Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. Песни.1971–1980 Страница 12

В. Золотухину и Б. Можаеву

Там у соседа – пир горой,И гость – солидный, налитой,Ну а хозяйка – хвост трубой —Идет к подвалам, —В замок врезаются ключи,И вынимаются харчи;И с тягой ладится в печи,И с поддувалом.

А у меня – сплошные передряги:То в огороде недород, то скот падет,То печь чадит от нехорошей тяги,А то щеку на сторону ведет.

Там у соседа мясо в щах —На всю деревню хруст в хрящах,И дочь – невеста, вся в прыщах, —Дозрела, значит.Смотрины, стало быть, у них —На сто рублей гостей одних,И даже тощенький женихПоет и скачет.

А у меня цепные псы взбесились —Средь ночи с лая перешли на вой,Да на ногах моих мозоли прохудилисьОт топотни по комнате пустой.

Ох, у соседа быстро пьют!А что не пить, когда дают?А что не петь, когда уютИ не накладно?А тут, вон, баба на сносях,Гусей некормленных косяк…Да дело даже не в гусях, —А все неладно.

Тут у меня постены появились,Я их гоню и так и сяк – они опять,Да в неудобном месте чирей вылез —Пора пахать, а тут – ни сесть ни встать.

Сосед малёночка прислал —Он от щедрот меня позвал, —Ну, я, понятно, отказал,А он – сначала.Должно, литровую огрел —Ну и, конечно, подобрел…И я пошел – попил, поел, —Не полегчало.

И посредине этого разгулаЯ пошептал на ухо жениху —И жениха как будто ветром сдуло, —Невеста, вон, рыдает наверху.

Сосед орет, что он – народ,Что основной закон блюдет:Что – кто не ест, тот и не пьет, —И выпил, кстати.Все сразу повскакали с мест,Но тут малец с поправкой влез:«Кто не работает – не ест, —Ты спутал, батя!»

А я сидел с засаленною трешкой,Чтоб завтра гнать похмелие мое,В обнимочку с обшарпанной гармошкой —Меня и пригласили за нее.

Сосед другую литру съел —И осовел, и опсовел.Он захотел, чтоб я попел, —Зря, что ль, поили?!Меня схватили за бокаДва здоровенных мужика:«Играй, паскуда, пой, покаНе удавили!»

Уже дошло веселие до точки,Уже невесту тискали тайком —И я запел про светлые денечки,«Когда служил на почте ямщиком».

Потом у них была ухаИ заливные потроха,Потом поймали женихаИ долго били,Потом пошли плясать в избе,Потом дрались не по злобе —И всё хорошее в себеДоистребили.

А я стонал в углу болотной выпью,Набычась, а потом и подбочась, —И думал я: а с кем я завтра выпьюИз тех, с которыми я пью сейчас?!

Наутро там всегда покой,И хлебный мякиш за щекой,И без похмелья перепой,Еды навалом,Никто не лается в сердцах,Собачка мается в сенцах,И печка – в синих изразцах.И с поддувалом.

А у меня – и в ясную погодуХмарь на душе, которая горит, —Хлебаю я колодезную воду,Чиню гармошку, и жена корит.

Штормит весь вечер, и покаЗаплаты пенные латаютРазорванные швы песка —Я наблюдаю свысока,Как волны головы ломают.

И я сочувствую слегкаПогибшим – но издалека.

Я слышу хрип, и смертный стон,И ярость, что не уцелели, —Еще бы – взять такой разгон,Набраться сил, пробить заслон —И голову сломать у цели!..

И я сочувствую слегкаПогибшим – но издалека.

А ветер снова в гребни бьетИ гривы пенные ерошит.Волна барьера не возьмет, —Ей кто-то ноги подсечет —И рухнет взмыленная лошадь.

И посочувствуют слегкаПогибшей ей, – издалека.

Придет и мой черед вослед:Мне дуют в спину, гонят к краю.В душе – предчувствие как бред, —Что надломлю себе хребет —И тоже голову сломаю.

Мне посочувствуют слегка —Погибшему, – издалека.

Так многие сидят в векахНа берегах – и наблюдаютВнимательно и зорко, какДругие рядом на камняхХребты и головы ломают.

Они сочувствуют слегкаПогибшим – но издалека.

