Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник) Страница 14

– Да, надо в поликлинику за справкой ехать. Завтра повезу документы в институт.

– Эй, Домодедово! Вам очередь уступили, идите! – крикнули им из военкоматовских дверей.

– Другу надо домой. А я сейчас приду. Ну, Славка, до свидания! Успехов тебе!

– Тебе тоже – успехов! До свидания, Васек!

Славка поспешил за угол. Крепкое рукопожатие друга еще не остыло, еще радость побед волновала грудь, но грусть, большая-большая грусть обняла уже его за плечи.

– Поступит! – бубнил он, приближаясь к остановке. – У него же голова! Такую систему выдумал. Да он и безо всякой системы фишку чувствует. Мы бы и так всех обыграли. Поступит. Раз уж они на что-то надеются, значит он обязательно поступит!

В автобусной толчее Славка вдруг удивленно улыбнулся: откуда у него такие детские мысли? И понял: с Васькой прошло у него все детство, вот и мысли – детские.

Владимир Бояринов

Иван

Полярный статус устаканен,

Считай, в 38-м году.

Дрейфует к полюсу Папанин,

А льдина тает на ходу…

Теченье теплое от кромок

Грызет кусочек за куском.

И вот уж маленький обломок

Остался, с трещинкой при том.

А льдина тает, тает, тает…

И пусть беды не миновать —

Папанин искренне считает,

Что Кремль не надо волновать…

Иван Папанин ровно в девять

Горячим чаем греет кровь

И Чернышевского «Что делать?»

При свете звезд читает вновь.

«Иван, ты не спеши с ответом,

Тебе молчание к лицу!»

Когда Иван узнал об этом —

Он стал подобен мудрецу.

Дама-пик

Едва забудусь я на миг

В отеле или за сараем,

Ко мне приходит Дама-пик

И говорит: «Ну что, сыграем?»

Я окружен, я взят в кольцо!

Степными балками, низами

Мне не уйти! Ее лицо

Всю ночь стоит перед глазами!

Куда бы я не убегал,

Мне не уйти от смертной драмы.

Простите, я не убивал,

Не убивал несчастной Дамы!

Я не игрок! Я не был пьян!

Я злые помыслы оставил.

Вчера купил себе баян

И в песне бабушку прославил.

Не я разваливал Союз,

Не я оплакиваю горько.

Не я – бубновой масти туз,

Не я – козырная шестерка!

Не надо всем сходить с ума,

Когда воочию увидишь:

Жизнь – ясно дело – не тюрьма,

Но из нее живым не выйдешь.

С полигона

Драму жизни отпечатав,

Я собрался к Вам идти.

Но негаданно Курчатов

Повстречался на пути.

Исподлобья, мимоходом

Глянул я на старика.

Он спросил: «Откуда родом?» —

«Из Семи-пала-тинска!»

Я Курчатова расстроил.

Я не знал, что это он

Разработал и построил

Первый русский циклотрон!

Не хотел его обидеть,

Но – обиделся, кажись…

Лучше б мне его не видеть,

Лучше б молча разошлись.

С глаз долой! Но не бывает,

Чтоб забыли через год:

Злая слава завывает,

Слава добрая поет!

Железная логика

Прозрел однажды Зигмунд Фрейд,

Обрел свое призвание

И совершил отважный рейд

В глубины подсознания.

Отметил: «Болен человек,

Который ищет смысла

В годах, утраченных навек», —

И улыбнулся кисло.

Сказал: «Любовь была всегда

Проверенным лекарством

От чувства ложного стыда,

Подобного мытарствам».

А напоследок он изрек:

«Кто первым ради шкуры

Не камень бросил – матерок,

Тот стал творцом культуры!»

…Вчера за рюмкой беспечальной

Вдруг вспомнил – Господи, прости! —

Как в молодости бегал к чайной —

Подраться, душу отвести.

Старые романы

Ее романы о Клодине

Сегодня смотрятся уже,

Как травы дивные во льдине,

Как манекены неглиже.

