Осип Мандельштам - Стихотворения Страница 14

Армения

1

Ты розу Гафиза колышешьИ нянчишь зверушек-детей,Плечьми осьмигранными дышишьМужицких бычачьих церквей.

Окрашена охрою хриплой,Ты вся далеко за горой,А здесь лишь картинка налиплаИз чайного блюдца с водой.

2

Ты красок себе пожелала —И выхватил лапой своейРисующий лев из пеналаС полдюжины карандашей.

Страна москательных пожаровИ мертвых гончарных равнин,Ты рыжебородых сардаровТерпела средь камней и глин.

Вдали якорей и трезубцев,Где жухлый почил материк,Ты видела всех жизнелюбцев,Всех казнелюбивых владык.

И, крови моей не волнуя,Как детский рисунок просты,Здесь жены проходят, даруяОт львиной своей красоты.

Как люб мне язык твой зловещий,Твои молодые гроба,Где буквы – кузнечные клещиИ каждое слово – скоба…

3

Ах, ничего я не вижу, и бедное ухо оглохло,Всех-то цветов мне осталось лишь сурик                                 да хриплая охра.

И почему-то мне начало утро армянское сниться;Думал – возьму посмотрю, как живет                                 в Эривани синица,

Как нагибается булочник, с хлебом играющий                                 в жмурки,Из очага вынимает лавашные влажные шкурки…

Ах, Эривань, Эривань! Иль птица тебя                                 рисовала,Или раскрашивал лев, как дитя, из цветного                                 пенала?

Ах, Эривань, Эривань! Не город – орешек                                 каленый,Улиц твоих большеротых кривые люблю вавилоны.

Я бестолковую жизнь, как мулла свой коран,                                 замусолил,Время свое заморозил и крови горячей не пролил.

Ах, Эривань, Эривань, ничего мне больше                                 не надо,Я не хочу твоего замороженного винограда!

4

Закутав рот, как влажную розу,Держа в руках осьмигранные соты,Все утро дней на окраине мираТы простояла, глотая слезы.

И отвернулась со стыдом и скорбьюОт городов бородатых востока;И вот лежишь на москательном ложеИ с тебя снимают посмертную маску.

5

Руку платком обмотай и в венценосный                                 шиповник,В самую гущу его целлулоидных тернийСмело, до хруста, ее погрузи. Добудем розу                                 без ножниц.Но смотри, чтобы он не осыпался сразу —Розовый мусор – муслин – лепесток                                 соломоновый —И для шербета негодный дичок, не дающий                                 ни масла, ни запаха.

6

Орущих камней государство —Армения, Армения!Хриплые горы к оружью зовущая —Армения, Армения!

К трубам серебряным Азии вечно летящая —Армения, Армения!Солнца персидские деньги щедро раздаривающая —Армения, Армения!

7

Не развалины – нет, – но порубка могучего                            циркульного леса,Якорные пни поваленных дубов звериного                      и басенного христианства,Рулоны каменного сукна на капителях, как товар                      из языческой разграбленной лавки,Виноградины с голубиное яйцо, завитки                                 бараньих роговИ нахохленные орлы с совиными крыльями,                      еще не оскверненные Византией.

8

Холодно розе в снегу:     На Севане снег в три аршина…     Вытащил горный рыбак расписные лазурные                                   сани,     Сытых форелей усатые морды     Несут полицейскую службу     На известковом дне.

А в Эривани и в Эчмиадзине     Весь воздух выпила огромная гора,     Ее бы приманить какой-то окариной     Иль дудкой приручить, чтоб таял снег во рту.

Снега, снега, снега на рисовой бумаге,     Гора плывет к губам.     Мне холодно. Я рад…

9

О порфирные цокая граниты,Спотыкается крестьянская лошадка,Забираясь на лысый цокольГосударственного звонкого камня.А за нею с узелками сыра,Еле дух переводя, бегут курдины,Примирившие дьявола и Бога,Каждому воздавши половину…

10

Какая роскошь в нищенском селенье —Волосяная музыка воды!Что это? пряжа? звук? предупрежденье?Чур-чур меня! Далеко ль до беды!