Полководец – с шеею короткойДолжен быть в любые времена:Чтобы грудь – почти от подбородка,От затылка – сразу чтоб спина.

На короткой незаметной шееГолове удобнее сидеть, —И душить значительно труднее,И арканом не за что задеть.

А они вытягивают шеиИ встают на кончики носков:Чтобы видеть дальше и вернееНужно посмотреть поверх голов.

Все, теперь ты – темная лошадка,Даже если видел свет вдали, —Поза – неустойчива и шатка,И открыта шея для петли.

И любая подлая ехиднаСосчитает позвонки на ней, —Дальше видно, но – недальновидноЖить с открытой шеей меж людей.

Вот какую притчу о ВостокеРассказал мне старый аксакал.«Даже сказки здесь – и те жестоки», —Думал я – и шею измерял.

Кто-то высмотрел плод, что неспел, —Потрусили за ствол – он упал…Вот вам песня о том, кто не спелИ что голос имел – не узнал.

Может, были с судьбой неладыИ со случаем плохи дела,А тугая струна на ладыС незаметным изъяном легла.

Он начал робко с ноты до,Но не допел ее, не до…

Не дозвучал его аккордИ никого не вдохновил.Собака лаяла, а кот —Мышей ловил.

Смешно, не правда ли, смешно!А он шутил – недошутил,Недораспробовал вино,И даже недопригубил.

Он пока лишь затеивал спор,Неуверенно и не спеша, —Словно капельки пота из пор,Из-под кожи сочилась душа.

Только начал дуэль на ковре —Еле-еле, едва приступил,Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,И судья еще счет не открыл.

Он знать хотел всё от и до,Но не добрался он, не до…

Ни до догадки, ни до дна,Не докопался до глубин…И ту, которая одна, —Недолюбил.

Смешно, не правда ли, смешно!А он спешил – недоспешил, —Осталось недорешеноВсе то, что он недорешил.

Ни единою буквой не лгу —Он был чистого слога слуга,И писал ей стихи на снегу…К сожалению, тают снега!

Но тогда еще был снегопад,И свобода писать на снегу, —И большие снежинки и градОн губами хватал на бегу.

Но к ней в серебряном ландоОн не добрался и не до…

Не добежал бегун, беглец,Не долетел, не доскакал,А звездный знак его – Телец —Холодный Млечный Путь лакал.

Смешно, не правда ли, смешно,Когда секунд недостает, —Недостающее звено,И недолет, и недолет!

Смешно, не правда ли? Ну вот, —И вам смешно, и даже мне —Конь на скаку и птица влет, —По чьей вине?…

В день, когда мы, поддержкой земли заручась,По высокой воде, по соленой, своей,Выйдем точно в назначенный час, —Море станет укачивать нас,Словно мать непутевых детей.

Волны будут работать – и в поте лицаКорабельные наши борта иссекут,Терпеливо машины начнут месяцаСоставлять из ритмичных секунд.

А кругом – только водная гладь, – благодать!И на долгие мили кругом – ни души!..Оттого морякам тяжело привыкатьЗасыпать после качки в домашней тиши.

Наши будни – без праздников, без выходных, —В море нам и без отдыха хватит помех.Мы подруг забываем своих:Им – до нас, нам подчас не до них, —Да простят они нам этот грех!

Нет, неправда! Вздыхаем о них у кормыИ во сне имена повторяем тайком.Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,Не за счастьем, а за косяком.

А кругом – только водная гладь, – благодать!Ни заборов, ни стен – хоть паши, хоть пляши!..Оттого морякам тяжело привыкатьЗасыпать после качки в уютной тиши.

Говорят, что плывем мы за длинным рублем, —Кстати, длинных рублей просто так не добыть, —Но мы в море – за морем плывем,И еще – за единственным днем,О котором потом не забыть.

А когда из другой, непохожей весныМы к родному причалу придем прямиком, —Растворятся морские ворота страныПеред каждым своим моряком.

В море – водная гладь, да еще – благодать,И вестей – никаких, сколько нам ни пиши…Оттого морякам тяжело привыкатьЗасыпать после качки в уютной тиши.

И опять уплываем, с землей обручась —С этой самою верной невестой своей, —Чтоб вернуться в назначенный час,Как бы там ни баюкало насМоре – мать непутевых детей.

Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,Только пялит глаза – ошалел, обалдел:Он увидел, что судно встает на винты,Обороты врубив на предел.

А на пирсе стоять – все равно благодать, —И качаться на суше, и петь от души.Нам, вернувшимся, не привыкать привыкатьПосле громких штормов к долгожданной тиши!

Всему на свете выходят сроки,А соль морская – въедлива как черт, —Два мрачных судна стояли в доке,Стояли рядом – просто к борту борт.

Та, что поменьше, вбок кривила трубыИ пожимала баком и кормой:«Какого типа этот тип? Какой он грубый!Корявый, ржавый, – просто никакой!»

В упор не видели друг другаоба суднаИ ненавидели друг другаобоюдно.

Он в аварийном был состоянье,Но и она – не новая отнюдь, —Так что увидишь на расстоянье —С испуга можно взять и затонуть.

Тот, что побольше, мерз от отвращенья,Хоть был железный малый, с крепким дном, —Все двадцать тысяч водоизмещеньяОт возмущенья содрогались в нем!

И так обидели друг другаоба судна,Что ненавидели друг другаобоюдно.

Прошли недели, – их подлатали,По ржавым швам шпаклевщики прошли,И ватерлинией вдоль талииПеревязали корабли.

И медь надраили, и краску наложили,Пар развели, в салонах свет зажгли, —И палубы и плечи распрямилиК концу ремонта эти корабли.

И в гладкий борт узрелиоба судна,Что так похорошели —обоюдно.

Тот, что побольше, той, что поменьше,Сказал, вздохнув: «Мы оба не прав˚!Я никогда не видел женщинИ кораблей – прекраснее, чем вы!»

Та, что поменьше, в том же состояньеШепнула, что и он неотразим:«Большое видится на расстоянье, —Но лучше, если все-таки – вблизи».

Кругом конструкции толпились,было людно,И оба судна объяснились —обоюдно!

Хотя какой-то портовый докаИх приписал не в тот же самый порт —Два корабля так и ушли из дока,Как и стояли, – вместе, к борту борт.

До горизонта шли в молчанье рядом,Не подчиняясь ни теченьям, ни рулям.Махала ласково ремонтная бригадаДвум не желающим расстаться кораблям.

Что с ними? Может быть, взбесилисьоба судна?А может, попросту влюбились —обоюдно.

Был развеселый розовый восход.И плыл корабль навстречу передрягам,И юнга вышел в первый свой походПод флибустьерским черепастым флагом.

Накренившись к воде, парусами шурша,Бриг двухмачтовый лег в развороте.А у юнги от счастья качалась душа,Как пеньковые ванты на гроте.

И душу нежную под грубой робой пряча,Суровый шкипер дал ему совет:«Будь джентльменом, если есть удача,А без удачи – джентльменов нет!»

И плавал бриг туда, куда хотел,Встречался – с кем судьба его сводила,Ломая кости веслам каравелл,Когда до абордажа доходило.

Был однажды богатой добычи дележ —И пираты бесились и выли…Юнга вдруг побледнел и схватился за нож, —Потому что его обделили.

Стояла девушка, не прячась и не плача,И юнга вспомнил шкиперский завет:Мы – джентльмены, если есть удача,А нет удачи – джентльменов нет!

И видел он, что капитан молчал,Не пробуя сдержать кровавой свары.И ран глубоких он не замечал —И наносил ответные удары.

Только ей показалось, что с юнгой – беда,А другого она не хотела, —Перекинулась за борт – и скрыла водаЗолотистое смуглое тело.

И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,Он разрядил горячий пистолет…Он был последний джентльмен удачи, —Конец удаче – джентльменов нет!

Мы все живем как будто, ноНе будоражат нас давноНи паровозные свистки,Ни пароходные гудки.Иные – те, кому дано, —Стремятся вглубь – и видят дно, —Но – как навозные жукиИ мелководные мальки…

А рядом случаи летают, словно пули, —Шальные, запоздалые, слепые на излете, —Одни под них подставиться рискнули —И сразу: кто – в могиле, кто – в почете.

А мы – так не заметилиИ просто увернулись, —Нарочно, по примете ли —На правую споткнулись.

