок,гулом пушек обложенная огульно.Понятно,видишь только самые общие пятна.Вотона,Россия,моя любимая страна.Красная,только что из революции горнила.Рабочейчудовищной силойворочало ее и гранило.Только елеостатки нэпа ржавчиной чернели.А это Польша,из лоскуточков ссучена.Тут тебе сразу вся палитра.Склей такую!Потратила пилсудчина*слюны одной тысячу литров.Чувствуешь —зацепить бы за лоскуточек вам,и этовсёразлезется по швам.Германия —кратера огнедышащий зной.Камня,пепла словесное сеянье.Лава —то застынет соглашательской желтизной,то, красная,дрожит революции землетрясением.Дальше.Мрак.Франция.Сплошной мильерановский фрак*.Черный-черный.Прямо синий.Только сорочка блестит —как блик на маслине.Чем дальше — тем чернее.Чем дальше — тем мрачнее.Чем дальше — тем ночнее.И на горизонте,где Америка,небо кро́я,сплошная чернотища выметалась икрою.Иногда лишьчерноты́ го́рывзрывались звездой света —то из Индии,то из Ангоры*,то из Венгерской республики Советов*.

Когда жесворачивался лучей веер,день мерк —какой расфеѐривался фейерверк!Куда ни нагнись ты —огнисто.

Даже ночью, даже с неба узнаю РСФСР.

Мало-помалу,еле-еле,но вместе с тем неуклонно,неодолимо вместе с темподо мнойразвертываютсяогней параллели —это Россия железнодоро̀жит темь.

А там вонв линиях огни поредели,в кучи сбились,горят танго̀во.Это значит —Париж открывает борделиили еще какая из животоварных торговок.

Собрать бы молниида отсюдав золотооконныйв этот самыйв Муленв Руж*…Да разве попрешь?Исторические законы!Я марксист,разумеется, не попру ж!

Если б вы знали,с какой больюограничиваюсь свидетельской ролью.

Потушить антенны глаз. Настроить на 400 000 верст антенны слуха!

Сначала— молодое рвение —радостно принимал малейшее веянье.Ловлю перелеты букв-пуль.Складываю.Расшифровываю,волнуясь и дрожа.И вдруг:«Ллойд-Джордж зовет в Ливерпуль*.На конференцию.Пажа̀-пажа̀*!!»

Следующая.Благой мат.Не радио,а Третьяков в своем «Рыде*»:«Чего не едете?Эй, вы,дипломат!Послезавтра.Обязательно!В Мадриде!»

До чего мне этот старик осточертел!

Тысячное радио.Несколько слов:«Ллойд-Джордж.Болезнь.Надуло лоб.Отставка.Вызвал послов.Конференция!»Конотоп!

Черпнешь из другой воздушной волны.Во́лныдругой чепухой полны́.«БерлинуПариж:Гони монету!»«ПарижуБерлин:Монет нету!»«Берлину.У аппарата Фош*.Платите! —а то зазвените».«Парижу.Что ж,заплатим,извините».И это в конце каждого месяца.От этогодаже Аполлон Бельведерский* взбесится.А так какячеловек, а не мрамор,то этоменяизвело прямо.Я вам не в курзале под вечер летний,чтоб слушатьэтирадиосплетни.

Завинчусь.Не будет нового покамест —затянусь облаками-с.

Очень оригинальное ощущение. Головой провинтил облака и тучи. Земли не видно. Не видишь даже собственные плечи. Только небо. Только облака. Да в облаках моя головища.

Мореет тучами.Облаком за̀стит.И яна этом самомна мо̀регорой-головой плыву головастить —второй какой-то брат черноморий*.Эскадрыверблюдокорабледраконьи.Плывут.Иззолочены солнечным Крезом.И встретясь с фантазией ультра-Маркони*,об лоб разбиваемы облакорезом.Громище.Закатитсяс тучипо скату,над ухомгрохотом расчересчурясь.Втыкаю в уши о̀блака вату,стою в тишине, на молнии щурясь.И дальше летитэта самая Лета*;не злобствуя дни текут и не больствуя,а этодля человекабольшое удовольствие.

