Двор чудес - Ирина Владимировна Одоевцева Страница 12

Свисток. И говор шведский…

Навек твой профиль детский,

Навек твой детский рот…

…А поезд уж идет.

«Из счастия не вышло ничего…»

Из счастия не вышло ничего —

Мы елки не зажгли под Рождество,

Не встретили мы вместе Новый год,

На лыжах мы не бегали.

                                       И вот

На счастии поставить надо крест…

Как театрально суетлив отъезд!

Опять разлука. О, в который раз

Мужские слезы из холодных глаз!

В который раз «навеки», «навсегда»!

Слова как ветер, слезы как вода.

– Так до весны, не забывай… – Свисток.

Летает голубем в руке платок.

Все кончено. И все же надо жить.

Сесть у окна. На столик положить

Свой похоронно-свадебный букет.

…Ни прошлого, ни будущего нет…

«Не дни, не часы, а столетья…»

Не дни, не часы, а столетья

В разлуке, дотла сгорев…

И вот наконец Венеция,

Дворцы и Крылатый лев.

Стеклянные воды канала,

Голубизна голубей.

Ты плакала: «Мне этого мало.

Убей меня лучше. Убей!..»

Казалось, что даже и смертью —

Ничем уж тебе не помочь

Не в первую, нет, а в третью

Венецианскую ночь…

– Послушай, поедем в Венецию!..

«Весной в лесу таинственном…»

Весной в лесу таинственном

Булонском, восхитительном…

О, этот день таинственный,

Блаженный, светлый, длительный.

Трубит труба победная,

Труба автомобильная.

Весна такая бледная,

Бессильная, холодная,

А платье очень бедное

(На медные гроши),

И сумочка немодная,

Чулки не хороши,

И даже шляпка – пыльная.

В Лоншане скачут лошади,

Конечно – страшно нравится,

До одури, до зависти…

О, только бы прославиться,

Чтобы на круглой площади

Мне памятник стоял!

– Но разве можно выиграть?

– Попробуй. Ведь игра.

Теперь как раз пора

Побить удачу козырем,

С победой по пути,

И в дом над белым озером

Хозяйкою войти.

Женою? Нет, вдовою,

С влюбленностью, с тоскою

(Пока шумит гроза),

И слабою рукою

Закрыть ему глаза…

«Все на земле кончается…»

Все на земле кончается,

Теряется, находится…

Волна с волной встречается,

Волна с волной расходится…

На мачте флаг качается,

А в трюме крысы водятся.

Растрепанная, шумная

Душа по горю треплется,

Высоко в небе теплится

Звезда зелено-думная.

Бессонница… Несносица…

Соленый бром… Истерика…

Тоски разноголосица.

Ни отдыха, ни сна.

А сердце в омут просится…

– Привет тебе, Америка,

Чужая сторона! —

Но если в волны броситься,

Не доплывешь до берега

И не достанешь дна…

«Под лампой электрической…»

Под лампой электрической,

С улыбкой истерической,

В подушку головой.

По полю, под луной

Летит стрелой лисица…

Нет, это только снится.

Нет, это скверный сон —

И казино, и Ницца,

И лунный Пантеон.

И все ж она гордится

Богатством, и собой,

И горькою судьбой.

Она такая странная,

Прелестная и пьяная,

И – вдребезги стакан…

– Вы из далеких стран?

Вам хочется любить?

Вам хочется пожить

На маленькой земле

В печали и тепле?..

«В аллеях бродят сумерки…»

В аллеях бродят сумерки

Тоскливо, будто умер кто-то.

Жасмин под ветром ежится,

И сыпятся цветы.

Опять мелькает рожица

Несбыточной мечты.

Как за решеткой пленница,

Горит звезда-изменница,

И в радиоприемнике

Любовь зовет и пенится.

      Истасканное, пошлое

Хрипит чужое прошлое,

Любви мешая петь —

Про встречи и разлуки:

– О, перестань хрипеть!

Про плечи, губы, руки,

О сладостном грехе

И прочей чепухе.

Но зябнущее сердце

Уже попалось в сеть.

О, только бы согреться,

Согреться и сгореть.

«Было счастье подвенечное…»

Было счастье подвенечное,

Было платье бесконечное,

Шлейф, как Млечный Путь.

Звезды, розы и приветствия

И классически – Венеция.

Все причины и все следствия,

       Вся земная суть.

С океанскою безбрежностью,

С восхищеньем, с нежной ревностью,

С праздничною повседневностью

       Ночи до утра…

Это все вчера,

А теперь пора

Днями жить, а не ночами,

Стать портретом в пышной раме,

От тоски и от удушья

Научиться равнодушью,

Одиночеству вдвоем.

Принимать, вести свой дом.

Быть женою экономной,

Томной, скромной, вероломной…

       Вся земная суть,

       Вся земная жуть.

Баллада о Гумилеве

На пустынной Преображенской

Снег кружился и ветер выл.

К Гумилеву я постучала,

Гумилев мне двери открыл.

В кабинете топилась печка,

За окном становилось темней.

Он сказал: «Напишите балладу

Обо мне и жизни моей.

Это, право, прекрасная тема».

Но, смеясь, я ответила: «Нет!

Как о вас написать балладу?

Ведь вы не герой, а поэт».

Он не спорил. Но огорченье

Промелькнуло в глазах его.

Это было в вечер морозный

В Петербурге, на Рождество.

Я