Средь суеты и кутерьмы —Ах, как давно мы не прямы! —То гнемся бить поклоны впрок,А то – завязывать шнурок…Стремимся вдаль проникнуть мы, —Но даже светлые умыВсё размещают между строк —У них расчет на долгий срок…

Стремимся мы подняться ввысь —Ведь думы наши поднялись, —И там парят они, легки,Свободны, вечны, высоки.И так нам захотелось ввысь,Что мы вчера перепились —И горьким думам вопрекиМы ели сладкие куски…

Открытым взломом, без ключа,Навзрыд об ужасах крича,Мы вскрыть хотим подвал чумной, —Рискуя даже головой.И трезво, а не сгорячаМы рубим прошлое сплеча, —Но бьем расслабленной рукой,Холодной, дряблой – никакой.

Приятно сбросить гору с плеч —И всё на божий суд извлечь,И руку выпростать, дрожа,И показать – в ней нет ножа, —Не опасаясь, что картечьИ безоружных будет сечь.Но нас, железных, точит ржа —И психология ужа…

А рядом случаи летают, словно пули, —Шальные, запоздалые, слепые на излете, —Одни под них подставиться рискнули —И сразу: кто – в могиле, кто – в почете.

А мы – так не заметилиИ просто увернулись, —Нарочно, по примете ли —На правую споткнулись.

На дистанции – четверка первачей, —Каждый думает, что он-то побойчей,Каждый думает, что меньше всех устал,Каждый хочет на высокий пьедестал.

Кто-то кровью холодней, кто горячей, —Все наслушались напутственных речей,Каждый съел примерно поровну харчей, —Но судья не зафиксирует ничьей.

А борьба на всем пути —В общем, равная почти.

«Расскажите, как идут,бога ради, а?»«Телевиденье тутвместе с радио!Нет особых новостей —все ровнехонько,Но зато накал страстей —о-хо-хо какой!»

Номер первый – рвет подметки как герой,Как под гору катит, хочет под горойОн в победном ореоле и в пылуТвердой поступью приблизиться к котлу.

Почему высоких мыслей не имел? —Потому что в детстве мало каши ел,Голодал он в этом детстве, не дерзал, —Успевал переодеться – и в спортзал.

Что ж, идеи нам близки —Первым лучшие куски,

А вторым – чего уж тут,он все выверил —В утешение дадуткости с ливером.

Номер два – далек от плотских тех утех, —Он из сытых, он из этих, он из тех, —Он надеется на славу, на успех —И уж ноги задирает выше всех.

Ох, наклон на вираже – бетон у щек!Краше некуда уже, а он – еще!Он стратег, он даже тактик, словом – спец, —Сила, воля плюс характер – молодец!

Четок, собран, напряженИ не лезет на рожон, —

Этот – будет выступатьна Салониках,И детишек поучатьв кинохрониках,И соперничать с Пелев закаленности,И являть пример целе-устремленности!

Номер третий – убелен и умудрен, —Он всегда – второй надежный эшелон, —Вероятно, кто-то в первом заболел,Ну а может, его тренер пожалел.

И назойливо в ушах звенит струна:У тебя последний шанс, эх, старина!Он в азарте – как мальчишка, как шпана, —Нужен спурт – иначе крышка и хана!

Переходит сразу онВ задний старенький вагон,

Где былые имена —предынфарктные,Где местам одна цена —все плацкартные.

А четвертый – тот, что крайний, боковой, —Так бежит – ни для чего, ни для кого:То приблизится – мол, пятки оттопчу,То отстанет, постоит – мол, так хочу.Не проглотит первый лакомый кусок,Не надеть второму лавровый венок,

Ну а третьему – ползтиНа запасные пути…

Сколько все-таки системв беге нынешнем! —Он вдруг взял да сбавил темпперед финишем,Майку сбросил – вот те на! —не противно ли?Поведенье бегуна —неспортивное!

На дистанции – четверка первачей,Злых и добрых, бескорыстных и рвачей.Кто из них что исповедует, кто чей?Отделяются лопатки от плечей —И летит уже четверка первачей!

Легавым быть, готов был умереть я,Отгрохать юбилей – и на тот свет!Но выяснилось: вовсе не рубеж десятилетье,Не юбилей, а просто – десять лет.

