Иосиф Бродский - Собрание сочинений Страница 14

Баллада

Жил-был король, жил-был король,он храбрый был, как лев,жил-был король, жил-был король,король без королев.Он, кроме хлеба, ничегоне ел, не пил вина,одна отрада у негобыла: война, война.

И день и ночь в седле, в седле,и день и ночь с мечомон мчался, мчался по земле,и кровь лилась ручьемза ним, за ним, а впередирассветный ореол,и на закованной грудиво мгле мерцал орел.

Летели дни, неслись года,он не смыкал очей,о, что гнало его туда,где вечный лязг мечей,о, что гнало его в поход,вперед, как лошадь – плеть,о, что гнало его впередискать огонь и смерть.И сеять гибель каждый раз,топтать чужой посев...

То было что-то выше нас,то было выше всех.

Ответь, ответь, найди ответ,тотчас его забудь,ответь, ответь, найди ответ,но сам таким не будь.Он пред врагами честь своюи шпагу не сложил,он жизнь свою прожил в бою,он жизнь свою прожил!

Гони, гони, гони коней,богатство, смерть и власть,но что на свете есть сильней,но что сильней, чем страсть.Враги поймут, глупцы простят,а кто заучит роль,тот страстотерпец, тот солдат,солдат, мертвец, король.

Простись, простись, простимся с ним,простимся, чья вина,что тишь да гладь нужна одним,другим нужна война,и дробь копыт, и жизни дробь,походные костры.Одним – удар земли о гроб,другим – кларнет зари.

Романс

– Памятью убитых, памятью всех,если не забытых, так все ж без вех,лежащих беззлобно – пусты уста,без песенки надгробной, без креста.

Я то уж, наверно, ею не храним,кто-нибудь манерно плачет по ним,плачет, поминает землю в горсти,меня проклинает, Господь, прости.

Нет мне изгнанья ни в рай, ни в ад,долгое дознанье, кто виноват,дело-то простое, гора костей,Господи, не стоит судить людей.

Ежели ты выжил – садись на коня,что-то было выше, выше меня,я-то проезжаю вперед к огню,я-то продолжаю свою войну.

Я проезжаю. В конце – одно.Я-то продолжаю, не все ли равно,все-то на свете в говне, в огне,саксофоны смерти поют по мне.

Радость или злобу сотри с лица,орлик мой орлик, крылья на груди,Жизни и Смерти нет конца,где-нибудь на свете лети, лети.

Как нравится романс его тебе.Гадай, как оказался он в толпе,но только слишком в дебри не залезь,и в самом деле, что он делал здесь,среди дождя, гудков автомашин,кто может быть здесь более чужим,среди обвисших канотье, манжети старых пузырящихся газет,чем вылезший на монотонный фоннечесаный смятенный солдафон.

Кошмар столетья – ядерный грибок,но мы привыкли к топоту сапог,привыкли к ограниченной еде,годами лишь на хлебе и воде,иного ничего не бравши в рот,мы умудрялись продолжать свой род,твердили генералов имена,и модно хаки в наши времена;всегда и терпеливы и скромны,мы жили от войны и до войны,от маленькой войны и до большой,мы все в крови – в своей или чужой.

Не привыкать. Вот взрыв издалека.Еще планета слишком велика,и нелегко все то, что нам грозитне только осознать – вообразить.

Но оборву. Я далеко залез.Политика. Какой-то темный лес.И жизнь и смерть и скука до небес.

Что далее. А далее – зима.Пока пишу, остывшие домана кухнях заворачивают кран,прокладывают вату между рам,теперь ты домосед и звездочет,октябрьский воздух в форточку течет,к зиме, к зиме все движется в умах,и я гляжу, как за церковным садомжелезо крыш на выцветших домахволнуется, готовясь к снегопадам.

Читатель мой, сентябрь миновал,и я все больше чувствую провалмеж временем, что движется бегом,меж временем и собственным стихом.Читатель мой, ты так нетерпелив,но скоро мы устроим перерыв,и ты опять приляжешь на кровать,а, может быть, пойдешь потанцевать.Читатель мой, любитель перемен,ты слишком много требуешь взаменпоспешного вниманья твоего.И мне не остается ничего,как выдумать какой-то новый ход,чтоб избежать обилия невзгод,полна которых косвенная речь,все для того, чтобы тебя увлечь. [19]Я продолжаю. Начали. Пора.Нравоучений целая гораиз детективной песенки Вора.

Оттуда взять, отсюда взять.Куда потом сложить.Рукою в глаз, коленом в зад,и так всю жизнь прожить.

И день бежит, и дождь идет,во мгле бежит авто,и кто-то жизнь у нас крадет,но непонятно кто.

Держи-лови, вперед, назад,подонок, сука, тать!Оттуда взять, отсюда взять,кому потом продать.

Звонки, гудки, свистки, дела,в конце всего – погост,и смерть пришла, и жизнь прошлакак будто псу под хвост.

Свистеть щеглом и сыто жить,а также лезть в ярмо,потом и то и то сложитьи получить дерьмо.

И льется дождь, и град летит,везде огни, вода,но чей-то взгляд следит, следитза мной всегда, всегда.

