Дмитрий Мережковский - Полное собрание стихотворений Страница 13

1886

Дон Кихот

Шлем – надтреснутое блюдо,Щит – картонный, панцирь жалкий...В стременах висят, качаясь,Ноги тощие, как палки.

Но зато как много детскойДоброты в улыбке нежной,И в лице худом и бледном —Сколько веры безмятежной.

Для него хромая кляча —Конь могучий Росинанта,Эти мельничные крылья —Руки мощного гиганта.

Видит он в таверне грязнойРоскошь царского чертога,Слышит в дудке свинопасаЗвук серебряного рога.

Санхо Панца едет рядом;Гордый вид его серьезен:Как прилично копьеносцу,Он величествен и грозен.

В красной юбке, в пятнах дегтя,Там, над кучами навоза, —Эта царственная дама —Дульцинея де Тобозо...

Страстно, с юношеским жаром,Он толпе крестьян голодных,Вместо хлеба, рассыпаетПерлы мыслей благородных:

«Люди добрые, ликуйте, —Наступает праздник вечный:Мир не солнцем озарится,А любовью бесконечной...

Будут все равны; друг другаПерестанут ненавидеть;Ни алькады, ни бароныНе посмеют вас обидеть.

Пойте, братья, гимн победный!Этот меч несет свободу,Справедливость и возмездьеУгнетенному народу!»

Из приходской школы детиВыбегают, бросив книжки,И хохочут, и кидаютГрязью в рыцаря мальчишки.

Аплодируя, как зритель,Жирный лавочник смеется;На крыльце своем трактирщикВесь от хохота трясется.

И почтенный патер смотрит,Изумлением объятый,И громит безумье векаОн латинскою цитатой.

Из окна глядит цирюльник,Он прервал свою работу,И с восторгом машет бритвой,И кричит он Дон Кихоту:

«Благороднейший из смертных,Я желаю вам успеха!..»И не в силах кончить слова,Задыхается от смеха.

Все довольны, все смеютсяС гордым видом превосходства.И никто в нем не заметитКрасоты и благородства.

Он не чувствует, не видитНи насмешек, ни презренья:Кроткий лик его – так светел,Очи – полны вдохновенья.

Смейтесь, люди, но быть может,Вы когда-нибудь поймете,Что возвышенно и святоВ этом жалком Дон Кихоте:

Святы в нем – любовь и вера,Этой верою согретыВсе великие безумцы,Все пророки и поэты!

1887

Жертва

У ясных волн священной БрамапутрыПроводит дни в молитве и постеБожественный подвижник Усинара.Однажды царь небес, могучий ИндраОтшельника задумал испытать.Тогда в голубку Агни превратился,И соколом за ней помчался Индра.Но на груди подвижника святого,Увидев в нем защиту от врага,Дрожащая голубка приютилась;Он бережно покрыл ее рукойИ ласково промолвил ей: «Не бойся!»Но в тот же миг на каменный уступ —Угрюм и мрачен – сокол опустилсяИ злобно крикнул: «По какому праву,Могучий Усинара, ты дерзнулОтнять мою законную добычу?» —«Во имя милосердья и любвиТому, кто слаб, я должен дать защиту» —«Что значит милосердье и любовь?В моем гнезде голодные птенцыИ день и ночь кричат: отец, дай пищи!Лишив меня последнего куска,Старик, ты предал их голодной смерти!» —«Я дам тебе волшебные дворцыИ грудами каменьев драгоценных,И золотом осыплю я тебя, —Но, – видит Бог, – я выдать не могуГонимую, беспомощную жертву...»Он говорил и старческой рукойЛюбовно гладил белую голубку.«Нет, Усинара, – грозно молвил сокол, —К чему мне золото, к чему дворцы:Я не отдам за них моей добычи.Смерть – побежденным, сильным – торжество, —Таков закон природы беспощадный.Я голоден, не мучь меня, старик...Мне надо теплого живого мяса!Я требую, чтоб ты мне возвратилКусок, моей добыче равный весом.И если ты не хочешь, чтоб погиблаИная жертва – мяса для меняИз собственной груди ты должен вырвать».Но ласково морщинистой рукойОтшельник гладил белую голубку,Потом взглянул на сокола, и жалостьКо всем живым, ко всем, кого томитНужда и голод, жалость кротким светомЗажглась в его божественных очах,Задумчивых и бесконечно добрых.Он тихо молвил соколу: «Ты прав».И острый нож он в грудь себе вонзил,И вырезал кусок живого мяса,И бросил соколу взамен добычи.Но тот сказал: «Мы смерим на весах,Чтоб был кусок голубке равен весом».И повелел отшельник, и пред нимЯвился рой духов его служебных.Тяжелые огромные весыОни к скале гранитной прицепили,И на одну из чашек голубь сел,И на другую бросил УсинараКусок кровавый собственного тела.Но чаша с голубем не поднялась.Еще кусок он вырезал и бросил,Потом еще, еще... и кровь струилась,И не было на нем живого места:Срывал он тело с бедер, с плеч, с грудиИ все кидал, кидал на эту чашу,Что неподвижно в воздухе висела.Вся плоть его – зияющая рана,Под ней в крови кой-где белеет кость,А между тем в очах глубоко ясных —Все та же необъятная любовь.Он подошел к весам и покачнулся,И навзничь грохнулся, но среди мукОн упрекал себя за эту слабость,Он говорил: «Позор, позор тебе,О жалкое, бессмысленное тело!..Иль мало я учил тебя страдать,Томил постом, сушил полдневным зноем...Вперед, скорей, – конец твой недалек:Еще одно последнее усилье!..»Из лужи крови бодро он поднялся,Приблизился к весам и в них вошел,И чаша опустилась до земли,И радостно к лазуревому небуСпасенная голубка вознеслась.Вздохнул он и промолвил: «Как я счастлив!..»И бледное прекрасное челоБезоблачным блаженством просияло.