И все-таки боржома мне налейЗа юбилей – такие даты редки!Ну ладно, хорошо, не юбилей,А, скажем, две нормальных пятилетки.

Так с чем мы подошли к неюбилею,За что мы выпьем и поговорим?За то, что все вопросы и в «Конях», и в «Пелагее» —Ответы на историю с «Живым».

Не пик и не зенит, не апогей!Но я пою от имени всех зэков —Побольше нам «Живых» и «Пелагей»,Ну, словом, – больше «Добрых человеков».

Нам почести особые воздали:Вот деньги раньше срока за квартал,В газету заглянул, а там полным-полно регалий —Я это между строчек прочитал.

Вот только про награды – не найду,Нет сообщений про гастроль в загранке.Сидим в определяющем году,Как, впрочем, и в решающем, в Таганке.

Тюрьму сломали – мусор на помойку!Но будет где головку прислонить:Затеяли на площади годков на десять стройку,Чтоб равновесье вновь восстановить.

Ох, мы поездим, ох, поколесим,В Париж мечтая, а в Челны намылясь.И будет наш театр кочевымИ уличным, к чему мы и стремились.

Как хорошо – мы здесь сидим без кляпа,И есть чем пить, жевать и речь вести.А эти десять лет – не путь тюремного этапа,Они этап… нелегкого пути.

Пьем за того, кто превозмог и смог,Нас в юбилей привел, как полководец,За пахана – мы с ним тянули срок,Наш первый убедительный червонец.

Еще мы пьем за спевку, смычку, спайкуС друзьями с давних пор, с таганских нар —За то, что на банкетах вы делили с нами пайку,Не получив за пьесу гонорар.

Редеют ваши стройные ряды —Писателей, которых уважаешь.Но, говорят, от этого мужаешь! —За долги ваши праведны труды —Земной поклон, Абрамов и Можаич!

От наших лиц остался профиль детский,Но первенец не сбит, как птица влет!Привет тебе, Андрей – Андрей Андреич Вознесенский,И пусть второго бог тебе пошлет.

Ах, Зина! Жаль не склеилась семья —У нас там, в Сезуане, – время мало.И жаль мне, что Гертруда – мать моя,И что не мать мне – Василиса-Алла.

Ах, Ваня, Ваня Бортник, тихий сапа.Как я горжусь, что я с тобой на ты!Как жаль, спектакль не видел Паша, Павел – Римский папа —Он у тебя б набрался доброты.

Таганка! Славься! Смейся! Плачь! Кричи!Живи и в наслажденье, и в страданье.Пусть лягут рядом наши кирпичиКраеугольным камнем в новом зданье.

Себя от надоевшей славы спрятав,В одном из их Соединенных Штатов,В глуши и в дебрях чуждых нам системЖил-был известный больше чем Иуда,Живое порожденье Голливуда —Артист, Джеймс Бонд, шпион, агент 07.

Был этот самый парень —Звезда, ни дать ни взять, —Настолько популярен,Что страшно рассказать.

Да шуточное ль дело —Почти что полубог!Известный всем МарчеллоВ сравненье с им – щенок.

Он на своей на загородной виллеСкрывался, чтоб его не подловили,И умирал от скуки и тоски.А то, бывало, встретят у квартиры —Набросятся и рвут на сувенирыПоследние штаны и пинджаки.

Вот так и жил как в клетке,Ну а в кино – потел:Различные разведкиДурачил как хотел.

То ходит в чьей-то шкуре,То в пепельнице спит,А то на абажуреКово-нибудь соблазнит.

И вот артиста этого – Джеймс Бонда —Товарищи из ГосафильмофондаВ совместную картину к нам зовут, —Чтоб граждане его не узнавали,Он к нам решил приехать в одеяле:Мол, все равно на клочья разорвут.

Ну посудите сами:На проводах в ЮСАВсе хиппи с волосамиПобрили волоса;

С его сорвали свитер,Отгрызли вмиг часыИ растащили плитыСо взлетной полосы.

И вот в Москве нисходит он по трапу,Дает доллáр носильщику на лапуИ прикрывает личность на ходу, —Вдруг ктой-то шасть на «газике» к агентуИ – киноленту вместо документу:Что, мол, свои, мол, хау ду ю ду!

