Михаил Светлов - Стихотворения и поэмы Страница 14

36. РАБФАКОВКЕ

Барабана тугой ударБудит утренние туманы, —Это скачет Жанна д’АркК осажденному Орлеану.

Двух бокалов влюбленный звонТушит музыка менуэта, —Это празднует Трианон ДеньМарии-Антуанетты.

В двадцать пять небольших свечейЭлектрическая лампадка, —Ты склонилась, сестры родней,Над исписанною тетрадкой…

Громкий колокол с гулом трубНачинают «святое» дело:Жанна д’Арк отдает коструМолодое тугое тело.

Палача не охватит дрожь(Кровь людей не меняет цвета), —Гильотины веселый ножИщет шею Антуанетты.

Ночь за звезды ушла, а тыНе устала, — под переплетомТак покорно легли листыЗавоеванного зачета.

Ляг, укройся, и сон придет,Не томися минуты лишней.Видишь: звезды, сойдя с высот,По домам разошлись неслышно.

Ветер форточку отворил,Не задев остального зданья,Он хотел разглядеть твоиПодошедшие воспоминанья.

Наши девушки, ремешкомПодпоясывая шинели,С песней падали под ножом,На высоких кострах горели.

Так же колокол ровно бил,Затихая у барабана…В каждом братстве больших могилПохоронена наша Жанна.

Мягким голосом сон зовет.Ты откликнулась, ты уснула.Платье серенькое твоеНеподвижно на спинке стула.

37. МЕДНЫЙ ИНТЕЛЛИГЕНТ

Без десяти минут семьМедный всадник вздрогнул и ожил,Сошел с коня, по-прежнему нем,И молча стал приставать к прохожим.Он будто спрашивал:                                чья это смертьОдела в траур людей и здания,Что даже его привычную медьСегодня весь день раздирали рыдания?

Никто ничего ему не ответил:Их много — людей, он один на свете.

Спали, когда он пришел с прогулки,Свернувшись котятами, переулки.Спиной к Петру, лицом к НевеСтоял курчавый человек.

Ночь размышляла, к нему подползая:Можно его обнимать иль нельзя ей.Звездами был Ленинград осыпан,И губы Петра отворились со скрипом:

«Застонет моряк, если вот-вот утонет,И самый бесстрашный застонет в беде.Мне стон их понятен, но мною не понятСегодняшней скорбью отмеченный день.

Кто это смолк, но всё еще слышим?Он выше меня? И на много ли выше?»

Человек молчал, и ночь молчала…Сдавлена под тяжестью металла,Бровь Петра чуть-чуть затрепетала.

«Ведь оплакивала не меня жеВся моя родимая земля.Я не умирал сегодня. ЯВ этот день не простудился даже.

Только слышал я сквозь медный сон:Чьей-то смертью город поражен».Обернулся медленным движеньемЧеловек и молвил:                              «Умер Ленин!»

Темный отдаленный фортСлышал, как затрясся Петр,Даже конь, недоуменьем сбитый,Опустил одно копыто.

Еле слышно к уху донеслось:«Объясни мне, что ты произнес,Для народа моего родногоГде ты выкопал такое слово?Кто он и какого чина?

Вероятно, маленький мужчина.Трезвенник! Его бы зашаталоОт одного Петровского бокала!

Выросший ребенок — город мой,Для Руси моей удобный дом,Ты обрадовался, что пришел другой,Он ушел, и ты грустишь о нем.

Год за годом по Неве уплыл,Ты меня еще не навестил,—В день ли смерти, в день ли именинЯ стою по-прежнему один.

Никто не пришел, никого нет.Только сегодня часов в пятьЯвился какой-то худой поэт,Проторчал два часа и пошел спать.

И больше он сюда не придет,Он не покажется, сукин сын.Ему ведь известно, что я — Петр,Великий плотник моей Руси.

Русь родная, ты забылаЧеткий шаг твоих потешных,Без разбору тратишь силыНе для русских, для нездешних.

Ах, я помню: ты боролась,Не давалась нипочемРасчесать немытый волосЗаграничным гребешком.

И теперь вот год за годомУплывают, и я знаю:Острижешь России бороду,У нее растет другая.

Как же мог уйти с победоюТот, что смолк в моей стране,Если он не мог как следуетДаже ездить на коне?

Всю премудрость книг богатыхОн в Россию натаскал,Как учил его когда-тоБородатый немец Карл.

