Владимир Маяковский - Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 Страница 13

[1924]

Селькор*

Город растет,      а в далекой деревне,в тихой глуши      медвежья углавсе еще   стынет      в дикости древнейстарый,   косматый,         звериный уклад.Дико в деревне,         и только селькоры,жизнь   подставляя         смертельным рискам,смело   долбят      непорядков горыкуцым   своим      карандашным огрызком.Ходит   деревнею          слух ухатый:«Ванька — писатель!» —            Банда кулацкая,камни запрятав,         таится у хаты,бродит,   зубами         по-волчьи лацкает.В темном лесу      настигнут к но̀чи…«Ванька идет!      Православные,            тише!»Раз топором!      А после гогочут:«Што?   Теперь,      небойсь, не напишет!»Труден   и тяжек         путь селькора.Но славят        и чтут вас         каждый деньвсе,       кто беден,      все, кто в горе,все, кто в обиде,          все, кто в нужде!Враг богат,      изворотлив         и ловок,но не носить нам            его оков.Ваш карандаш      вернее винтовок,бьет   и пронзает      лучше штыков.

[1924]

На помощь*

Рабочий!       Проснись,         вставай            и пройдивверх   и вниз по Цветному*.В тебе   омерзенье            и страх родитэтот   немытый      омут.Смотри и слушай:         прогнивший смех,взгляд   голодный и острый.Идут,   расфуфырясь         в собачий мех,жены, дочки      и сестры.Не за червонец даже,         за грошэта      голодная массапо подворотням          на грязи рогожраспродает      свое мясо.Сюда   попробуй         сунься,            полезь!Здесь   бьют      пострашнее танков!Иссушит,      сгрызет         и свалит болезньтебя,   и детей,      и правнуков!Идут —   накрашены обе щеки —аллеей   грязной и торной,а сбоку   с червонцами покупщики,как будто —      над падалью вороны.Я знаю:   такое      не вытравишь враз,века        проституток калечат.Я знаю:   десятки         красивеньких фразболезни веков          не излечат.Рабочий,       нужду         учись пониматьне той лишь,      с которой венчанный.Своя ли,   чужая ль жена            или мать —рабочий, вниманье женщине!

[1924]

Посмеемся!*

СССР!   Из глоток из всех,да так,   чтоб врагу аж смяться,сегодня   раструбливай         радостный смех —нам       можно теперь посмеяться!Шипели: «Погибнут         через день, другой,в крайности —         через две недели!»Мы       гордо стоим,         а они дугойизгибаются.      Ливреи надели.Бились   в границы Советской страны:«Не допустим      и к первой годовщине!»Мы      гордо стоим,          а они —         штаныв берлинских подвалах чинят.Ллойд-Джорджи*            ревели               со своих постов:«Узурпаторы!      Бандиты!             Воришки!»Мы       гордо стоим,           а они — раз стослетали,   как еловые шишки!Они       на наши      голодные днирадовались,      пожевывая пончики.До урожаев      мы доживаем,                  а онипоследние дожевали         мильончики!Злорадничали:      «Коммунистам               надежды нет:погибнут      не в мае, так в июне».А мы,   мы — стоим.         Мы — на 7 летближе к мировой коммуне!Товарищи,         во-всю         из глоток из всех —да так, чтоб врагам         аж смяться,сегодня   раструбливайте            радостный смех!Нам        есть над чем посмеяться!

[1924]

Флаг*

Ты пёр   позавчера      за громыханьем            врангелевских ядер.Теперь   в изумленьи юли!Вот мы —         с пятьдесят —            стоим               на пядиСоветской      посольской земли.Товарищи,          двое          доктаких, что им      и небо пустяк,влезли   и стали      крепить на флагштокв серпе и молоте           ситцевый стяг.Флажок тонковат,         помедлил минутцу,кокетничал с ветром,         и вдруг            флажокразвился в ветре           и стал пламениться,зажег облака,      поднебесье зажег.Париж отвернулся,         Париж крепится,хранит   солидность,         годами вселённую.Но вот   пошла      разрастаться тряпицана весь Париж,      на мир,            на вселенную.Бурчат:   «Флажок за долги?            Не цена!»А тут —      и этого еще не хватало! —Интернационалчерез забор      махнул         и пошел по кварталам.Факт —   поют!      Играют —            факт!А трубы дулись,          гремели.А флаг горит,      разрастается флаг.Переполох на Гренелле*.Полезла консьержка*.         Консьерж полез.Из всех   из парадных окрест,из тысяч      свистков      «Аксион франсез»*ревет   кошачий оркестр.Орут:   «Чем петь,          гоните долги!»Мы жарим.      Смолкают, выждав.И снова   свистят,           аж трещат потолки.Мы вновь запеваем —            трижды.Я крикнуть хочу:          «Извините, мусьи!Мы       здесь       пребываем по праву.Для этого        мили      Буденный месил,гоняя   белых ораву.Орете не вы,      а долги орут.Доели   белые,      знать.Бросали   франки в них,         как в дыру,пока   догадались      признать.В драках,       чтоб песне         этой            распе́сниться,рубили нас      белые         в доски.Скажите,       их пушки         вашим            ровесницы?Их пули      вашинским         тёзки?Спуститесь на землю!         Мораль —               облака.Сторгуемся,      милые тети!У нас   от нашествий,         у нас            от блокадведь тоже        трехверстный счетик.Мы стали        тут      и не двинемся с места.А свист —          как горох         об гранит.Мы мёрли,          чтоб петь         вот это            вместо«Боже,буржуев храни»*. [1924–1925]

Третий фронт*