Гомер - Одиссея (пер. В. В. Вересаева) Страница 13

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Рядом с прекрасным Тифоном в постели проснулася ЭосИ поднялась, чтобы свет принести и бессмертным и смертным.На совещание боги сошлись. Восседал между нимиЗевс высокогремящий, могуществом самый великий.Им рассказала Афина про все Одиссеевы беды:Сильно ее он тревожил своим пребываньем у нимфы.«Зевс, наш родитель, и все вы, блаженные, вечные боги!Мягким, благим и приветливым быть уж вперед ни единыйЦарь скиптроносный не должен, но, правду из сердца изгнавши,Каждый пускай притесняет людей и творит беззаконья,Если никто Одиссея не помнит в народе, которымОн управлял и с которым был добр, как отец с сыновьями.Много страданий терпя, на острове дальнем, в жилищеНимфы Калипсо живет он. Она его держит насильно,И невозможно ему в дорогую отчизну вернуться.Нет у него многовеслых судов и товарищей верных,Кто б его мог отвезти по хребту широчайшему моря.Нынче же милого сына его умертвить замышляютПри возвращеньи домой. В песчанистый Пилос и в светлыйЛакедемон он поехал, чтоб там об отце поразведать».Ей отвечая, сказал собирающий тучи Кронион:«Что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели,Милая дочь! Не сама ль ты в рассудке своем порешила,Как им всем Одиссей отомстит, воротившись в отчизну.И проводи половчей Телемаха, — ты это ведь можешь, —Чтобы вполне невредимым он прибыл в отцовскую землю,А женихи бы вернулись назад, ничего не достигнув».Так сказав, обратился он к милому сыну Гермесу:«Ты и всегда ведь, Гермес, посланником служишь, так вот что:Нимфе скажи пышнокосой про твердое наше решенье,Чтоб возвращен был домой Одиссей боестойкий, — однакоЧтобы никто из богов иль людей ему спутником не был.Морем, на крепком плоту, перенесши немало страданий,В день двадцатый до Схерии он доплывет плодородной,Где обитают феаки, родные бессмертным; и будетИми оказана почесть ему, как бессмертному богу.На корабле отошлют его в милую землю родную,Меди и золота дав ему кучи и кучи одежды,Сколько б он ввек не привез из-под Трои, свою получившиДолю добычи, когда бы домой невредимым вернулся.Да! Суждено ему близких увидеть и снова вернутьсяВ дом свой с высокою кровлей и в милую землю родную».Так он сказал, и вожатый послушался Аргоубийца.Тотчас к быстрым ногам привязал золотые подошвыАмвросиальные, всюду его с дуновением ветраИ над землей беспредельной носившие и над водою.Жезл захватил он, которым глаза усыпляет у смертных,Если захочет, других же, заснувших, от сна пробуждает.Аргоубийца могучий с жезлом тем с Олимпа понессяИ, миновав Пиерию, с эфира низринулся к морю.Низко потом над волнами понесся крылатою чайкой,Жадно хватающей рыб в провалах ревущего моря,Смело во влаге соленой мочащей крепкие крылья.Чайке подобный, понесся над сильно волнистым он морем.После того как на остров далеко лежащий он прибыл,Вышел на сушу Гермес с фиалково-темного моря.Шел он, пока не достиг просторной пещеры, в которойПышноволосая нимфа жила. Ее там застал он.На очаге ее пламя большое пылало, и запахОт легкоколкого кедра и благовоний горящихОстров охватывал весь. С золотым челноком обходилаНимфа станок, и ткала, и голосом пела прекрасным.Густо разросшийся лес окружал отовсюду пещеру,Тополем черным темнея, ольхой, кипарисом душистым.Между зеленых ветвей длиннокрылые птицы гнездились —Копчики, совы, морские вороны с разинутым клювом.Пищу они добывают себе на морском побережье.Возле пещеры самой виноградные многие лозыПышно росли, и на ветках тяжелые гроздья висели.