Разбежались линии руки - Станислав Борисович Малозёмов Страница 12

Буду спать, покуда спится. Может быть, ещё приснится,

Что коня кормить пора…

Эх, силушка-дурнинушка да распирает грудь!

Эх, деть бы эту силушку да хоть куда-нибудь!

Поэма о пьющей библиотекарше

Бежит, спешит, к концу неделя пятится.

И сколько в буднях серых ни кружись

Проходит всё. А в том числе и пятница.

И я в субботу прожигаю жизнь!

Мне удали с рождения до одури

Природа отвалила сгоряча.

Мне всё равно — в огонь нырять ли, в воду ли,

А богатырь любой мне — до плеча.

Меня природа-мама не обидела:

Ума в башке! Нет места для волос.

А денег просто видимо-не видимо,

И жизнь прожечь до пепла — не вопрос.

И вот в субботу собираю волю я

В огромный как футбольный мяч кулак,

Я до смерти гульнуть хочу. Тем более,

Что уж никто давно не может так.

Но что никто не может жить отчаянно,

Какой дурак, не думая, сказал?

И пить иду в субботу не случайно я

В библиотечный храм! В читальный зал!

Там никого. Там бродят привидения.

Герои пыльных и увядших книг.

И тётке, что хранит произведения,

Без литра водки страшно среди них.

Сидит она культурная и умная,

Дрожит от призраков годами, но сидит.

И если б не моя гулянка шумная,

То лишь дурдом у тётки впереди.

Мы с ней гудим, поём и пьём без закуси,

Мы жизнь жжем и вместе с ней горим!

Друг другу книжки выдаём по записи

И с книжками подолгу говорим.

Один роман, ему сто лет исполнилось,

Когда я литр выпил — рассказал,

Что вдруг ему недавно время вспомнилось

Когда народ ходил в читальный зал.

Когда в библиотеку люди бегали,

Там книжки брал народ и их читал!

Я, честно, обалдел от этой небыли

И дал ему в обложку, чтоб не врал.

И зарыдала тётка перед книжками

И каялась, прощения прося,

За то, что стали книжки людям лишними.

И что с них взять? Да ничего нельзя.

Под это горе с ней мы снова горькую

В себя налили десять раз по сто,

И чокались с обложкой тома Горького

Да с детской книжкой Агнии Барто.

Потом уж с ночи под настольной лампочкой

Читали вслух Гомера до зари!

Гомер назвал раз десять тётку лапочкой,

А мне Дюма трёхтомник подарил!

Ну, погулял я! Да в какой компании!

Флобер, Толстой и вроде даже Блок.

Они мне жизнь до нормы устаканили,

А я им всем, чем смог, тем и помог.

Гори огнём моя натура страстная!

Ни клуб ночной, ни дорогой кабак

Не то, чтоб не похожи на прекрасное,

Они с ним не стыкуются никак.

И прожигаю жизнь в читальном зале я.

В субботу я как зверь неукротим.

Но нет на свете повести печальнее:

Я много лет хожу туда один.

Ни водка с тёткой, ни поэтов призраки,

Ни сами книжки напрочь не нужны.

==

Как быстро и надёжно стёрлись признаки

Побольше всех читающей страны…

Ах, девушки!

Ах, девушки с безумно тонкой талией,

С широкою душою, и так далее…

С запасом тонких чувств на черный день

Ах, где ж вы, где? Да где ж вы, где?

А у меня «мочалки»», «биксы», «тёлки»,

А у меня не девушки, а тётки

С широкой, но, конечно, не душой.

А мне уже не двадцать и не тридцать,

Мне легче удавиться, чем влюбиться.

Но, боже мой, как хочется ещё!

Эх, Господи, так хочется ещё!

Ах, девушки, руками не помятые,

Как языки чужие непонятные,

Которым слово боязно сказать.

Да где ж вас взять? Где мне вас взять?

Ах, девушки, которым в ноги валятся,

Которые не сразу раздеваются

И даже не целуют без любви!

Да где же вы? Ну, где же вы?

И в голове, бывает, мысли вертятся:

А, может, мне хоть раз такая встретится?

А что мечта? Похмельный звон в ушах!

Гуляй хоть с кем!

Гуляй, душа!

Горе — не беда

Вот такая беда.

Сны мои никогда

Не сбываются

Может, сплю я не с той,

Может, сплю головой

Не туда.

И к кому мне с бедой?

Кто ж такой ерундой

Занимается?

Я готов хоть к кому,

Хоть куда, раз такая

Беда.

Подсказал мне один:

— Ты к гадалке сходи.

Дело верное!

Пусть колоду метнёт