Стою спокойный. Без единой думы. Тысячесилием воли сдерживаю антенны. Не гудеть!

Лишь на извивах подсознательных,проселков окольней,полумысль о культуре проходящих поколений:раньшеаэрошуршали о го̀лени,а теперьуже шуршат о колени.

Такднитекли и текли в покое.Дни дотекли.И однаждырасперегрянуло такое,что язатрясся антенной каждой.

Колонны ног,не колонны — стебли.Так эти самые ноги колеблет.

В небо,в эту облакову няньку,сквозь земнойнепрекращающийся зуд,все законы природы вывернув наизнанку,в небос земли разразили грозу.Уши —просто рушит.Радиосмерч.

«Париж…Согласно ВерсальскомуПуанкаре да Ллойд…»«Вена.Долой!»«Париж.Фош.Врешь, бош.Берегись, унтер…»«Berlin.Runter!»[5]«Вашингтон.Закрыть Европе кредит.Предлагаем должникам торопиться со взносом».«Москва.А ну!Иди!Сунься носом».За радио радио в воздухе пляшет.Воздухв сплошноми грозобуквом ералаше.

Что это! Скорее! Скорее! Увидеть. Раскидываю тучи. Ладонь ко лбу. Глаза укрепил над самой землей. Вчера еще закандаленная границами, лежала здесь Россия одиноким красным оазисом. Пол-Европы горит сегодня. Прорывает огонь границы географии России. А с запада на приветствия огненных рук огнеплещет германский пожар. От красного тела России, от красного тела Германии огненными руками отделились колонны пролетариата. И у Данцига —

пальцами армий,пальцами танков,пальцами Фоккеров*одна другой руку жала.И под пальцамибыло чуть-чуть мо́кротам,где пилсудчина коридорами лежала. —

Влились. Сплошное огневище подо мной. Сжалось. Напряглось. Разорвалось звездой.

Надрывающиеся вопли:«Караул!Стой!»А эторазливается пятиконечной звездойв пять частей оторопевшего света.Вотодин звездозуб,острый,узкий,врезывается в край земли французской.Чернота старается.Потушить бы,поймать.А у самихв тылуразгорается кайма.Никогда эффектнее не видал ничего я!Кайму протягивает острие лучевое.Не поможет!Бросьте назад дуть.Красное и красное — слилось как ртуть.Сквозь Франциюдальше,безудержный,грозный,вгрызывается зубец краснозвездный.Ору, восторженный:— Не тщитесь!Нынереволюции не залить.Склонись перед нею! —А лучвзбирается на скат Апенниньий.А лучрассвечивается по Пиренею.

Сметая норвежских границ следы,по северурвется красная буря.Здесьлуч второй прожигает льды,до полюса снега̀ опурпуря.По̀езда чищелился Сибирью третий лучище.Красный поток егоуже почти докатился до Токио.Четвертого лучища жарвонзил в юго-восток зубец свой длинный,и ужекакой-топоджаренный раджалучомс Гималаевсбит в долины.Будто проверяя— хорошо остра ли я, —в Австралию звезда.Загорелась Австралия.Правее — пятый.Атакует такой же.Играет красным у негров по коже.Прошел по Сахаре,по желтому клину,сияньедо южного полюса кинул.

Размахивая громадными руками, то зажигая, то туша глаза, сетью уха вылавливая каждое слово, я весь изработался в неодолимой воле — победить. Я облаками маскировал наши колонны. Маяками глаз указывал места легчайшего штурма. Путаю вражьи радио. Все ливни, все лавы, все молнии мира — охапкою собираю, обрушиваю на черные головы врагов. Мы победим. Мы не хотим, мы не можем не победить. Только Америка осталась. Перегибаюсь. Сею тревогу.