Геометрическая поэзия - Софья Бекас Страница 13

«Давай же, любовь, — прошептал тихо старец, -

Великую силу свою докажи!

Пусть сердце моё бьётся ради другого,

Прекрасную девушку вновь оживит!»

О чудо! Пусть старец теперь равнодушен

Без органа чувств, и ему всё равно,

Вернёт ли из мёртвых любовь его жизни

Владыка Аид, громко бьётся оно –

Оно — его сердце — в груди бедной девы,

Качает недавно остывшую кровь,

И в доказательство искренней веры

Её возвращает на землю любовь.

Вот дева проснулась… Как что-то большое

О рёбра стучит, она чувствует. Нож,

Сверкающий сталью, лежит в руке старца,

И всё, что здесь было — кошмар, а не ложь, -

Всё чистая правда. Старик взглядом мрачным

Обводит творение собственных рук,

Но нет в нём ни отблеска радости, счастья,

Лишь след от недавно испытанных мук.

Вот так вот, друзья… Свой рассказ завершаю –

Надеюсь, баллада понравилась вам –

И с совестью чистой теперь разрешаю

Дать волю скопившимся в горле слезам.

А может быть, вам ничего не сказала

Баллада моя. Что ж, тогда помолчу

О чувствах возвышенных, но напоследок

Подумать о силе любви поручу,

Ведь только она, да, она оживила

Прекрасную девушку, старца любовь,

Та самая жизнью дарёная сила:

Мы за неё отдаём свою кровь,

Становимся чёрствыми, злыми порою,

Живём в одиночестве гордый свой век,

Мы, разлучённые глупой судьбою,

Лишь бы был счастлив один человек.

Скажу по секрету, живут и поныне

В местах, где не тает весною ледник,

Прекрасная девушка и вместе с нею

В прямом смысле слова без сердца старик.

Оксюморон

Оксюморон — образное сочетание противоречащих друг другу понятий.

В моей груди зияет тенью бездна,

И в жилах, как обычно, стынет кровь,

Всё потому, что знаю я, любезный:

Оксюморон — ответная любовь.

Ты говоришь, а я живу надеждой,

Что хватит воздуха до реплики своей,

И для меня услугою медвежьей

Является твой искренний привет.

А почему? Да потому что больно

Встречаться и прощаться каждый раз,

Не зная, рад ли ты меня увидеть.

Ты, говорят, заядлый ловелас

И, видимо, со мной ты только скромен,

Со мною пуст и холоден, как лёд,

Ведь список твоих радостей огромен

И, может быть, совсем уже не тот,

Что был когда-то раньше, на рассвете

Знакомства нашего и наших первых встреч,

И ты передо мной теперь в ответе

За то, что заставляешь их беречь.

Я их забыть была бы очень рада,

Да только сердце бережно хранит

Их стёршуюся жёлтую бумагу,

След выцветших от времени чернил.

Без воин, без интриг и без сражений

Ты захватил когда-то в сердце трон,

И вот теперь не спорь, я говорила:

Ответная любовь — оксюморон.

Ты одиночка; молчалив, печален,

А я, как луч, играю на стене,

И зеркало кривое отражает

Эмоции, пришедшие извне.

Ты мрачен и безмолвен, как ноябрь,

А я светла, игрива, как апрель,

Но как тебе помочь, увы, не знаю,

И вызвать долгожданную капель.

Я жду, как пёс, как Хатико, у двери,

Что ты придёшь, ответишь наконец;

Назло врагам, из принципа, за веру

Заполучу страдальческий венец

Твоей любви… К кому? Кого ты любишь?

Кого угодно, только не меня

И, сам того не зная, обязуешь

Пускать галопом сердце, как коня.

От рассвета до заката…

От рассвета до заката

Пашет лошадь в мрачном поле,

И ни конь, ни жеребята

Не зовут обратно в стойло

Эту лошадь: слишком пусто

В самодельной колыбели

Долгожданного покоя,

Лишь скрипят на шее петли

Конской сбруи — слишком туго.

Вроде то, а вродь не это,

И печалит почему-то

То, что лошадь так хотела.

По кому плачет Русь?

Мне однажды привиделось ночью:

Я у стен монастырских стою,

И священники странный молебен

Перед образом тихо поют

И как будто бы спорят о чём-то,

Слишком страстно желают свести

Незабытые старые счёты,

Всё не могут друг друга простить.

Вот монах вдруг один обернулся

И мне прямо в глаза посмотрел,

Только воздух едва шевельнулся

Над огнём полусальных свечей.

— Подойди, — попросил тихо старец. –

Я наш спор разрешить не берусь.

Ты для наших конфликтов чужая,

Так скажи, по кому плачет Русь?

Этот вечный вопрос без ответа

Остаётся уж слишком давно,

Мы решаем не первое лето

И не можем решить всё равно.

Помоги нам, случайный прохожий,

Человечества тайну раскрой,

И тогда день особо погожий

Тьму загадок закроет собой.

Лишь сказал он последнее слово,

Вдруг блеснула на небе змея,

И среди темной ночи глубокой

Я, похоже, осталась одна.

Шутка ли, дать ответ на вопросы,

На которые даже мудрец

Только чешет затылок и просит

Дать ему пару дней наконец?

Но мне нечего делать, и буду

Я ходить по земле до тех пор,

Пока главный ответ не добуду,

Не решу затянувшийся спор.

Вдалеке вырастает дубрава,

И среди многолетних стволов

Потихоньку рождается слава

Наших предков — священных отцов.

Отдыхает старушка-сторожка

На окраине тёмных лесов,

Что от жизни устали немножко

В ожидании сказочных снов,

На пороге мерещится Сергий,

Он не старец, но и не юнец,

Лишь звенят под одеждой вериги,

Сотни грубых, тяжёлых колец.

Он меня средь деревьев увидел,

И улыбка коснулась лица,

Словно солнце в весенней капели,

Превратила душою в юнца.

Я к нему подошла осторожно:

Он стоял предо мной, как живой,

Как в преданиях есть, преподобный,

Светлый образ, воссозданный мной.

— Здравствуй, Сергий, игумен великий,

Будь так добр, ответь на вопрос,

Что лишил нас покоя и силы,

И для нас оказался непрост.

Два монаха давно уже спорят,

Разъедает их светлая грусть,

И не могут решить, по кому же,

По кому плачет матушка-Русь.

Может быть, по тебе, о святейший?

Может, твой скоропостижный уход

Есть порок и недуг её злейший,

Ты и есть для нее антидот?

Ничего не ответил мне Сергий,

Только грустно главой покачал,

Опуская на землю вериги,

И лишь тихо так, робко сказал:

— Не по мне плачет родина наша,

Я тебе это точно скажу;

По крестьянам, что мёртвыми пашут,

Может быть, плачет матушка-Русь.

А по мне-то что плакать, скажите?

Пока жив буду в ваших сердцах,

Будет жить и великая сила,

Заключённая в вечных трудах.

Говоришь, я ушёл, а напрасно:

Никогда я и не уходил,

До сих пор ведь стоят мои храмы,

До сих пор ведь стоит монастырь.

Говоришь, что страна по мне плачет,

А когда я её покидал?