И в лабиринте влажного распеваТакая душная стрекочет мгла,Как будто в гости водяная деваК часовщику подземному пришла.

11

Я тебя никогда не увижу,Близорукое армянское небо,И уже не взгляну прищурясьНа дорожный шатер Арарата,И уже никогда не раскроюВ библиотеке авторов гончарныхПрекрасной земли пустотелую книгу,По которой учились первые люди.

12

Лазурь да глина, глина да лазурь,Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь,Как близорукий шах над перстнем бирюзовым,Над книгой звонких глин, над книжною землей,Над гнойной книгою, над глиной дорогой,Которой мучимся, как музыкой и словом.

* * *

Не говори никому,Все, что ты видел, забудь —Птицу, старуху, тюрьмуИли еще что-нибудь.

Или охватит тебя,Только уста разомкнешь,При наступлении дняМелкая хвойная дрожь.

Вспомнишь на даче осу,Детский чернильный пеналИли чернику в лесу,Что никогда не сбирал.

* * *

Колючая речь араратской долины,Дикая кошка – армянская речь,Хищный язык городов глинобитных,Речь голодающих кирпичей.

А близорукое шахское небо —Слепорожденная бирюза —Все не прочтет пустотелую книгуЧерной кровью запекшихся глин.

* * *

На полицейской бумаге вержеНочь наглоталась колючих ершей —Звезды живут, канцелярские птички,Пишут и пишут свои раппортички.

Сколько бы им ни хотелось мигать,Могут они заявленье подать,И на мерцанье, писанье и тленьеВозобновляют всегда разрешенье.

* * *

Дикая кошка – армянская речь —Мучит меня и царапает ухо.Хоть на постели горбатой прилечь:О, лихорадка, о, злая моруха!

Падают вниз с потолка светляки,Ползают мухи по липкой простыне,И маршируют повзводно полкиПтиц голенастых по желтой равнине.

Страшен чиновник – лицо как тюфяк,Нету его ни жалчей, ни нелепей,Командированный – мать твою так! —Без подорожной в армянские степи.

Пропадом ты пропади, говорят,Сгинь ты навек, чтоб ни слуху, ни духу, —Старый повытчик, награбив деньжат,Бывший гвардеец, замыв оплеуху.

Грянет ли в двери знакомое: – Ба!Ты ли, дружище, – какая издевка!Долго ль еще нам ходить по гроба,Как по грибы деревенская девка?..

Были мы люди, а стали людьё,И суждено – по какому разряду? —Нам роковое в груди колотьеДа эрзерумская кисть винограду.

Ленинград

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорейРыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать:У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в високУдаряет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,Шевеля кандалами цепочек дверных.

* * *

С миром державным я был лишь ребячески                              связан,Устриц боялся и на гвардейцев смотрел                         исподлобья —И ни крупицей души я ему не обязан,Как я ни мучил себя по чужому подобью.

С важностью глупой, насупившись, в митре                         бобровойЯ не стоял под египетским портиком банка,И над лимонной Невою под хруст сторублевыйМне никогда, никогда не плясала цыганка.

Чуя грядущие казни, от рева событий мятежныхЯ убежал к нереидам на Черное море,И от красавиц тогдашних – от тех европеянок                              нежных —Сколько я принял смущенья, надсады и горя!

Так отчего ж до сих пор этот город довлеетМыслям и чувствам моим по старинному праву?Он от пожаров еще и морозов наглее —Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый!

Не потому ль, что я видел на детской картинкеЛэди Годиву с распущенной рыжею гривой,Я повторяю еще про себя под сурдинку:– Лэди Годива, прощай… Я не помню, Годива…

* * *