Отговорила роща золотая… Новокрестьянская поэзия - Антология Страница 13

Золотыми в поле журавлями

Мы недаром дружно поднялись.

Жизнь моя поблекнула в опале,

В жгучем ветре вечных голодух.

На крутом житейском перевале

Я устал и медленно потух.

Но до самой до последней пяди

И сейчас уверенно пойду

Новой жизни, новой песни ради

На любую тяжкую беду.

Мне не страшно заседеть годами,

Я люблю веселой жизни звук.

И земли мечтающее знамя

До конца не выроню из рук!

1926

Александр Васильевич

Ширяевец

(1887–1924)

Аму-Дарья

Лавиной неприглядно-бурой

Бурлит меж низких берегов,

И будто слышен голос хмурый:

– «Я – дочь снегов и ледников!

Все опрокину, все смету я!»

И вот, разрушив ряд плотин,

Вдруг воду желтую, густую,

Стремит по новому пути!

Всегда в борьбе неутомимой,

Всегда тоска созревших сил!

За это в крае нелюбимом

Тебя одну я полюбил!

1919

Архангельский глас

Щупал девок я, ластился к бабам,

Матершинничал в три этажа.

Повлекут по загробным ухабам,

Чтоб поджарить меня, как стрижа.

Заартачившись у сковородки,

Завоплю я, ругнувшись зело:

– Отпустите – катнуться на лодке

На денек только – в наше село!

Взгромыхает Архангельский глас.

– Не годишься ни в ад ты, ни в рай!

Убирайся-ка, парень, от нас!

Щупай девок, гармонь раздувай!

Атаманова зазноба

Нет утехи, нет спокоя

С той поры, как мой родной

Закатился с голытьбою

К понизовью на разбой…

Где простились, вкруг да окол

Все брожу я у реки…

– Ах, неужто сгибнет сокол

С той ли вражеской руки!

Ночью снится взгляд прощальный,

Клич могутный… стон… пальба,

Да железный звон кандальный,

Да два висельных столба…

И взбегаю на бугры я,

Где разгульник поклялся:

Не метнутся ль заревые

С понизовья паруса?..

Башня Сумбеки

Давно-давно умолк Сумбеки

Великий плач, а ты – цела.

И будешь ты грустить вовеки

О тех, кого пережила.

Не о Сумбеки ли прибоем

Поет весенняя река?

Одна… не скачут с диким воем

На помощь ханские войска…

Лишь ночью жуткой и туманной,

В годину битвы роковой,

Услышишь снова вой гортанный

И плач Сумбеки горевой…

1916, (?)

Бурлак

Уплыву, как только вспенится

Волга-матушка-река!

У бродяг душа не пленница.

Не дрожит у кошелька!

Любо петь мне песни смелые,

Что поет по Волге голь,

Двинуть весла в гребни белые!

– Эх, зазноба, не неволь!

Уноси быстрей, кормилица,

Наши барки и плоты!

Глядь и ветер принасилится.

Будет меньше маеты…

Не меня ль краса румяная

Манит с берега рукой?..

Да милей мне воля пьяная!

Обручился я с рекой!

«В душном городе нищ я и жалок…»

В душном городе нищ я и жалок,

И тоску одолеть мне невмочь…

Снятся пляски и песни русалок

В колдовскую Купальскую ночь…

– Сам не свой я! Мерещится, снится,

Как аукает Леший в бору,

И огнится, взлетая, Жар-птица,

И разбойничий клад на яру…

Жутко мне… Захирею я скоро…

Не заглянет сюда Лесовик…

– Убежать бы к родному простору,

На зазывный русалочий крик!

1916, 1918

Волге

Тускнеет твой венец алмазный,

Не зыкнет с посвистом жених…

Все больше пятен нефти грязной —

Плевки Горынычей стальных…

Глядишь, старея и дряхлея,

Как пароходы с ревом прут,

И голубую телогрею

Чернит без устали мазут…

А жениха все нет в дозоре…

Роняет известь едкий прах…

Плывешь ты с жалобою к морю,

Но и оно – в плевках, в гудках…

Гадание

Месяц скатною жемчужиной

Засветился над горой.

– Выйди, званый, выйди, суженый!

Правду, зеркальце, открой!

Крестик снят… Одна я в горнице,

Ставлю свечи у зеркал…

– Кто покажется затворнице:

Стар иль молодец-удал?..

Вот и полночь… Жутко… Слышу я.

Как хохочет, весела,

Нечисть страшная под крышею,

Пляс бесовский завела…

Кто-то тянется и корчится.

Метит лапою обнять…

– Убежала бы, да хочется

О заветном разузнать…

Месяц скатною жемчужиной

Льет узорные лучи.

– Выйди, званый, выйди, суженый!

Сердце, сердце, не стучи!

Глаза

Посмотришь бегло – будто бы как все…

Посмотришь глубже – засосало в омут!

Глаза, глаза!.. И льнешь лучом к росе,

И давит, жжет квадрат холодных комнат.

И кто ж тебе придется по душе?

Калик немало пустишь ты по свету!..

Тону, тону в глазах, как в Иртыше

Тонул Ермак… И нет спасенья, нету…

17 ноября 1920 г.

«Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк…»

Николаю Клюеву

Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк:

Удаль в городе пропала, – замотался паренек…

А как девица-царевна, светом ласковых очей,

Душу вывела из плена – стали песни позвончей.

А