Но моей славянской расеНе звенеть немецким звоном,—Сколько б дерево ни красить,Будет дерево зеленым.

Русский утром встанет рано,Будет снег с крыльца счищать,В полдень он напьется пьяным,Ночью шумно ляжет спать,

Утром он проснется раноИ посмотрит — есть ли снег;Если есть, напьется пьяным,Если нет — запьет вдвойне.

Утром он проснется рано,Ночью снова будет пьяным».

Около семи утраСмолкла речь уставшего Петра.Сквозь молочный свет была виднаВсадника позеленевшая спина.

Медленно и величаво,Чуть картавя, отвечал курчавый.Видно было, как его словаСхватывает Нева,Слышно было, как, ломая лед,Хочет прокарабкаться вперед.

«Ай, Петр, Петр!Человек кричит, когда ему больно.Зверь рычит, не найдя берлогу,А Медный всадник сидит недовольный,Что его никто никогда не трогал.Стонет моряк, если вот-вот утонет,Стонет поэт, если в стужу пальто нет,Но ты-то чего здесь развел сентиментыПоследнего Медного Интеллигента!

Ты в двадцать четвертом здесь правил конем,Как в двадцать третьем и в двадцать втором,А мы в это время у гроба стояли,Как статуи чьей-то огромной печали.

             Ты еще не видел, чтобы             Рядом горевавшая у гроба,             С человеком чувствуя разлуку,             Тень его вздымала руку.

             Русь большая плакала во мгле…             Человек последний на земле             Так еще, наверно, зарыдает,             Меркнущее солнце провожая.

Но мы знаем: если землю вдругСхватит вулканический испуг,Память о Владимире лелея,Хаос не разрушит мавзолея.

Но мы знаем: мертвый Ленин рад,Что назвали город — Ленинград,Чуем: вместе с нами Ленин, рядомНад оледенелым Ленинградом.

Пароход придет из-за границы,Чтобы мудростью его напиться,Быстрыми и жадными словамиПобеседовать с его учениками.

Видишь, в гавани торговый флотРусскую воду пьет…

Ай, Петр, Петр!Если б знал ты, хмур и одинок,Как России трудно без него, —Смерти, догоняющей его,Ты б коня направил поперек.

Ты б услышал, как, звуча в мученье,Эхо, отскочив от молотка,Над склоненной скорбью мужикаТрижды простонало:                                  — Ленин!

И, шагая по его ещеСвежему дымящемуся следу,Больше, чем свое плечо,Чувствуем плечо соседа.

Видишь, как нагнулась тьмаСлушать шаг идущих тысяч…Это строят новые дома —Терема плененных электричеств.

Как знамена вскидывая искры,Взволнованный Волхов гудит…Петр!Это только присказка,Сказка еще впереди».

38. МАРОККО

Тяжкий полуденный знойВстал над восставшей страной;Кровью песок обагрив,Движется раненый риф.

К вечеру солнце зайдет,Двинутся рифы вперед,Словно густые пластыСпрятанной темноты.

Вышли проклятые сроки;Жаждой свободы томим,К освобожденью МароккоВыведет Абд эль Керим.

Годы тяжелого грузаВыросли в каменный пласт.Кто подчинится французам,Волю испанцам продаст.

Горло до боли сжалаВражеская ладонь.Рифы не любят жалоб,Рифы полюбят огонь.

Пальмы верхушки нагнули,Кровью встревожен песок.В ночь восьмого июляРифы назначили срок.

Пальмы верхушки нагнули,Словно завидя самум.В ночь восьмого июляРифы возьмут Уэндсмун.

Ночь никогда доселеЧерной такой не была.В черную ночь под шрапнельюЧерные шли тела.

Прошлую ночь отступили,Кровью песок обагрив.В жаркий песок, как в могилу,Лег не один риф.

Ночь. Выручай сегодня!Видишь, навстречу тебеГолову каждый поднялИ отдает борьбе.

Движемся новым походом.Но, подчиняясь свинцу.Черным полкам не отдалКрепость свою француз.

И, обнажая раны,Пушкам наперевесГрозные аэропланыМолча сошли с небес.

Пусть проиграли сраженье —Мертвые снова зовут.Первые пораженьяК новым победам ведут.

Скоро настанут сроки,И разнесет призывВ освобожденном МароккоОсвобожденный риф.

39. НА МОРЕ