Огромная колоннаСтоит сама в себе, —Но встречает чемпионаПо стендовой стрельбе.

Попал во все, что было,Тот выстрелом с руки, —Ну все с ума сходило,И даже мужики.

Довольный, что его не узнавали,Он одеяло снял в «Национале», —Но, несмотря на личность и акцент,Его там обозвали оборванцем,Который притворялся иностранцемИ заявлял, что, дескать, он – агент.

Швейцар его – за ворот, —Решил открыться он:«07 я!» – «Вам межгород —Так надо взять талон!»

Во рту скопилась пенаИ горькая слюна, —И в позе суперменаОн уселся у окна.

Но вот киношестерки прибежалиИ недоразумение замяли,И разменяли фунты на рубли.…Уборщица ворчала: «Вот же пройда!Подумаешь – агентишка какой-то!У нас в девятом – прынц из Сомали!»

В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха,помеха,На кручах таких, на какие никто не проник,Жило-поживало веселое горное,горное эхо, —Оно отзывалось на крик – человеческий крик.Когда одиночество комом подкатит под горло,под горлоИ сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет,Крик этот о помощи эхо подхватит,подхватит проворно,Усилит – и бережно в руки своих донесет.

Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,и зелья,Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп,Пришли умертвить, обеззвучить живое,живое ущелье, —И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,потеха, —И эхо топтали – но звука никто не слыхал.К утру расстреляли притихшее горное,горное эхо —И брызнули слезы, как камни, из раненых скал!И брызнули слезы, как камни, из раненых скал.И брызнули камни, как слезы, из раненых скал…

Жили-были нá море —Это значит плавали,Курс держали правильный, слушались руля,Заходили в гавани —Слева ли, справа ли —Два красивых лайнера, судна, корабля:

Белоснежнотелая,Словно лебедь белая,В сказочно-классическом плане, —И другой – он в тропикиПлавал в черном смокинге —Лорд – трансатлантический лайнер.

Ах, если б ему в голову пришло,Что в каждый порт уже давновлюбленноСпешит к нему под черное крылоСтремительная белая мадонна!

Слезы льет горючиеВ ценное горючееИ всегда надеется втайне,Что, быть может, в АфрикуНе уйдет по графикуЭтот недогадливый лайнер.

Ах, если б ему в голову взбрело,Что в каждый порт уже давновлюбленноПрийти к нему под черное крылоОпаздывает белая мадонна!

Кораблям и поздняяНе к лицу коррозия,Не к лицу морщины вдоль белоснежных крыл,И подтеки синиеВозле ватерлинии,И когда на смокинге левый борт подгнил.

Горевал без памятиВ доке, в тихой заводи,Зол и раздосадован крайне,Ржавый и взъерошенный,И командой брошенный,В гордом одиночестве лайнер.

А ей невероятно повезло:Под танго музыкального салонаПришла к нему под черное крыло —И встала рядом белая мадонна!

Сначала было Слово печали и тоски,Рождалась в муках творчества планета, —Рвались от суши в никуда огромные кускиИ островами становились где-то.

И, странствуя по свету без фрахта и без флагаСквозь миллионолетья, эпохи и века,Менял свой облик остров, отшельник и бродяга,Но сохранял природу и дух материка.

Сначала было Слово, но кончились слова,Уже матросы Землю населяли, —И ринулись они по сходням вверх на острова,Для красоты назвав их кораблями.

Но цепко держит берег – надежней мертвой хватки, —И острова вернутся назад наверняка.На них царят морские – особые порядки,На них хранят законы и честь материка.

Простит ли нас наука за эту параллель,За вольность в толковании теорий, —Но если уж сначала было слово на Земле,То это, безусловно, – слово «море»!

Во хмелю слегкаЛесом правил я.Не устал пока, —Пел за здравие.А умел я петьПесни вздорные:«Как любил я вас,Очи черные…»

То плелись, то неслись, то трусили рысцой.И болотную слизь конь швырял мне в лицо.Только я проглочу вместе с грязью слюну,Штофу горло скручу – и опять затяну:

«Очи черные!Как любил я вас…»Но – прикончил яТо, что впрок припас.Головой тряхнул,Чтоб слетела блажь,И вокруг взглянул —И присвистнул аж:

Лес стеной впереди – не пускает стена, —Кони прядут ушами, назад подают.Где просвет, где прогал – не видать ни рожна!Колют иглы меня, до костей достают.

