Борис Корнилов - Стихотворения. Поэмы Страница 14

1931

Рассказ конноармейца

Смешная эта фабула,но был пример такой:лошадка у меня была —мамаша, а не конь.Что шкура или грива —мягка, как у кота.Сначала у начдивабыла лошадка та.Не лошадь — чистый паныч,нога резва, тонка.Прошу:— Иван Степаныч,продайте мне конька.Взамен возьмите седла —порадуйте меня…А он смеется подло —не продает коня.— Возьмите душу разве?Бери ее, пожа… —Ему смешно, заразе, —зачем ему душа?Тогда рубаху в ленты —не помню, как в бреду,вставаю на коленки,земной поклон кладу.И говорю такое,житье свое кляня,что не найду покояот этого коня.Ни на кого не глядя,опять кричу, строптив:— За что боролись, дядя,за что в крови, начдив?

Тогда начдив поднимает плечии говорит, как режет… Умен:— Об этом не может быть и речи,Кручиненко Семен.Нам надо для боя объединиться,иначе нас расшибут по куску,Кручиненко, как боевая единица,прав не имеет впадать в тоску.Ты молод, но все же в твоем положеньеобязан рассуждать умней —понять, что мы идем в сраженьеотнюдь не за коней.Но ежели треба, скажу, обратно,что мы получаем тысячи ранза наше житье и за нашего брата,за пролетария прочих стран.

Я руки повесил, как ива,но вспомнил в ближайшем боютяжелую правду начдиваи страшную кривду свою.Гляжу — на народ свободныйидет, ощерясь, как волк,развернутый в лаву сводныйбелогвардейский полк.На шее на нашей охотаопять нарасти лишаём.Я двигаю в битву — с налетаберу офицера живьем.Загнал его начисто. Ложитсо страху, вонючий хорек.Того офицера на лошадь,как бабу, кладу поперек.От раны или от злобы ли —я чувствую, что ослаб,ворочаю сразу оглоблии двигаю коника в штаб.А там хорошо ли, худо львоспринимают меня.Хохочет начдив: «За удальбери моего коня».

Такие моменты былиза эту войну у нас.Врага мы, конечно, били,но это другой рассказ.

1931

Октябрьская

Поднимайся в поднебесье, слава, —не забудем, яростью горя,как Московско-Нарвская заставашла в распоряженье Октября.

Тучи злые песнями рассеяв,позабыв про горе и беду,заводило Вася Алексеевзаряжал винтовку на ходу.

С песнею о красоте Казбека,о царице в песне говоря,шли ровесники большого векадобивать царицу и царя.

Потому с улыбкою невольной,молодой с верхушки до подошв,принимал, учитывая, Смольныйпитерскую эту молодежь.

Не клади ей в зубы голый палецникогда, особенно в бою,и отцы седые улыбались,вспоминая молодость свою.

Ты ползи вперед,   от пуль не падай,нашей революции краса.Площадь перед Зимнею громадойвспоминает наши голоса.

А министры только тары-бары,кое-кто посмылся со двора.Наши нападенья и ударыи сегодня помнят юнкера.

На фронтах от севера до югав непрерывном и большом боюзащищали парень и подругавместе Революцию свою.

Друг, с коня который пулей ссажен,он теперь спокоен до конца:запахали трактора на саженькости петроградского бойца.

Где его могила? На Кавказе?Или на Кубани? Иль в Крыму?На Сибири? Но ни в коем разеэто не известно никому.

Мы его не ищем по Кубаням,мертвеца не беспокоим зря,мы его запомним и вспомянемновой годовщиной Октября.

Мы вспомянем, приподнимем шапки,на мгновенье полыхнет огнем,занесем сияющие шашкии вперед, как некогда, шагнем.

Вот и вся заплаканная тризна,коротка и хороша она, —где встает страна социализма,лучшая по качеству страна.

<1932>

Продолжение жизни

Я нюхал казарму, я знаю устав,я жизнь проживу по уставу:учусь ли, стою ль на посту у застав, —везде подчинен комсоставу.

Горит надо мною штыка острие,военная дует погода, —тогда непосредственное моеначальство — товарищ комвзвода.

И я, поднимаясь над уймой забот,я — взятый в работу крутую —к тебе заявляюсь,   товарищ комвзвод,тебе обо всем рапортую.

И, помня наказ обстоятельный твой,я верен, как пули комочек,я снова в работе, боец рядовой,товарищ, поэт, пулеметчик.

Я знаю себя и походку свою,я молод, настойчив, не робок,и если погибну, погибну в боюс тобою, комвзвода, бок о бок.

Восходит сияние летнего дня,хорошую красит погоду,и только не видно тебя и меня,товарищей наших по взводу.

Мы в мягкую землю ушли головой,нас тьма окружает глухая,мы тонкой во тьме прорастаем травой,качаясь и благоухая.

Зеленое, скучное небытие,хотя бы кровинкою брызни,достоинство наше — твое и мое —в другом продолжении жизни.

Все так же качаются струи огня,военная дует погода,и вывел на битву другого менядругой осторожный комвзвода.

За ними встревожена наша страна,где наши поля и заводы:затронута черным и смрадным онадыханьем военной погоды.

Что кровно и мне и тебе дорога,сиреной приглушенно воя,громадною силой идет на врагапо правилам тактики боя.

Врага окружая огнем и кольцом,медлительны танки, как слизни,идут коммунисты, немея лицом, —мое продолжение жизни.

Я вижу такое уже наяву,хотя моя участь иная,—выходят бойцы, приминая траву,меня сапогом приминая.

Но я поднимаюсь и снова расту,темнею от моря до моря.Я вижу земную мою красотубез битвы, без крови, без горя.

Я вижу вдали горизонты земли —комбайны, качаясь по краю,ко мне, задыхаясь, идут…Подошли.Тогда я совсем умираю.

<1932>

«Большая весна наступает с полей…»

Большая весна наступает с полей,с лугов, от восточного лога —рыдая, летят косяки журавлей,вонючая стынет берлога.

Мальчишки поют и не верят слезам,девчонки не знают покоя,а ты поднимаешь к раскосым глазамдвустволку центрального боя.

Весна наступает — погибель твоя,идет за тобой по оврагу, —ты носишь четырнадцать фунтов ружья,табак, патронташ и баклагу.

Ты по лесу ходишь, и луны горят,ты видишь на небе зарницу;она вылетает — ружейный заряд, —слепя перелетную птицу.

И, белый как туча, бросается дымв болото прыжком торопливым,что залито легким, родным, золотымтравы небывалым отливом.

И всё для тебя — и восход голубойи мясо прекрасное хлеба,—ты спишь одинок, и стоит над тобой,прострелено звездами, небо.

Тоска по безлюдью темна и остра,она пропадет, увядая,коль кружатся желтые перья костраи песня вдали молодая.

Я песню такую сейчас украдуи гряну пронзительно, люто —я славлю тебя, задыхаясь в бреду,весна без любви и уюта!

<1932>