Влезай, влетай в окно, птенец,вдыхай амбре дерьма,стрельба и смерть – один конец,а на худой – тюрьма.

И жизнь и смерть в одних часах,о, странное родство!Всевышний сыщик в небесахи чье-то воровство.

Тебе меня не взять, не взять,не вдеть кольца в ноздрю,рукою в глаз, коленом в зад,и головой – в петлю!

Поэты утомительно поют,и воры нам загадки задают.Куда девался прежний герметизм.На что теперь похожа стала жизнь.Сплошной бордель.Но мы проявим такт:объявим-ка обещанный антракт.

Танцуйте все и выбирайте дам.Осмеливаюсь я напомнить вам:не любят дамы скучного лица.

Теперь уж недалеко до конца.

Конец первой части

Часть II

Уже дома пустеют до зари,листва – внизу, и только ветер дует,уже октябрь, читатели мои,приходит время новых поцелуев.Спешат, спешат над нами облакакуда-то вдаль, к затихшей непогоде.О чем писать, об этом ли уходе.И новый свет бежит издалека,и нам не миновать его лучей.И, может быть, покажется скучнеймое повествование, чем прежде.Но, Боже мой, останемся в надежде,что все же нам удастся преуспеть:вам – поумнеть, а мне – не поглупеть.Я продолжаю. Начали. Вперед.

Вот шествие по улице идет.Уж вечереет, город кроет тень.Все тот же город, тот же год и день,и тот же дождь и тот же гул и мгла,и тот же тусклый свет из-за угла,и улица все та ж, и магазин,и вот толпа гогочущих разинь.А вечер зажигает фонари.Студентики, фарцмены, тихари,грузины, блядуны, инженераи потаскушки – вечная пора,вечерняя пора по городам,полупарад ежевечерних дам,воришки, алкоголики – крупа...Однообразна русская толпа.О них еще продолжим разговор,впоследствии мы назовем их – Хор.Бредет сомнамбулический отряд.Самим себе о чем-то говорят,князь Мышкин, Плач, Честняга, Крысолово чем-то говорят, не слышно слов,а только шум. Бредут, бредут хрипя,навеки погруженные в себя,и над Счастливцем зонтик распростерт,и прижимается к Торговцу Чорт,принц Гамлет руки сложит на груди,Любовники белеют позади.Читатель мой, внимательней взгляни:завесою дождя отделеныот нас с тобою десять человек.Забудь на миг свой торопливый веки недоверчивость на время спрячь,и в улицу шагни, накинув плащ,и, втягивая голову меж плеч,ты попытайся разобрать их речь.

В Петербурге снег и непогода,в Петербурге горестные мысли,проживая больше год от года,удивляться в Петербурге жизни.Приезжать на Родину в карете,приезжать на Родину в несчастьи,приезжать на Родину для смерти,умирать на Родине со страстью.Умираешь, ну и Бог с тобою,во гробу, как в колыбельке чистой,привыкать на родине к любови,привыкать на родине к убийству.Боже мой, любимых, пережитых,уничтожить хочешь – уничтожишь,подними мне руку для защиты,если пощадить меня не можешь.Если ты не хочешь. И не надо.И в любви, испуганно ловимой,поскользнись на родине и падай,оказавшись во крови любимой.Уезжать, бежать из Петербурга.И всю жизнь летит до поворота,до любви, до сна, до переулказимняя карета идиота.

А все октябрь за окном шумит,и переулок за ночь перемытне раз, не два холодною водой,и подворотни дышат пустотой.Теперь все позже гаснут фонари,неясный свет октябрьской зарине заполняет мерзлые предместья,и все ползет по фабрикам туман,еще не прояснившимся умаммерещатся последние известья,и тарахтя и стеклами, и жестью,трамваи проезжают по домам.(В такой-то час я продолжал рассказ.Недоуменье непротертых глази невниманье полусонных души торопливость, как холодный душ,сливались в леденящую струюи рушились в мистерию мою.)Читатель мой, мы в октябре живем,в твоем воображении живомтеперь легко представится тосканесчастного российского князька.Ведь в октябре несложней тосковать,морозный воздух молча целовать,листать мою поэму...Боже мой,что, если ты ее прочтешь зимой,иль в августе воротишься домойиз южных путешествий, загорев,и только во вступленьи надоев,довольством и вниманием убит,я буду брошен в угол и забыт,чтоб поразмыслить над своей судьбой,читатель мой...А, впрочем, чорт с тобой!Прекрасным людям счастья не дано.Счастливое рассветное вино,давно кружить в их душах перестав,мгновенно высыхает на устах,и снова погружаешься во мракпрекраснодушный идиот, дурак,и дверь любви запорами гремит,и в горле горечь тягостно шумит.Так пей вино тоски и нелюбви,и смерть к себе испуганно зови,чужие души робко теребя.Но хватит комментариев с тебя.Читатель мой, я надоел давно.Но все же посоветую одно:когда придет октябрь – уходи,по сторонам презрительно гляди,кого угодно можешь целовать,обманывать, любить и блядовать,до омерзенья, до безумья пить,но в октябре не начинай любить.(Я умудрен, как змей или отец.)Но перейдем к Честняге, наконец.

Хор: