Михаил Зенкевич - Стихотворения Страница 13

16 июня 1942

ВОЛЖСКАЯ

Ну-ка дружным взмахом взрежем            гладь раздольной ширины,Грянем эхом побережий,            волжской волею пьяны:«Из-за острова на стрежень,            на простор речной волны…»

Повелось уж так издавна:            Волга — русская река,И от всех земель исправно               помощь ей издалекаПолноводно, полноправно                шлет и Кама и Ока.

Издавна так повелося —            в море Каспий на привалВниз от плеса и до плеса            катится широкий валМимо хмурого утеса,            где грозой Степан вставал.

И на Волге и на Каме            столбовой поставлен знак.Разгулявшись беляками,            белогривых волн косякОмывает белый камень,            где причаливал Ермак.

Воля волжская манила            наш народ во все века,Налегала на кормило            в бурю крепкая рука.Сколько вольных душ вскормила                   ты, великая река!

И недаром на причале            в те горячие денькиК волжским пристаням сзывали                 пароходные гудки,Чтоб Царицын выручали            краснозвездные полки.

Береги наш край советский,                    волю вольную крепи!От Котельникова, Клетской            лезут танки по степи.Всех их силой молодецкой            в Волге-матушки топи!

Волны плещутся тугие,            словно шепчет старина:«Были были не такие,            были хуже времена.Разве может быть Россия            кем-нибудь покорена!»

1942

551-МУ АРТПОЛКУ

Товарищи артиллеристы,Что прочитать я вам могу?Орудий ваших гул басистый —Гроза смертельная врагу.

Кто здесь в землянке заночует,Тот теплоту родной землиВсем костяком своим почует,Как вы почувствовать могли.

Под взрывы мин у вас веселье,И шутки острые, и смех,Как будто справить новосельеВ лесок стрельба созвала всех.

Танк ни один здесь не проскочит,И если ас невдалекеПикировать на вас захочет,Он рухнет в смертное пике.

Здесь, у передовых позицийСреди защитников таких,В бой штыковой с врагом сразитьсяНеудержимо рвется стих.

Пускай мой стих, как тост заздравный,Снарядом врезавшись в зенит,Поздравив вас с победой славной,Раскатом грозным зазвенит!

Мы все сражаемся в надежде,Что будет наша жизнь светлаИ так же радостна, как прежде,И даже лучше, чем была.

Ведь час свиданья неминуем,Когда любимая однаНам губы свяжет поцелуем —Невеста, мать или жена.

И снова детские ручонкиНам шею нежно обовьют,И скажет «папа» голос звонкий,И дома встретит нас уют.

Так будет! Но гангреной лапаФашистской свастики черна,И нам в боях идти на Запад,И к подвигам зовет война.

Заданье выполним любое.Крошись, фашистская броня!Команда: «Все расчеты к бою!Огонь!»     И не жалеть огня.

1942

ФРОНТОВАЯ КУКУШКА

Вповалку на полу уснулиПод орудийный гневный гром.Проснулись рано в том же гулеРаскатно-взрывчатом, тугом.

Я из землянки утром вышелНавстречу серому денькуИ в грозном грохоте услышалПевучее «ку-ку, ку-ку…»

Еще чернели ветви голо,Не высох половодья ил,И фронт гремел, а дальний голосНастойчиво свое твердил.

Огонь орудий, все сметая,Не причиняет ей вреда.Поет кукушка фронтовая,Считая долгие года.

На майском утреннем рассветеНа гулком боевом токуБойцам желает многолетьяЛесное звонкое «ку-ку».

1942

СТАКАН ШРАПНЕЛИ

И теперь, как тогда в июле,Грозовые тучи не мне льОтливают из града пули,И облачком рвется шрапнель?

И земля, от крови сырая,Изрешеченная, не мне льОт взорвавшейся бомбы в СараевеПуховую стелет постель?

И голову надо, как кубокЗаздравный, высоко держать,Чтоб пить для прицельных трубокСо смертью на брудершафт.

И сердце замрет и екнет,Горячим ключом истекай:О череп, взвизгнувши, чокнетсяС неба шрапнельный стакан.

И золотом молния мимоСознанья: ведь я погиб…И радио… мама… мама…Уже не звучащих губ…

И теперь, как тогда, в то лето,Между тучами не потому льИз дождей пулеметную лентуПросовывает июль?

1924

НОКАУТ

В бессоннице ночи, о, как мучительноПульсируют в изломанном безволием теле —Боксирующих рифм чугунные мячи,Черные в подушках перчаток гантели.За раундом раунд. Но нет, я не сдамся.На проценты побед живя, как рантье,И поэт падет, как под ударами ДемпсиИ Баттлинг Сики пал Карпантье…Слышать — как сорокатысячная толпа рукоплещетИ гикает, и чувствовать, как изо ртаИ из носа кипятком малиновым хлещетЛопнувшая шина сердца — аорта.И бессильно сжимая сведенные пальцы,В тумане обморока видеть над собойНаклоненное бронзовое лицо сенегальца,Упоенного победой, торжеством и борьбой.Готовый к удару, он ждет. Но не встанетСраженный, и матча последний моментУже желатином эфирным стынетВ вечности кинематографических лент.Боксер, иль поэт, о, не все ли равноКак пораженным на месте лобном лечь.Нокаут и от молний в глазах черно,Беспамятство, и воли и поэзии паралич!

ПЕРЕВОДЫ

АНДРЕ ШЕНЬЕ

(1762–1794)

ЯМБЫ

Когда мычащего барана за ограду

Когда мычащего барана за оградуВеревкой тянут на убой,На бойню среди дня, то разве кто из стадаСмущается его судьбой?

Весною на лугу он детям был забавой,И девушки, резвясь порой,Вплетали с кос своих ему на лоб кудрявыйЦветок иль бантик кружевной.

Не думая о нем, едят его жаркое,Так в этой бездне погребен,Я участи своей жду в мертвенном покое,Уже вкусив забвенья сон.

Самодержавному есть хочется народу.Набиты под тюремный свод,Ждут тысячи голов скота ему в угоду,Как я, взойти на эшафот.

Чем помогли друзья? Не раз они украдкойБросали деньги плачам,И писем их слова я впитывал, как сладкийИ освежительный бальзам.

Но бесполезно все. Им жребий мой неведом.Живите же. Вам жизнь данаНе торопясь идти за мной в могилу следом;И я в другие времена

Несчастных обходил, отворотив, быть может,От них рассеянно свой взор.Живите же, друзья, и пусть вас не тревожитМой ранний смертный приговор.

Его язык — клеймо железное, и в венах

«Его язык — клеймо железное, и в венахЕго не кровь, а желчь течет».Двенадцать долгих лет с долин благословенныхПоэзии сбирал я мед.

Сот золотой я нес, и можно было видетьПо прежним всем стихам моим,Умел ли с Музою я мстить и ненавидеть.И Архилох, тоской томим,

Отцу невесты мстя, избил бичами ямбаБезумье нежное свое;Но я не из груди предателя ЛикамбаДля мести выдернул копье.

О, знайте! Молнии с моей сверкают лирыЗа родину, не за себя.И хлещут бешено бичи моей сатиры,Лишь справедливость возлюбя.

Пусть извиваются и гидры и питоны,Железом их, огнем клейми.Их истребив дотла, воздвигнув вновь законы,Мы снова станем все людьми!

С худыми днищами прогнивших двадцать барок