Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений Страница 13

НИМФЫ

Как вакханки, безумны и дики,Изумрудные волны летят,И смеются их быстрые лики,И на солнце их взгляды блестят…

То не волны, то нимфы играют,То не пеной белеется вал,Это девичьи руки сверкаютДлинным всплеском у выступа скал.

И когда до скалы хороводыЭтих нимф долетают чредой,То кидаются грудью на сводыИ бросаются в море спиной.

И, лучистые брызги раскинув,Вдруг ныряют и в тьме глубиныВыгоняют глазастых дельфиновКувыркаться на скатах волны.

Меж камней, и шумя и толкаясь,Пробираются нимфы толпойИ летят на просторе, бросаясьВ зазевавшихся чаек волной…

Им отрадно в таинственных гротахПо подводным проходам бродить,Чтобы в гулко-звенящих пустотахСладкий страх темнотою будить.

Нимфы любят греметь и швырятьсяЛегкокрылой рыбачьей ладьейИ на дне к рыбаку приласкатьсяСеребристой своей чешуей…

Нимфы любят готовить из илаЛоже страсти для жителей гор,Но любовь их – коварство и сила,И желанья их – миг и простор.

К ВЕРШИНАМ

Посв. Е. К. Щ.

Мне хочется дойти. И путь мой – путь упорныхДо синих, девственных и мертвенных снегов,До пика гор, до острозубцев черных,Дойду один и без проводников.

Впивался в камни я по пропастям бездоннымИ спал на глетчерах, на ненадежном льду,В снегу следы челом окровавленнымЯ оставлял. Но всё же я иду.

И я дойду до них, вершин обледенелых.С когтями мой сапог и крепок мой ремень;Я не боюсь, я верю в силу смелыхИ с торжеством встречаю новый день.

Лишь в пурпурных снегах восход объемлет новыйВ объятия меня, блестит мой дикий взор,Я рог беру, и хохот мой громовыйЗвенит в горах, и вторят духи гор.

Но если снова вниз спущусь я в те долины,Где жалки все дела и царствует тоска –Я не скажу, что я достиг вершины,Я не возьму лаврового венка.

Влюбленный, и немой, и гордый, и усталый,Я не скажу и ей, но взгляд ей скажет мой –В моих глазах она увидит алыйБлеск горных льдов, окрашенных зарей.

А если в трещину на той вершине дальней,В глубокий глетчер я сквозь льдины упаду,То во дворец, искристый и хрустальный,Я во дворец загадок попаду.

Там льдинки тонкие, как балдахин, застыли,Там в лабиринте зал, прелестных, белых зал,Бежит сонм фей средь эльфов снежной пылиИ гномы им устраивают бал.

Полюбит приходить из сказочных излучинКо мне рой этих фей, но чаще всех одна…И я, в крови, безумен и измучен,Ей улыбнусь в объятьях льдов и сна.

МАРСЕЛЬЕЗА

Сперва – лишь смутный гул. Как будто зародилосьТяжелое… и боль… что, где – не разгадать…В бездонной глубине. Там что-то шевелилосьИ стало нарастать, сливаться, умолкать…

Как будто злость веков, неясная, в сознаньеВдруг заворочалась, ища каких-то слов…Нет, я уж различал – глухой протест, страданье,Недоумение, роптание рабов.

Но то, что скрыто им, то быть должно огромным…А гул всё ширился, всё делался сплошней,Но он не понимал, был по-мужицки темным,И долго-долго так… Лишь гул. Но тем страшней.

И фраза где-то вдруг раздалась одиноко,Как медленный вопрос… Так: звуки всё растут,Но будто бы один задумался глубоко,Взглянул и проронил: Да что же это тут?

И сразу говор встал: Да, да, мы тоже, тоже,Мы тоже думаем об этом, и давно!А голос одного еще подумал строжеИ как швырнет озёмь: Да скинем! Всё равно!

На миг замолкло всё. Ведь все боялись словаИ ждали все его… И вот оно… Долой!Вдруг прокатился рев, а после цельный, снова,Еще ударил раз, безбрежный, громовой…

А тенор первого, уж опьянев от крика,Звенит в истерике… А там-то гром и смех,Грегочет глубина, прорвалась, спорит дико,Берут оружие, и много, много всех…

Они звенят, свистят, они уж не боятся,Они разрушат всё, им надо разрушать…Вот стали новые и новые вливаться…Нет, их никак теперь ничем не удержать.