Светлую воду четыре источника рядом струилиБлизко один от другого, туда и сюда разбегаясь.Всюду на мягких лужайках цвели сельдерей и фиалки.Если б на острове этом и бог появился бессмертный,Он изумился бы, глядя, и был бы восторгом охвачен.Стал в изумленьи на месте и Аргоубийца-вожатый.После того как на все с изумленьем Гермес нагляделся,В грот он пространный вошел. И как только на гостя взглянулаНимфа, свет меж богинь, его она тотчас узнала:Быть незнакомы друг другу не могут бессмертные боги,Даже когда б и великое их разделяло пространство.Но не застал он внутри Одиссея, отважного духом.Он на скалистом обрыве сидел, как обычно, и плакал,Стонами дух свой терзая, слезами и горькой печалью.В даль беспокойного моря глядел он, и слезы лилися.В ярко блестящее кресло меж тем усадила ГермесаНимфа, свет меж богинь, и к нему обратилась с вопросом:«Что это? Входит сюда Гермес златожезленный, в дом мой,Чтимый всегда, дорогой! Ты не часто меня навещаешь!Что тебе нужно, скажи: исполнить велит мое сердце,Если исполнить могу и если исполнить возможно.Милости просим, войди, чтоб могла тебя угостить я».Так сказавши, поставила стол перед гостем богиня,Полный амвросии; нектар ему замешала багряный.Пил тут и ел, усевшись за стол, убийца Аргоса.После того как поел и дух укрепил себе пищей,С речью ответной такою к богине Гермес обратился:«Бога, богиня, меня о приходе моем вопрошаешь.Все я правдиво тебе сообщу: ведь сама мне велишь ты.Зевс приказал мне явиться сюда, хоть сам не желал я.Кто ж добровольно помчится по этакой шири бескрайнойМоря соленого, где не увидишь жилищ человека,Жертвами чтящего нас, приносящего нам гекатомбы!Но невозможно веленье эгидодержавного ЗевсаБогу другому нарушить иль им пренебречь дерзновенно.Он говорит, что находится здесь злополучнейший самыйМуж из героев, что девять годов осаждали упорноТрою, в десятый же, город разрушив, отплыли в отчизну,При возвращеньи, однако, они раздражили Афину;Ветер зловредный и волны большие она им послала.Все его спутники в море погибли, его самого жеК этому острову ветер принес и волны пригнали.Этого мужа велит он тебе отослать поскорее,Ибо ему не судьба в отдаленьи от близких погибнуть,Но суждено ему близких увидеть и снова вернутьсяВ дом свой с высокою кровлей и в милую землю родную».Так он ответил. Калипсо, богиня богинь, ужаснуласьИ со словами к нему окрыленными так обратилась:«Как вы жестоки, о боги, как завистью всех превзошли вы!Вы допускать не хотите, чтоб ложем законным богиниСоединялись с мужами, чтоб женами им они были.Так розоперстая Эос себе избрала Ориона.Гнали его вы, живущие легкою жизнию боги,Гнали, пока златотронной и чистою он АртемидойНежной стрелою внезапно в Ортигии не был застрелен.Так с Язионом Деметра на трижды распаханной новиСоединилась любовью и ложем, послушавшись сердца.Очень недолго об этом в неведеньи Зевс оставался.Молнией он Язиона убил ослепительно белой.Так же и мне не даете вы, боги, остаться со смертным.Я его в море спасла, когда одиноко сидел онНа опрокинутом киле. Корабль его молнией белойНадвое Зевс расколол посреди винно-чермного моря.Все остальные его товарищи в море погибли,А самого его ветер и волны сюда вот пригнали.Я любила его и кормила, надеялась твердоСделать бессмертным его и бесстаростным в вечные веки.Так как, однако, нельзя повеленье великого ЗевсаБогу другому нарушить иль им пренебречь, то пускай же,Раз того требует этот, — пускай в беспокойное мореЕдет. Но спутников дать ему никаких не могу я:Нет у меня многовеслых судов и товарищей верных,Кто б его мог отвезти по хребту широчайшему моря.