Юлия Друнина - Стихотворения (1970–1980) Страница 12

ЛЮБОВЬ

На запад нас ненависть гонит,Но даже в смертельном боюЯ чувствую вдруг на погоне,Любовь моя, руку твою.

Ты вновь мне приснилась сегодня —Подходишь, платок теребя…Нет, в прорези мушка не дрогнет —Ведь я защищаю тебя.

Но только иссякли бы силыИ прочности вышел запас,Когда бы на родине милойНе ждали любимые нас…

1974

«Мы бы рады мечи на орала…»

Мы бы рады мечи на орала —Но пока только снится покой…Новобранцу платком помахалаМать, а после закрылась рукой.

У девчонок глаза покраснели…Не пора еще танкам на слом,Не пришло еще время — шинелиПод музейным храниться стеклом.

1974

«Я курила недолго, давно — на войне…»

Я курила недолго, давно —На войне.(Мал кусочек той жизни,Да дорог!)До сих порПочему-то вдруг слышится мне:«Друг!Оставь «пятьдесят»Или «сорок»!»

И нельзя отказаться —Даешь докурить,Улыбаясь, болтаешь с бойцами.И какая-то новаяКрепкая нитьВозникала тогда меж сердцами.

А за тем, кто дымит,Уже жадно следят,Не сумеет и он отказаться,Если кто-нибудь скажет:«Будь другом, солдат…» —И оставит не «сорок»,Так «двадцать».

Было что-тоБерущее за душу в том,Как делились махройНа привале.Так делились потомИ последним бинтом,За товарищаЖизнь отдавали.

И в житейских бояхЯ смогла устоять,Хоть бывало и больно, и тяжко,Потому что со мноюДелились опять,Как на фронте,Последней затяжкой.

1974

НА ВЕЧЕРЕ ПАМЯТИ СЕМЕНА ГУДЗЕНКО

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

Мы не трусы.За жизньЗаплатили хорошую цену.А стоим за кулисамиРобки, строги и тихи.Так волнуемся, будтоВпервые выходим на сценуМы, солдаты, читаемУшедшего друга стихи.

Я и впрямь разреветьсяНа этой трибуне готова.Только слышу твой голос:— Не надо, сестренка,Держись! —Был ты весел и смел,Кареглазый наш правофланговый,По тебе мы равнялисьВсю юность, всю зрелость, всю жизнь.

И в житейских бояхМы, ей-богу,Не прятались в щели,Молча шли напролом,Стиснув зубы, сжигали мосты,Нас не нужно жалеть,Ведь и мы никого б не жалели,Мы пред нашей РоссиейВо всякое время чисты.

1974

«Удар! Еще удар! Нокаут!..»

Удар! Еще удар!Нокаут!Да, поражение.Опять.А после дракиКулаками,Известно, незачем махать…

Стою на краешке припая,К ночной водеПрикован взгляд…Но сердце помнит —Отступая,Мы знали,Что придем назад.

И в горький час,И в час веселый,И у несчастья на краю,Спасибо,Фронтовая школа,Тебе за выучку твою!

1974

«Когда стояла у подножья…»

Когда стоялаУ подножьяГоры, что называют«Жизнь»,Не очень верилось,Что можноК ее вершине вознестись.Но пройденоУже две трети,И если доберусь туда,Где путникам усталымСветитВ лицоВечерняя звезда,То с этой высотыСпокойноИ грустноОглянусь назад:— Ну вот и кончилисьВсе войны,Готовься к отдыху,Солдат!..

1974

НАШЕ — НАМ!

Наше — нам, юность — юным, и мы не в обиде.

Пусть певичка смешна и жеманна,Пусть манерны у песни слова, —В полуночном чаду ресторанаТак блаженно плывет голова.Винограда тяжелые гроздьяПревратились в густое вино,И теперь по артериям бродит,Колобродит, бунтует оно.А за маленьким столиком рядомТрое бывших окопных солдатНевеселым хмелеющим взглядомНа оркестр и певичку глядят.Я, наверное, их понимаю:Ветераны остались одни —В том победном ликующем мае,В том проклятом июне они…А смешная певичка тем часомПродолжает шептать о весне,А парнишка в потертых техасахЧуть не сверстницу видит во мне!В этом спутник мой искренен вроде,Лестно мне и немного смешно.По артериям весело бродит,Колобродит густое вино.А за маленьким столиком рядомДвое бывших окопных солдатНемигающим пристальным взглядомЗа товарищем вставшим следят.Ну а тот у застывшей певицыОтодвинул молчком микрофонИ, гранатой, в блаженные лицаБросил песню забытую он —О кострах на снегу, о шинелиДа о тех, кто назад не пришел…И глаза за глазами трезвели,И смолкал вслед за столиком стол.Замер смех, и не хлопали пробки.Тут оркестр очнулся, и вотПоначалу чуть слышно и робкоПодхватил эту песню фагот,Поддержал его голос кларнета,Осторожно вступил контрабас…Ах, нехитрая песенка эта,Почему будоражишь ты нас?Почему стали строгими парниИ никто уже больше не пьян?..Не без горечи вспомнил ударник,Что ведь, в сущности, он — барабан,Тот, кто резкою дробью в атакуПоднимает залегших бойцов.…Кто-то в зале беззвучно заплакал,Закрывая салфеткой лицо.И певица в ту песню вступила,И уже не казалась смешной…Ах, какая же все-таки силаСкрыта в тех, кто испытан войной!

Вот мелодия, вздрогнув, погасла,Словно чистая вспышка огня.Знаешь, парень в модерных техасах,Эта песенка и про меня.Ты — грядущим, я прошлым богата,Юность — юным, дружок, наше — нам.Сердце тянется к этим солдатам,К их осколкам и к их орденам.

1975

«Уже давно предельно ясно мне…»

Уже давноПредельно ясно мне,Ни от себя,Ни от другихНе скрою:Была я рядовоюНа войне,В поэзииОсталась рядовою.

Но на судьбуНе сетую свою,Я вовсе не довольствоваласьМалым:Не знаю,Кем труднее быть в бою —Простым солдатомИли генералом?..

1975

МОЙ КОМИССАР

Не в войну, не в бою,Не в землянке санвзвода —В наши мирные дни,В наши мирные годыУмирал комиссар…Что я сделать могла?..То кричал он в бреду:— Поднимайтесь, ребята! —То, в сознанье придя,Бормотал виновато:— Вот какие, сестренка, дела…

До сих пор он во мнеЕще видел сестренку —Ту, что в первом боюСхоронилась в воронку,А потом стала «справным бойцом»,Потому что всегда впереди,Словно знамя,Был седой человекС молодыми глазамиИ отмеченным шрамом лицом.

След гражданской войны —Шрам от сабли над бровью…Может быть, в сорок первом,В снегах ПодмосковьяСнова видел он юность своюВ угловатой девчонке —Ершистом подростке,За которым тревожно,Внимательно, жесткоВсе следил краем глаза в бою…

Не в эпохе,Военным пожаром объятой,Не от раны в бою —От болезни проклятойУмирал комиссар…Что я сделать могла?..То кричал он, забывшись:— За мною, ребята! —То, в себя приходя,Бормотал виновато:— Вот какие, сестренка, дела…

Да, солдаты!Нам выпала трудная участь —Провожать командиров,Бессилием мучась:Может, это больней, чем в бою?..Если б родину вновьОхватили пожары,Попросила б направить меняВ комиссары,Попросилась бы в юность свою!

1975