Записки отчаяния - Иван Александрович Валуев Страница 12

открылась для меня во всем своём прекрасном обличии. Я не хотел и не желал ничего, а просто получал удовольствие от того ничего, что меня окружало, и что являлось для меня всем, из чего я был сделан сам. Дерьмо внутри меня, которое я видел во внешнем мире, исчерпалось, и теперь мне стало все равно, в первую очередь на самого себя. Факт того, что я наблюдал течение искусства жизни, пробуждал во мне немыслимые потоки экзальтации, насыщенные эйфорией. Прошлое не имело уже никакого значения. А что это вообще такое, как не совокупность событий и обстоятельств, несущих определённую эмоциональную нагрузку, именуемую опытом? Впереди веяло дикой неизвестностью и неизбежностью новых событий и других обстоятельств, которые меня не волновали и так же не имели значения, как и прошлое. Всё, что меня привлекало – это момент "ежесекундного сейчас". То, что имеет истинный вес,аромат,музыку,поэму,картину,метаморфозы,любовь,суть,освобождённые от времени, ощущение реальности и необратимости этого процесса, плавно переходящего в прошлое, которое спустя время, не будет иметь никакого значения. Я впервые столкнулся со значимостью, наделенной всеми ощущениями и гранями чувств для начала перерождения. Я нашёл вселенскую пуповину, богатую необходимой для меня пищей. А все остальное для меня так и осталось нелепым вздором, вызывающим такой же нелепый смех сквозь грусть и скуку. Все, кем я был, расщепилось на самые маленькие составляющие, и разлетелись по всему миру. Я одновременно мог находиться в Лионе и в Сиднее, в Ньюкасле и Копенгагене, в небе под Солнцем и Луной и на дне Марианской впадины; среди звёзд и между строк рукописей Данте, в полотнах Босха и в меланхолии Достоевского, на американских горках Буковски, на дне его бутылки и в гашишном дыме; в утробе постоянных изменений и среди бесконечной пустоты, где нет ни света ни тьмы; где летает все то, что было до "сейчас" и будет после…

                        ***

Пес потянул меня по направлению к кофейне, унюхав себе подобных. Я поддался его искушению, и решил взять себе кофе. Неподалеку на дорогу опадали последние каштаны со своей оголившейся матери. Они разбивали свою колкую скорлупу и выкатывались всем своим существом, демонстрируя глубокий коричневый или бардовый цвет с глянцевым блеском. Большое количество молодых мам, не успевших осознать, какие в сущности изменения произошли в их жизнях, мирно попивали пиво и потягивали тонкие сигареты, сидя на лавках близлежащих домов. Тут же молодые ребята играли Smells like teen spirit с микрофоном и электрогитарой. Я был приятно удивлён. Фронтмен этой андеграунд группы очень реалистично передавал настроение песни. Я кинул им какую-то мелочь, они улыбнулись, и сквозь американскую музыку просочилось тихое "спасибо". Конченные педанты попросили меня выйти из кофейни с собакой. Их не волновал его маленький размер. Они считали, что даже стоя на пороге, собака могла натрусить микробов и грязи прямиком в их кофе. Женщина, которая пуще всех была настроена, имела заметные проблемы с кожей, будто она переболела оспой, затем вернулась в прошлое, и переболела ещё раз, ради осложнений. Не знаю, как их кофе, но в мой явно натрусили грязи и плохого настроения. Я продолжал слушать самобытную музыку, наслаждаясь уже испорченным кофе. Пес посмотрел на меня с просьбой почесать ему брюхо. Что я и исполнил. Удрученный осознанием того, что я далеко не гений и никогда им не стану, я направился по тёмным улицам, блуждая среди электрических огней фонарей и магазинных вывесок. Рядом со мной, вприпрыжку, энергично шагал маленький индивид, чувствующий свое весомое преимущество над жалкими людьми. Так мы и шли, поглядывая друг на друга, – я сверху вниз, а он снизу вверх, как могло показаться со стороны. Но в реальности все выглядело с точностью да наоборот. На небе во всей красе горели звезды. Я увидел их в отражении глаз своего маленького друга. Возможно, он видел больше, чем мог видеть я. Ведь человек все, что видит, слышит, чувствует, всегда фильтрует через мозг, через свой заземленный разум. И зачастую поток информации не доходит до сердца, где двери всегда открыты и нет нужды стучаться.

                        ***

– Ты так действительно думаешь? – спросил Уильям молоденькую Мари.

– Как по мне, так это единственный выход в жизни.

– Но я люблю одиночество. Это мое все.

– Не все, раз ты не счастлив.

– С чего ты так решила?

– Глаза не врут. Тебя будто убили. Вернее то, что двигало тобой. И осталось одно тело с пустыми глазницами вместо глаз.

Уильям выпил свой шот “нью-йорк” и глубоко задумался, нахмурив брови.

– Поодиночке все мы сгорим, Уильям. – продолжала Мари. – Что мы можем одни, когда в доме не горит свет в наше отсутствие? Когда ты чувствуешь, что тебя никто не ждет. Именно тебя, именно кто-то…Пройти через огонь можно только вдвоем. Так люди друг друга смогут уберечь от пламени. А в одиночестве один просто превратиться в пепел. Его тело будет так же приходить в бар, как и ваше, Уильям. Так же будет выпивать свои шоты. Так же идти домой. Так же ложиться спать. Но вряд ли этому телу приснится какой-то сон…

– Как ты можешь так спокойно говорить и танцевать в одно время? И вообще, как ты можешь танцевать, если ты тоже одинока?

– Я чувствую, что я кому-то нужна, Уильям. А вы знаете, что никому не нужны… В этом и самая парадоксальная разница. Я имею в виду между “чувствовать” и “знать”. Нужно просто чувствовать. Это тяжело объяснить и тяжело понять. И сделать куда сложнее. Понимаете меня? Я чувствую – поэтому я двигаюсь и поэтому я танцую.

– А что было сначала? Чувство или танец? – спросил Уильям.

– Этого я уж точно не знаю. – ответила Мари. – Но, не прыгнув в пропасть, невозможно узнать наверняка, умеешь ли ты летать…

Через все тело Уильяма будто прошел сильный электрический заряд. Он приподнялся со стула, улыбнулся, хлопнул в ладоши и пустился в самый безрассудный танец жизни…

                        ***

Забавное время. Как раз, чтобы читать Достоевского. Что в этот раз? Униженные и оскорбленные? Или Игрок? Ветер подхватил полы моего пиджака и просквозил за пазуху. Я моментально укрылся гусиной кожей и брел себе дальше, стиснув зубы. Пару прохожих попытались стрельнуть у меня сигарету. И всем я отвечал, что не курю, окисляя их, и без того, печальные мины. Недавно мне дали тридцать лет, и это меня почему-то задело. Неужели я так стар, как мир? Или же выгляжу таким потасканным? В общем, что-то в жизни я потерял, и что-то приобрел, как оказалось. И я никак не