Что ж до советов, охотно я дам их ему и не скрою,Как ему невредимым вернуться в отцовскую землю».Аргоубийца-вожатый на это богине ответил:«Значит, его отпусти! Трепещи перед Зевсовым гневом.Иначе тяжко тебе почувствовать гнев тот придется».Аргоубийца могучий, сказав это ей, удалился.Нимфа-владычица, только Зевесов приказ услыхала,Тотчас направила шаг к Одиссею, отважному духом.Он на обрыве над морем сидел, и из глаз непрерывноСлезы лилися. В печали по родине капля за каплейСладкая жизнь уходила. Уж нимфа не нравилась больше.Ночи, однако, в постели он с ней проводил поневолеВ гроте глубоком ее, — нежелавший с желавшею страстно.Все же дни напролет на скалах и у моря сидел он,Стонами дух свой терзая, слезами и горькой печалью.В даль беспокойного моря глядел он, и слезы лилися.Близко свет меж богинь к нему подошла и сказала:«Будет, злосчастный, тебе у меня горевать неутешно!Не сокращай себе жизни. Охотно тебя отпускаю.Вот что ты сделаешь: бревен больших нарубивши, в широкийПлот их сколотишь, помост на плоту там устроишь высокий,Чтобы нести тебя мог через мглисто-туманное море.Я ж тебя хлебом, водою и красным вином на дорогуЩедро снабжу, чтобы голод они от тебя отвращали.В платье одену тебя и пошлю тебе ветер попутный,Чтобы вполне невредимым ты прибыл в отцовскую землю,Если того пожелают царящие в небе широкомБоги, которые выше меня и в решеньи и в деле».Так говорила. И в ужас пришел Одиссей многостойкий.Голос повысив, он к ней обратился со словом крылатым:«В мыслях твоих не отъезд мой, а что-то другое, богиня!Как же могу переплыть на плоту я широкую безднуСтрашного, бурного моря, когда и корабль быстроходный,Радуясь Зевсову ветру, ее нелегко проплывает?Раз ты сама не желаешь, на плот ни за что не взойду я,Если ты мне не решишься поклясться великою клятвой,Что никакого другого несчастия мне не замыслишь».Так он сказал. И в ответ улыбнулась пресветлая нимфа,Гладя рукою, его назвала и так говорила:«Ну, и хитер же ты, милый, и тонко дела понимаешь,Раз обратиться ко мне с такою надумался речью!Пусть мне свидетели будут земля и широкое небо,Стиксовы воды, подземно текущие, — клятва, ужаснейИ нерушимей которой не знают блаженные боги, —Что никакого другого несчастья тебе не замыслю,Что о тебе непрерывно заботиться буду и думать,Как о самой бы себе, если б это со мной приключилось.Не лишено и мое справедливости сердце, и, право,Дух в груди у меня не железный и ведает жалость».Кончив, свет меж богинь пошла впереди Одиссея,Быстро шагая, за нею же следом и он устремился.В грот они оба глубокий вошли — богиня и смертный.Он уселся на кресло, какое недавно оставилАргоубийца-вожатый, а нимфа пред ним разложилаВсякую пищу, какою питаются смертные люди.Села сама пред равным богам Одиссеем, и нимфеПодали в пищу служанки амвросию с нектаром сладким.Руки немедленно к пище готовой они протянули.После того как питьем и едою вполне насладились,Нимфа, свет меж богинь, начала говорить Одиссею:«Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!Значит, теперь же, сейчас, ты желаешь домой воротитьсяВ землю родную… Ну, что ж! Пусть боги пошлют тебе радость!Если бы сердцем, однако, ты ведал, какие напастиДо возвращенья домой перенесть суждено тебе роком,Здесь бы вместе со мною ты в этом жилище остался,Стал бы бессмертным! Но рвешься ты духом в родимую землю,Чтобы супругу увидеть, по ней ты все время тоскуешь.Право, могу похвалиться, — нисколько ни видом, ни ростомНе уступлю я супруге твоей. Да и можно ль с богинейМеряться женщине смертной земною своей красотою?»