Коренной ты мой,Выручай же, брат!Ты куда, родной, —Почему назад?!Дождь – как яд с ветвей —Недобром пропах.Пристяжной моейВолк нырнул под пах.

Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!Ведь погибель пришла, а бежать – не суметь, —Из колоды моей утащили туза,Да такого туза, без которого – смерть!

Я ору волкам:«Побери вас прах!..» —А коней покаПодгоняет страх.Шевелю кнутом —Бью крученыеИ ору притом:«Очи черные!..»

Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс —Бубенцы плясовую играют с дуги.Ах вы кони мои, погублю же я вас, —Выносите, друзья, выносите, враги!

…От погони тойДаже хмель иссяк.Мы на кряж крутой —На одних осях,В хлопьях пены мы —Струи в кряж лились, —Отдышались, отхрипелиДа откашлялись.

Я лошадкам забитым, что не подвели,Поклонился в копыта, до самой земли,Сбросил с воза манатки, повел в поводу…Спаси бог вас, лошадки, что целым иду!

Что за дом притих,Погружен во мрак,На семи лихихПродувных ветрах,Всеми окнамиОбратясь в овраг,А воротами —На проезжий тракт?

Ох, устал я, устал, – а лошадок распряг.Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!Никого, – только тень промелькнула в сеняхДа стервятник спустился и сузил круги.

В дом заходишь какВсе равно в кабак,А народишко —Каждый третий – враг.Своротят скулу,Гость непрошеный!Образа в углу —И те перекошены.

И затеялся смутный, чудной разговор,Кто-то песню стонал и гитару терзал,И припадочный малый – придурок и вор —Мне тайком из-под скатерти нож показал.

«Кто ответит мне —Что за дом такой,Почему – во тьме,Как барак чумной?Свет лампад погас,Воздух вылился…Али жить у васРазучилися?

Двери настежь у вас, а душа взаперти.Кто хозяином здесь? – напоил бы вином».А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути —И людей позабыл, – мы всегда так живем!

Траву кушаем,Век – на щавеле,Скисли душами,Опрыщавели,Да еще виномМного тешились, —Разоряли дом,Дрались, вешались».

«Я коней заморил, – от волков ускакал.Укажите мне край, где светло от лампад,Укажите мне место, какое искал, —Где поют, а не стонут, где пол не покат».

«О таких домахНе слыхали мы,Долго жить впотьмахПривыкали мы.Испокону мы —В зле да шепоте,Под иконамиВ черной копоти».

И из смрада, где косо висят образа,Я башку очертя гнал, забросивши кнут.Куда кони несли да глядели глаза,И где люди живут, и – как люди живут.

…Сколько кануло, сколько схлынуло!Жизнь кидала меня – не докинула.Может, спел про вас неумело я,Очи черные, скатерть белая?!

Еще – ни холодов, ни льдин,Земля тепла, красна калина, —А в землю лег еще одинНа Новодевичьем мужчина.

Должно быть, он примет не знал, —Народец праздный суесловит, —Смерть тех из нас всех прежде ловит,Кто понарошку умирал.

Коль так, Макарыч, – не спеши,Спусти колки, ослабь зажимы,Пересними, перепиши,Переиграй, – останься живым!

Но, в слезы мужиков вгоняя,Он пулю в животе понес,Припал к земле, как верный пес…А рядом куст калины рос —Калина красная такая.

Смерть самых лучших намечает —И дергает по одному.Такой наш брат ушел во тьму! —Не поздоровилось ему, —Не буйствует и не скучает.

А был бы «Разин» в этот год…Натура где? Онега? Нарочь?Всё – печки-лавочки, Макарыч, —Такой твой парень не живет!

Вот после временной заминкиРок процедил через губу:«Снять со скуластого табу —За то, что он видал в гробуВсе панихиды и поминки.

Того, с большой душою в телеИ с тяжким грузом на горбу, —Чтоб не испытывал судьбу, —Взять утром тепленьким с постели!»

И после непременной бани,Чист перед богом и тверез,Вдруг взял да умер он всерьез —Решительней, чем на экране.