А, строятся уже, ровнее крик ответный…Он уж торжественен. Да, это весь народ,В колонны сомкнутый, восторженный, несметный,Народ, который встал и умирать идет.

И нет уж первого, а говор развернулсяИ, слившись, ритмом шел и лозунг повторял…Ах, нет! Он крикнул вновь… Он, тенор, обернулсяИ бодро, молодо, так звонко закричал.

И рявкнули в ответ на пламенные нотыБасы мильонами и стали грохотать…Я слушаю, нет, я… я вижу бой, высоты,Я с Марсельезой сам иду, чтоб умирать.

ЗАКОН

Fata volentem ducunt, nolentem irahum

Кто-то из стоиков

Онтогения – повторение филогении.

Гексли

Закон, как сталь солдат, для нас звучит жестоко:Ты чуешь в нем, что надо преклониться,Что беспощадно он за око вырвет око,Что он мечом скрепленная страница.

Но мировой закон, веков необходимость,Ананкэ – рок, спокойствие – Нирвана,Которым чужды плач, прощенье и терпимость,Пугают всех; и жаждут все обмана.

В числе их тезисов один – других жесточе,Закон глубин таинственного рода;Страшны, как у медуз, его тупые очи,И, глядя в них, не знаем, где свобода.

И он, закон, гласит: мы только повторяемПуть прошлого; все чувства в быстрой сменеУж предначертаны; мы сами отстрадаемИ взыщется за нас в седьмом колене.

Но нам, бунтовщикам, чья грубая породаВ себе «хочу» от Каина питает,Так всякий чужд закон, что и сама природаБездушием путь знания карает.

ТРУПЫ

Посв. Зинаиде Павловне Шапиевской

Меня в даль жизни потянулиМечты – доплыть иль пасть.Я спасся сам, но потонулиПравдивость, сила, страсть.

Мертвы желанья и виденья.Лежат на берегуМоей души… Но погребеньяСвершить я не могу.

Я знаю, песнею печальнойЯ в поздних, злых слезахНе брошу в сумрак погребальный,Но воскрешу тот прах.

И уж не прежним, страстным роемВиденья обоймут:Меня обхватят трупы с воемИ, как лжеца, убьют.

Я потерял в тревогах твердость,Мой меч упал, звеня…Поднимут злость его и гордость,Мой меч убьет меня!

На берегу зияют трупы.Над ними нет креста.Убийцы – море и уступы –Прелестны, как мечта…

II

ВЛЮБЛЕННЫМ

Я знал его влюбленным нежно,

страстно, бешено, дерзко, скромно.

Гоголь

ВОСТОЧНАЯ ЛЕГЕНДА

Дочь Мухтара бен-АмунныВсех прелестнее девиц:Очи девы – трепет лунныйВ мраке спущенных ресниц,

Взгляды девы сладки чары,Как прохлады свежей сень,Нежат пышные шальварыСтана девственного лень…

А чадры прозрачной тканьюНе закрыть ланит огня,Как тумана колыханьюНе затмить сиянье дня…

Много мудрости имеетБахр-Ходжа, мулла младой;Бай-Эддин смельчак посмеетВызвать всех на смертный бой.

Бахр-Ходжа принес к Мухтару,Как калым за дочь, Коран;Бай-Эддин – пистолей паруИ дамасский ятаган.

Только нищий не к МухтаруСнес калым свой, Ибрагим:Под тенистую чинаруСнес он слезы – свой калым.

Но четвертый всех сильнее,Ростовщик Рахматулла;Стали все грозы темнее –Нищий, батырь и мулла.

С первым проблеском рассвета,От безумия дрожа,Прыгнул в пропасть с минаретаТомный, страстный Бахр-Ходжа.

С первым проблеском рассвета,На коне, в степи, один,Был сражен из пистолетаВ свалке батырь Бай-Эддин.

И по пыли, на рассвете,Ибрагим шел, полный грез…Он у каждой пел мечетиИ ослеп от вечных слез.

ПРИНЦЕССА