Нимфе Калипсо в ответ сказал Одиссей многоумный:«Не рассердись на меня, богиня-владычица! ЗнаюСам хорошо я, насколько жалка по сравненью с тобоюРостом и видом своим разумная Пенелопея.Смертна она — ни смерти, ни старости ты не подвластна.Все ж и при этом желаю и рвусь я все дни непрерывноСнова вернуться домой и день возвращенья увидеть.Если же кто из бессмертных меня сокрушит в винно-чермномМоре, я вытерплю то отверделою в бедствиях грудью.Много пришлось мне страдать, и много трудов перенес яВ море и в битвах. Пускай же случится со мною и это!»Так говорил он. А солнце зашло, и сумрак спустился.Оба в пещеру вошли, в уголок удалились укромныйИ насладились любовью, всю ночь проведя неразлучно.Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.Тотчас плащ и хитон надел Одиссей богоравный,Нимфа ж сама облеклась в серебристое длинное платье,Тонкое, мягкое, — пояс прекрасный на бедра наделаВесь золотой, на себя покрывало накинула сверху.После того занялась отправкою в путь Одиссея.Медный вручила топор, большой, по руке его точноСделанный, острый с обеих сторон, насаженный плотноНа топорище из гладкой оливы, прекрасное видом;Также топор для тесанья дала и потом ОдиссеяВ дальнее место свела, где были большие деревья —Черные тополи, ольхи, до неба высокие сосны —Давний все сухостой, чтобы легки для плаванья были.Место ему указавши, где были большие деревья,Нимфа Калипсо, свет меж богинями, в дом воротилась.Начал рубить он деревья. И быстро свершалося дело.Двадцать стволов он свалил, очистил их острою медью,Выскоблил гладко, потом уравнял, по шнуру обтесавши.Нимфа Калипсо меж тем бурав принесла Одиссею.Бревна он все просверлил и приладил одно ко другому,Брусьями бревна скрепил и клинья забил между ними.Точно такого размера, какого обычно готовитДно корабля грузового кораблестроитель искусный, —Сделал такой ширины свой плот Одиссей многоумный.После того над плотом помост он устроил, уставивЧасто подпорки и длинные доски на них постеливши.Мачту в средине поставил, искусно к ней рею привесил,Чтобы плотом управлять, и руль к нему крепкий приладил.Сделал потом по краям загородку из ивовых прутьев,Чтоб защищала от волн, и лесу немало насыпал.Нимфа, свет меж богинь, холста принесла, чтобы сделатьПарус на плот. Одиссей изготовил прекрасно и это.К парусу брасы потом подвязал, и фалы, и шкоты,Плот потом рычагами спустил на священное море.День четвертый пришел, и кончено было с работой.В пятый день Одиссея отправила нимфа в дорогу,Платьем одевши его благовонным и вымывши в ванне.Мех один ему с черным вином на плот положила,Больших размеров другой — с водою, в мешке же из кожи —Хлеба, а также в большом изобильи различных припасов.Ветер попутный послала ему, не вредящий и мягкий.С радостным духом он ветру свой парус подставил и поплыл.Сидя на крепком плоту, искусной рукою все времяПравил рулем он, и сон на веки ему не спускался.Зорко Плеяд наблюдал он и поздний заход Волопаса,Также Медведицу — ту, что еще называют Повозкой.Ходит по небу она, и украдкой следит Ориона,И лишь одна непричастна к купанью в волнах Океана.С нею Калипсо, свет меж богинь, Одиссею велелаПуть соглашать свой, ее оставляя по левую руку.Целых семнадцать уж дней он по морю путь совершал свой.На восемнадцатый день показались тенистые горыКрая феаков, совсем невдали от пловца. ПоходилиВ море мглисто-туманном на щит боевой эти горы.От эфиопов меж тем возвращался Земли Колебатель.