Владимир Маяковский - Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 Страница 14

[1927]

Венера Милосская и Вячеслав Полонский*

Сегодня я,     поэт,         боец за будущее,оделся, как дурак.        В одной руке —венок  огромный      из огромных незабудищей,в другой —     из чайных —           розовый букет.Иду  сквозь моторно-бензинную мглув Лувр*.Складку   на брюке        выправил нервно;не помню,     платил ли я за билет;и вот  зала,     и в ней        Венеринодезабилье.Первое смущенье.        Рассеялось когда,я говорю:     — Мадам!По доброй воле,      несмотря на блеск,сюда     ни в жизнь не навострил бы лыж.Но я  поэт СССР —        ноблесоближ*!У нас  в республике        не меркнет ваша слава.Эстеты   мрут от мраморного лоска.Короче:   я —     от ВячеславаПолонского.Носастей грека он.        Он в вас души не чает.Он поэлладистей Лициниев и Люциев,хоть редактирует      и «Мир»,           и «Ниву»,               и «Печатьи революцию»*.Он просит передать,         что нет ему житья.Союз наш     грубоват для тонкого мужчины.Он много терпит там         от мужичья,от лефов и мастеровщины.Он просит передать,         что, «леф» и «праф» костя́,в Элладу он плывет            надклассовым сознаньем.Мечтает он     об эллинских гостях,о тогах,   о сандалиях в Рязани,чтобы гекзаметром        сменилась            лефовца строфа,чтобы Радимовы        скакали по дорожке*,и чтоб Радимов         был         не человек, а фавн, —чтобы свирель,      набедренник            и рожки.Конечно,    следует иметь в виду, —у нас, мадам,     не все такие там.Но эту я    передаю белиберду.На ней   почти официальный штамп.Велено   у ваших ногположить     букеты и венок.Венера,   окажите честь и счастье,катите   в сны его        элладских дней ладью…Ну,  будет!     Кончено с официальной частью.Мадам,   адью! —Ни улыбки,     ни привета с уст ее.И пока   толпу очередную           загоняет Кук*,расстаемся     без рукопожатий           по причине полного отсутствиярук.Иду —   авто дудит в дуду.Танцую — не иду.Домой!   Внимателен           и немстою в моем окне.Напротив окон      гладкий домгорит стекольным льдом.Горит над домом        букв жара́ —гараж.Не гараж —     сам бог!«Миль вуатюр,      дё сан бокс».В переводе на простой:«Тысяча вагонов,        двести стойл».Товарищи!     Вы      видали Ройльса*?Ройльса,    который с ветром сросся?А когда стоит —кит.И вот этого     автомобильного кита жподымают     на шестой этаж!Ставши   уменьшеннее мышей,тысяча машинных малышейспит в объятиях        гаража-коло̀сса.Ждут рули —      дорваться до руки.И сияют алюминием колеса,круглые,    как дураки.И когда   опять      вдыхают на заревоздух   миллионом        радиаторных ноздрей,кто заставит     и какую дурунос вертеть     на Лувры и скульптуру?!Автомобиль и Венера — старо̀-с?Пускай!   Поновее и АХРРов* и роз.Мещанская жизнь        не стала иной.Тряхнем и мы футурстариной.Товарищ Полонский!         Мы не позволимлюбителям старых        дворянских манерв лицо строителям        тыкать мозоли,веками   натертые        у Венер.  

[1927]

Глупая история*

В любом учрежденье,         куда ни препожалуйте,слышен    ладоней скрип:это  при помощи         рукопожатийлюди     разносят грипп.Но бацилла     ни одна        не имеет правалезть     на тебя      без визы Наркомздрава.И над канцелярией           в простеночной темивисит      объявление        следующей сути:«Ввиду   эпидемиируку  друг другу      зря не суйте».А под плакатом —        помглавбуха,робкий, как рябчик,           и вежливей пуха.Прочел   чиновник        слова плакатца,решил —     не жать:        на плакат полагаться.Не умирать же!      И, как мышонок,заерзал,   шурша      в этажах бумажонок.И вдруг   начканц         учреждения оногопришел   какой-то бумаги касательно.Сует,  сообразно чинам подчиненного,кому безымянный,        кому           указательный.Ушла  в исходящий        душа помбуха.И вдруг   над помбухом         в самое ухо:— Товарищ…      как вас?         Неважно!              Здрасьте. —И ручка —     властней,         чем любимая в страсти.«Рассказывайте         вашей тете,что вы   и тут     руки́ не пожмете.Какой там принцип!Мы служащие…         мы не принцы».И палец    затем —        в ладони в обе,забыв обо всем      и о микробе.Знаком ли     товарищеский этот            жест вам?Блаженство!Назавтра помылся,        но было            поздно.Помглавбуха —         уже гриппозный.Сует  термометр      во все подмышки.Тридцать восемь,        и даже лишки.Бедняге   и врач      не помог ничем,бедняга   в кроватку лег.Бедняга   сгорел,      как горит           на свечепорхающий мотылек.Я в жизни     суровую школу прошел.Я —  разным условностям           враг.И жил он,    по-моему,         нехорошо,и умер —     как дурак.  

[1927]