Алексей Недогонов - Дорога моей земли Страница 14

Констанца, 1945 г.

Переправа Дунафельдвара

Переправа Дунафёльдварав двух минутах,в трехстах шагах.

Древний дом лесника-мадьяраот бомбежек —в черных снегах.Под убогим,но прочным кровомтрех колен родовых старожил,словно ворон в дупле дубовом, —венгр-хозяин в том доме жил.

Он сидел у окна в волненье,дни и ночине спал, не ел,он в каком-то страшном мученьевсе на правый берег смотрел…

Отдыхали у старца в домепервый раз за четыре дняв теплой дреме,в глухой истомеприкорнувшие на соломеи курящие у огняпарни, видевшие тревоги,люди Волги и Ангары.Ледяные живые богикрепко спали, раскинув ноги;часовой стоял на порогев шубе инея и махры.

…До проклятья,до огорченья(водяного, что ль, колдовство?),трижды мост срывало теченье,трижды в день наводили его.

Сколько раз разрывы сверкали,оглушая гневный Дунай!В километре —по вертикали —от Дуная передний край.Самый жаркий участок фронта!

Каждый часнад проклятой водоймноготрубный рев мастодонта —скоротечный воздушный бой.

Каждый часв тревоге щемящеймы следили: не сбит ли мост?Каждый часв высоте гремящейпоединки крестов и звезд.

А внизу, на воде, под ветрáми,и не думали о беде:понтонеры с бревном,с досками,с автогенами,со скобами,с ледяными, как сталь, рукамидюйм за дюймомшли по воде.

На плацдарме дыра сквозная,и заткнуть ее — нет земли;танки вражьирвались к Дунаю,понтонеры навстречу шли.Шли с таранною переправойпод огнемв чугунном снегу…Полыхали костры на правоможидающем берегу.

А в дому,у окна, в молчанье —словно втиснуто на века —бородатое изваяньеколдовавшего лесника.И когда стволы,и колеса,и московские башмакиразноскрипно,разноголосоиз укрытий сошли с откоса,поднял к небу лесник зрачки,и, как будто стряхнув усталость,он чело осенил перстом:половина еще осталась милойВенгрии за мостом…

…Не забуду я,не забуду,помнить дó смерти мне дано:танки, рвавшиеся за Буду,к Эстергому,на Комарно,интендантскую лихорадкусо снабжением на бегу,и саратовскую трехрядкув Будафоке,на берегу,и немецкого контрударабронированные толчкик переправе Дунафёльдвара —в направленье Дунай-реки,поредевшие наши роты,наши танковые полки,их внезапные поворотыи стремительные броски.

Не забуду яберег правыйи уральского «ястребка»над тревожною переправойи бессонницей лесника.

Венгрия, г. Дунавече, 1945 г.

Висонтлааташра, капитан!

[4]

Есть такая песенка в Унгарии,пели в дни войныееодну(с грустью провожают очи кариекапитана-венгра на войну).

Кружится пластинка патефонная —веры и заклятья талисман,напевает женщина влюбленная:— Висонтлааташра, капитан!

Дни и ночи та пластинка кружится —хриплое эстрадное былье —скорбная хозяйка домаЖужицакаждый вечер слушает ее.

Кончится круженье патефонное —бой стенных,полночныйзимний час, —вновь заводит женщина бессоннаявсе одну и ту ж,в который раз!

…От карпатского селенья Клаури —через Будапештна Сомбатель —над землею этойв белом траурекружится гигантская метель.

Сумасшедшая пластинка кружится,кажется,что к Дону сквозь туманв этот час выходит в черном Жужица:— Висонтлааташра, капитан!..

Мы над скорбью женщины не охали,не вздыхалилживым холодком,спусковыми у виска не грохали,в двери не стучали кулаком.

Мы ей отвечали состраданием,мы щадили ту слезу в глазах,что зовется вдовьим заклинаниемна кровавых всех материках.

Венгрия, 1945 г.

Венское шоссе

Связисты молча тянут линию —бессонные друзья пехотные.И рядом — с дымом цвета инея —в ярках земли костры походные.

И видно сквозь костров дыхание,сквозь легкий огонек березовый:столбы срезает расстояниеза горизонтом в дымке розовой.

Две бровки у подъема сужены.Здесь, оглушая гнезда плотные,как будто кашляют — простужены —крутые зевы минометные.

Здесь, на Дунае, как на Одере,над прусским полем поражения,ревут орудия до одури,нацеленные на движение.

И верится душой усталою,бессонницею ожидания,что вон за теми переваламиуже не выстрелит Германия.

И ляжет на траву, что ранена,оружье, тишину убившее,к ногам уставшего волжанина,покорное, уже остывшее.

Предчувствие! С его горением,с его неодолимой жаждоюидет пехота в наступление,сверяя с сердцем пулю каждую.

И нам идти с тобою веленов бои, где в стане неприятелейпространство гулкое простреленопрямой наводкой указателей.

Венгрия, г. Сомбатель, 1945 г.

Песня

Уж он такого склада человек —за миг до боя улыбнется просто:— Что б ни случилось, проживу свой век,коль не споткнусь на полдороге, до ста…

Он чудом воскресал и выживал.О нем проверьте списки в лазарете —за всю войну он, не ропща, бывална том побольше, чем на этом свете.

Он с песней воевал и с песней жил,она — его и горечь и удача,он с ней, как с человеком, подружил,и если пел,казалось — чуть не плача.

И грусть звучала в песенной строке,и не было тоски похлеще и почище:— Ты бы, земляк, поменьше о тоске.— Из песен слов не выбросишь, дружище!С любою песней жизнь люби свою —с ней смерть легка и счастье полновесней,а ежели придется пасть в бою,так умирать не одному, а с песней…

И если он ползет к черте атак,ползет, сжимая автомат до боли,спроси его: — Далече ли земляк? —ей-богу, он ответит точно так:— За песнями в Москву, не видишь, что ли?..

Так и живет он, песней обуян.Она — в дыму австрийского простораего души всесильный талисман,его молитва и его опора.

С такою песней он свое возьметздесь, в поймах Альп, в предгорьях и долинах,с такою песней он переживетземные тайны песен соловьиных.

1945 г.

Солдатский реквием

За тысячи верст от родимого домаон, пулей пронзенный, на землю упал:в долине венгерской, у стен Эстергома,москвич молодой умирал.

И вдруг над долиной, над телом солдататревожно повеяло ветром родным,как будто столетние клены Арбатаопять зашумели над ним.

Последним усилием сильного сердцав снегах, что казались ему горячи,на локти привстал он, чтоб видеть, как с немцемсойдутся в штыки москвичи.

И словно вдали, за вторым отделеньем,он видел, как двинулась наша земля.Во взоре героя мелькнули виденьеммосковские шпили Кремля.

За тысячи верст от родимого домав степи обелиск под звездою стоит:под небом венгерским, у стен Эстергома,московская слава шумит.

1945 г.

Бессонница

Торжественный финал похода,отбой бессонниц и дорог.У каждого —четыре годанедосыпаний и тревог.

В своих глазахв края чужиенесли, как отраженье, мыогонь сожженных сел России,пожаров красные дымы.

Полки бессонниц вместе с намивошли в Берлинсквозь Сталинград.

Волжане с красными глазамипод Красным знаменем стоят.

День Победы, 1945 г.