Издалека уж, с Солимских он гор заприметил, как мореПереплывал Одиссей. Сильней он разгневался сердцемИ, покачав головой, обратился с такой к себе речью:«Что это значит? Ужели решили насчет ОдиссеяБоги иначе, как только в страну эфиопов я отбыл?Он уже близок к земле феакийской, где должен избегнутьКрепкой петли тех несчастий, которые терпит все время.Но еще досыта горя надеюсь ему я доставить».Быстро он тучи собрал и море до дна взбудоражил,В руки трезубец схватив. И разом воздвигнул порывыСамых различных ветров и тучами землю и мореГусто окутал. Глубокая ночь ниспустилася с неба,Евр столкнулись и Нот, огромные волны вздымая,И проясняющий небо Борей, и Зефир быстровейный.У Одиссея расслабли колени и милое сердце,В сильном волненьи сказал своему он отважному духу:«Горе, несчастному мне! О, чем же все кончится это?Страшно боюсь я, что всю сообщила мне правду богиня,Мне предсказавши, что множество бед претерплю я на море,Прежде чем дома достигну. И все исполняется нынче.Сколькими тучами вдруг обложил беспредельное небоЗевс! Возмутил он все море, сшибаются яро друг с другомВихри ветров всевозможных. Моя неизбежна погибель!Трижды блаженны данайцы — четырежды! — те, что в пространномКрае троянском нашли себе смерть, угождая Атридам!Лучше бы мне умереть и судьбу неизбежную встретитьБыло в тот день, как в меня неисчетные толпы троянцевСыпали медные копья над трупом Пелеева сына!С честью б я был погребен, и была б от ахейцев мне слава.Нынче же жалкою смертью приходится здесь мне погибнуть».Так говорил он. Внезапно волна исполинская сверхуС страшным обрушилась шумом на плот и его закрутила.Сам он далеко упал от плота, из руки ослабевшейВыпустив руль. Пополам разломилась на самой срединеМачта от страшного вихря различных сшибавшихся ветров.В море далеко снесло и помост и разорванный парус.Сам Одиссей под водой очутился. Мешал ему сильноВынырнуть тотчас напор вздымавшихся волн исполинских.Сильно одежда мешала, ему подаренная нимфой.Вынырнул он наконец из пучины, плюясь непрерывноГорько-соленой водою, с его головы нистекавшей.Как ему ни было трудно, но все ж о плоте не забыл он.Вплавь через волны за ним погнался, за него ухватилсяИ в середине уселся плота, убегая от смерти.Плот волна и туда и сюда по теченыо носила.Так же, как северный ветер осенний гоняет равнинойСтебли колючие трав, сцепившихся крепко друг с другом,Так же и плот его ветры по бурному морю гоняли.То вдруг Борею бросал его Нот, чтобы гнал пред собою,То его Евр отдавал преследовать дальше Зефиру.Кадмова дочь Левкотея, прекраснолодыжная Ино,Тут увидала его. Сначала была она смертной,Нынче же в безднах морских удостоилась божеской чести.Стало ей жаль Одиссея, как, мучась, средь волн он носился.Схожая летом с нырком, с поверхности моря вспорхнула,Села на плот к Одиссею и слово такое сказала:«Бедный! За что Посейдон, колебатель земли, так ужасноЗол на тебя, что так много несчастий тебе посылает?Но совершенно тебя не погубит он, как ни желал бы.Вот как теперь поступи — мне не кажешься ты неразумным.Скинувши эту одежду, свой плот предоставь произволуВетров и, бросившись в волны, работая крепко руками,Вплавь доберися до края феаков, где будет спасенье.На! Расстели на груди покрывало нетленное это.Можешь с ним не бояться страданье принять иль погибнуть.Только, однако, руками за твердую схватишься землю,Тотчас сними покрывало и брось в винно-чермное море,Сколько возможно далеко, а сам отвернися при этом».Так сказавши, ему отдала покрывало богиняИ погрузилась обратно в волнами кипевшее море,Схожая видом с нырком. И волна ее черная скрыла.Начал тогда размышлять про себя Одиссей многостойкий.