Неправда, над нами не бездна, не мрак —Каталог наград и возмездий:Любуемся мы на ночной зодиак,На вечное танго созвездий.

Глядим, запрокинули головы вверх,В безмолвие, в тайну и вечность:Там трассы судеб и мгновенный наш векОтмечены в виде невидимых вех,Что могут хранить и беречь нас.

Горячий нектар в холода февралей —Как сладкий елей вместо грога, —Льет звездную воду чудак ВодолейВ бездонную пасть Козерога.

Вселенский поток и извилист, и крут,Окрашен то ртутью, то кровью, —Но, вырвавшись мартовской мглою из пут,Могучие Рыбы на нерест плывутПо Млечным протокам – к верховью.

Декабрьский Стрелец отстрелялся вконец,Он мается, копья ломая, —И может без страха резвиться ТелецНа светлых урочищах мая.

Из августа изголодавшийся ЛевГлядит на Овена в апреле.В июнь – к Близнецам свои руки воздев,Нежнейшие девы созвездия ДевВесы превратили в качели.

Лучи световые пробились сквозь мрак,Как нить Ариадны конкретны, —Но и Скорпион, и таинственный Рак —От нас далеки и безвредны.

На свой зодиак человек не роптал —Да звездам страшна ли опала! —Он эти созвездия с неба достал,Оправил он их в драгоценный металл —И тайна доступною стала.

Я еще не в угаре,не втиснулся в роль.Как узнаешь в ангаре,кто – раб, кто – король,Кто сильней, кто слабей, кто плохой, кто хороший,Кто кого допечет,допытает, дожмет:Летуна самолетили наоборот? —На земле притворилась машина – святошей.

Завтра я испытаюсудьбу, а пока —Я машине ласкаюкрутые бока.На земле мы равны, но равны ли в полете?Под рукою, не скрою,ко мне холодок, —Я иллюзий не строю —я старый ездок:Самолет – необъезженный дьявол во плоти.

Знаю, силы мне утро утроит,Ну а конь мой – хорош и сейчас, —Вот решает он: стоит – не стоитИз-под палки работать на нас.

Ты же мне с чертежей,как с пеленок, знаком,Ты не знал виражей —шел и шел прямиком,Плыл под грифом «Секретно» по волнам науки.Генеральный конструктортебе потакал —И отбился от рук тыв КБ, в ОТК, —Но сегодня попал к испытателю в руки!

Здесь возьмутся покруче, —придется теперьРасплатиться, и лучше —без лишних потерь:В нашем деле потери не очень приятны.Ты свое отгулялдо последней черты,Но и я попетлялна таких вот, как ты, —Так что грех нам обоим идти на попятный.

Иногда недоверие точит:Вдруг не все мне машина отдаст,Вдруг она засбоит, не захочетИз-под палки работать на нас!…Мы взлетали как уткис раскисших полей:Двадцать вылетов в сутки —куда веселей!Мы смеялись, с парилкой туман перепутав.И в простор набивалисьмы до тесноты, —Облака надрывались,рвались в лоскуты,Пули шили из них купола парашютов.

Возвращались тайком —без приборов, впотьмах,И с радистом-стрелком,что повис на ремнях.В фюзеляже пробоины, в плоскости – дырки.И по коже – озноб,и заклинен штурвал, —И дрожал он, и дробьпо рукам отбивал —Как во время опасного номера в цирке.

До сих пор это нервы щекочет, —Но садились мы, набок кренясь.Нам казалось – машина не хочетИ не может работать на нас.

Завтра мне и машинев одну дуть дудуВ аварийном режимеу всех на виду, —Ты мне нож напоследок не всаживай в шею!Будет взлет – будет пища:придется вдвоемНам садиться, дружище,на аэродром —Потому что я бросить тебя не посмею.

Правда, шит я не лыкоми чую чутьемВ однокрылом двуликомпартнере моемИгрока, что пока все намеренья прячет.Но плевать я хотелна обузу примет:У него есть предел —у меня его нет, —Поглядим, кто из нас запоет – кто заплачет!

Если будет полет этот прожит —Нас обоих не спишут в запас.Кто сказал, что машина не можетИ не хочет работать на нас?!

Дважды Герою Советского Союза