1886

Аллах и Демон

(мусульманское предание)

...В начале не было ни солнца, ни планет,И над вселенною от края и до края,Как вечная заря, могучий ровный светБез тени, без лучей горел, не угасая.Как пыль разбитых волн, как смерч, как ураганНад миллионами теснились миллионыБесплотных ангелов, и в светлый океанИх огнекрылые сливались легионы.Как в бурю грозный гул взволнованных лесов,Гремело: «Свят, свят, свят!» – со всех концов вселенной,И бездны вторили той песне вдохновенной.Но вдруг над сонмами сияющих духовПромчалась весть о том, что в недрах ночи темнойЗадумал Бог создать какой-то мир огромный,Каких-то маленьких, страдающих людей, —Страдающих... увы, как мрачно, как сурово,Каким предчувствием неведомых скорбейНа небе в первый раз звучало это слово!..С поникшей головой, с покорностью в очах,Полны томительным отчаяньем и страхом,Безмолвно ангелы стояли пред Аллахом.Когда же издали в испуганных рядахБлагоговейное промчалось: «Аллилуйя!»Так стыдно в этот миг, так больно стало мне,Что на Всевышнего восстал я, негодуя,И ропот мой пред ним раздался в тишине;Я видел в будущем обиды и страданьяВсех этих трепетных, беспомощных людей,Я понял их печаль, я слышал их рыданья, —И пламя жалости зажглось в груди моей.Любовь великая мне сердце наполняла,Любовь меня звала, – и я покорно шел,На Всемогущего я рать мою повелЗа мир, за бедный мир, и битва запылала...И дрогнул в небесах сияющий престол —Я говорил себе: отдам я жизнь мою,Но жалкий мир людей создать я не позволюИ человечество пред Богом отстою!О пусть я ныне пал, низверженный громами,Пускай тройная цепь гнетет меня к землеИ грудь изрезана глубокими рубцами,И выжжено клеймо проклятья на челе, —Еще мой гордый дух в борьбе не утомился,Еще горит во мне великая любовь,И будущность – за мной, и я воскресну вновь, —Я пал, но не сражен, я пал, но не смирился!Не я ли пробудил могучий гнев в сердцах,Не я ли в них зажег мятежный дух свободы?Под знаменем моим сбираются народы:Я цепи их разбил, – и мир в моих руках!Придите же ко мне, страдающие братья, —И я утешу вас, и на груди моейНайдете вы приют от Божьего проклятья:Придите все ко мне, – я заключу в объятьяМоих измученных, обиженных детей!Восстаньте, племена, как волны пред грозою,Как тучи темные, наполним мы весь мир,Необозримою, бесчисленной толпоюПокроем небеса и омрачим эфир.Так много будет нас, что крики, вопли, стоныВсе гимны ангелов на небе заглушат, —И язвы грешников им воздух отравят,И в черной копоти померкнут их короны.Дождемся, наконец, мы радостного дня:И задрожит Аллах, и разобьет скрижали,Поймет, что за любовь, за правду мы восстали,И он простит людей, и он простит меня.Как будут там, в раю, блаженны наши слезы,Там братья-ангелы придут нас обниматьИ кровь из наших ран с любовью вытиратьКраями светлых риз, и пурпурные розыС блестящих облаков на грешников кидать.Как утренняя тень, исчезнет наше горе,И небо, и земля тогда сольются вновьВ одну великую безгрешную любовь,Как в необъятное сияющее море...

1886