Сильно волнуясь, сказал своему он отважному сердцу:«Горе мне! Очень боюсь я, не ткет ли мне новую хитростьКто из бессмертных богов, мне советуя плот мой оставить.Нет, не послушаюсь я! Еще далеко, я заметил,Берег земли, где, сказала она, мне прибежище будет.Дай-ка, я так поступлю, — и будет всего это лучше:Время, пока еще крепко в плоту моем держатся бревна,Буду на нем оставаться и все выносить терпеливо.После того же как волны свирепые плот мой разрушат,Вплавь я пущусь: ничего уж тогда не придумаешь лучше!»Но между тем как и сердцем и духом об этом он думал,Поднял большую волну Посейдаон, земли колебатель,Страшную, с верхом нависшим, и в плот Одиссея ударил.Так же, как вихрь, налетевший на кучу сухую соломы,В разные стороны мигом разносит по воздуху стебли,Так весь плот раскидала волна. За бревно уцепившись,Как на коня скакового, верхом на него он уселся.Скинул одежду с себя, что ему подарила Калипсо,Грудь себе быстро одел покрывалом богини и, рукиВытянув, вниз головой в бушевавшее кинулся море,Плыть собираясь. Увидел его Земледержец-владыка,И головою повел, и сказал про себя, усмехаясь:«Плавай теперь, настрадавшись, по бурному морю, покудаК людям, питомцам Зевеса, в конце ты концов не прибудешь.Тем, что случилось, и так не останешься ты недоволен!»Так он сказал и, хлестнувши бичом лошадей длинногривых,В Эги вернулся к себе, где дворец у него знаменитый.Новая мысль тут пришла Афине, рожденной Зевесом.Загородила богиня дороги ветрам бушевавшим,Всем приказала им дуть перестать и спокойно улечься,Только Борея воздвигла. И спереди срезала волны,Чтоб наконец Одиссей, от богов происшедший, достигнулВеслолюбивых феаков, и Кер избежавши и смерти.Долго, два дня и две ночи, по сильной волне он носился,Сердцем смущенным не раз пред собою уж видя погибель.Третий день привела за собой пышнокосая Эос.Ветер тогда прекратился, и море безветренной гладьюПред Одиссеем простерлось. Высоко взнесенный волною,Зорко вперед заглянул он и землю вблизи вдруг увидел.С радостью точно такою, с какою относятся детиК выздоровленью отца, который в тяжелой болезни,Богом враждебным сраженный, лежал и чах все сильнее,После же боги, на радость им всем, исцеляют больного, —Радость такую же вызвали лес и земля в Одиссее.Поплыл быстрей он, ступить торопяся на твердую землю.Столько, однако, проплывши, за сколько кричащего мужаМожно услышать, он шум услыхал у прибрежных утесов.Волны прибоя кипели, свирепо на берег высокийС моря бросаясь, и весь был он облит соленою пеной.Не было заводи там — защиты судов — иль залива,Всюду лишь кручи виднелись, суровые скалы и рифы.У Одиссея ослабли колени и милое сердце.В сильном волненьи сказал своему он отважному духу:«Горе великое! Дал мне увидеть нежданную землюЗевс, переплыл невредимо я эту пучину морскую,Но никакого мне выхода нет из моря седого.Острые скалы повсюду. Бушуют вокруг, расшибаясь,Волны, и гладкой стеной возвышается берег высокий.Море у берега очень глубоко; никак невозможноДна в нем ногами достать и гибели грозной избегнуть.Если пристать попытаюсь, то волны, меня подхвативши,Бросят на твердый утес, и окажется тщетной попытка.Если ж вдоль берега я поплыву и найти попытаюсьГде-нибудь тихую заводь морскую иль берег отлогий, —Сильно боюсь я, чтоб буря, внезапно меня подхвативши,Не унесла в многорыбное море, стенящего тяжко,Иль чтоб не выслало мне божество одного из огромныхЧудищ из моря, питаемых в нем Амфитритою славной.Знаю ведь я, как сердит на меня Посейдон-земледержец».Но между тем как рассудком и духом он так колебался,Вдруг понесен был огромной волной он на берег скалистый.Кожу бы всю там содрал он и кости себе раздробил бы,Если бы вот чего в сердце ему не вложила Афина:Прыгнув, руками обеими он за скалу ухватился.Там он со стоном висел, покамест волна не промчалась.Так он ее избежал. Но вдруг, отразившись обратно,Снова его она сшибла, далеко отбросивши в море.Если полипа морского из домика силою вырвать,Видно на щупальцах много приставших к ним камней мельчайших;Так же и к твердому камню утеса пристала вся кожаС рук Одиссея. Его же волна с головою покрыла.Тут бы, судьбе вопреки, и погиб Одиссей несчастливый,Если б присутствия духа в него не вложила Афина.Вынырнув вбок из ревущей волны, набегавшей на скалы,Поплыл вдоль берега он и на землю глядел, не найдется льГде-нибудь тихая заводь морская иль берег отлогий.Вдруг, плывя, добрался он до устья реки светлоструйной.Самым удобным то место ему показалось: свободноБыло оно и от скал и давало защиту от ветра.Сразу узнал он впаденье потока и духом взмолился:«Кто бы ты ни был, владыка, внемли мне! Молюсь тебе жарко,От Посейдоновых страшных угроз убегая из моря.Даже в глазах у бессмертных достоин почтения странник,Их о защите молящий, — вот так, как теперь, пострадавший,Я к теченьям твоим и коленям твоим припадаю!Сжалься, владыка! Горжусь, что тебя о защите молю я!»Тотчас теченье поток прекратил и волну успокоил.Гладкою сделал поверхность пред ним и спас его этимОколо устья реки. Подкосились колени и рукиУ Одиссея. Совсем его бурное море смирило.Все его тело распухло; морская вода через ноздриИ через рот вытекала, а он без сознанья, безгласныйИ бездыханный лежал: в усталости был он безмерной.После того как очнулся, и дух в его сердце собрался,Прежде всего отвязал он с себя покрывало богиниИ покрывало пустил по реке, впадающей в море.Быстро оно на волнах понеслось по теченью, и в рукиИно его приняла. И выбрался он из потока,Лег в тростнике и к земле плодоносной припал поцелуем.Сильно волнуясь, сказал своему он отважному сердцу:«Что ж это будет со мной? И чем все кончится это?Если возле реки тревожную ночь проведу я,Сгибну я здесь, укрощенный холодной росою и вреднымИнеем: обморок сделал совсем нечувствительным дух мой.Воздухом веет холодным с реки с приближением утра.Если ж на холм я взойду и в этой вон роще тенистойВ частых лягу кустах, и прозяблость меня и усталостьТам покинут, и сон усладительный мной овладеет, —Как бы, боюсь я, не стать для зверей мне добычей и пищей!»Вот что, в уме поразмыслив, за самое лучшее счел он:К роще направил свой путь. Она на пригорке открытомБлизко лежала от речки; пробрался под куст он двойной тамСросшихся крепко друг с другом олив — благородной и дикой.Не продувала их сила сырая бушующих ветров,Не пробивало лучами палящими яркое солнце,Не проникал даже до низу дождь, до того они густоМежду собою ветвями сплелись. Одиссей погрузилсяВ эти кусты и под ними нагреб себе тотчас рукамиМягкое ложе из листьев опавших, которых такаяГруда была, что и двое и трое б могли в ней укрытьсяВ зимнюю пору, какою суровой она ни была бы.В радость пришел, увидавши ее, Одиссей многостойкий.Листья он в кучу нагреб и сам в середину забрался,Так же как в черную золу пастух головню зарываетВ поле далеком, где нет никого из людей по соседству,Семя спасая огня, чтоб огня не просить у другого.В листья так Одиссей закопался. Паллада АфинаСон на него излила, чтоб его от усталости тяжкойОсвободил он скорей, покрыв ему милые веки.

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