С улыбкой Габриель Коллет

Произнесла на склоне лет:

«Приходят разные мужчины,

Уходят в разные концы, —

На сердце – ни одной морщины,

На сердце – старые рубцы.

Жизнь – удивительная штука!

Уже прошла вторая треть.

Мы часто видели друг друга,

Но не успели разглядеть».

А если так распорядиться:

Безотлагательно, сейчас

В глаза вглядеться и влюбиться

В последний раз!

Кто за любовь небесную в ответе,

Тому уже не до земных потерь.

Мои стихи, как маленькие дети,

Остались беспризорными теперь.

Когда они в отечестве суровом

Ворот своих и крова не найдут —

Не оттолкни, согрей сердечным словом,

Они с тобой побудут – и уйдут.

Песнь седьмая

И скажу я им прямо:

Елены не выдам…

Гомер «Илиада»,

Песнь седьмая, 362-й стих

Ты о чем задумалась, Елена:

Или нам не вырваться из плена,

Или мы в благословенной Трое

Больше не античные герои?

Мне уже не холодно, не жарко

Оттого, что пепелище жалко.

Жалко не пенаты, не скрижали, —

Жалко звезды до последней жали, —

Целые созвездия распались

С той поры, как мы поцеловались.

На удивленье окрестного люда

Старшим лудильщиком смены ночной

Было сработано странное блюдо

С небо померкшее величиной.

Землю покрыло оно в одночасье.

И возмутился содеянным люд:

«Слушай, лудильщик, виновник несчастья,

Ты нам в своих ухищреньях не люб!»

«Темень вокруг наступила такая,

Что облака посбивались с пути,

Парни, избранниц своих окликая,

Верных тропинок не могут найти!»

Мастер ответил: «Уж больно вы строги.

Я не закончил работы своей.

Что вы спешите? Вот вызреют сроки,

Время наступит – и станет светлей».

Взял молоток и саженные гвозди,

Накрепко блюдо прибил к небесам:

«Вот вам, заблудшие, ясные звезды,

Если соскучились по чудесам!»

Люди, друг друга за дерзость ругая,

Свету дивились тому без конца:

«Боже ты мой, красотища какая!» —

И за твореньем забыли творца.

Иван Подсвиров

Острова Кука

Случай, можно сказать, эпохальный: к Алексею Романовичу Коромыслову соизволила зайти в кабинет Ксения Донская – девица видная, сексопильная, из тех кто сразу привораживает взгляд и кого завистливо именуют «телками». Она жила поблизости от их строительной проектной конторы, неизвестно чем занималась и частенько наведывалась к своей подруге секретарше Эльвире – выпить чаю, обсудить очередные модные прикиды. В приемной Коромыслов видел ее несколько раз, вежливо здоровался и про себя восторгался: какой умопомрачительный кадр! Все при ней – и высокая грудь в волнующем разрезе короткой блузки, и фигура, как бы нарочно созданная для ночных элитных тусовок, и точеные ножки в ажурных прозрачных чулках. Боже мой, есть же такие экземпляры. Броской внешностью – телевизионная гламурная писательница, но в узкий круг «избранных», по всему видно, не допущена. Прозябает в «низах», хотя душой рвется наверх, страдая от кастовой замкнутости богатых.

Коромыслов сочувствовал ей и грустно размышлял о сложности мира. Для него эта девица недоступна и далека, как ясная холодная луна в небесах, а для нее так же недоступен и далек какой-нибудь арабский шейх или английский принц. Нет справедливого равновесия, счастья и правды на земле, но, как писал Пушкин, нет правды и выше. И оттого бедный Алексей Романович обреченно маялся в одиночестве, отгоняя всякую мысль о прекрасной даме. Не по Сеньке шапка.

Все же по духу он был советский оптимист и утешал себя тем, что ему особо не стоит гневаться на судьбу. Когда из-за хронической нищеты от него ушла жена к менеджеру торговой фирмы, вдруг и перед ним забрезжил свет. По знакомству он устроился инженером в эту самую проектную контору и впервые за долгие годы обнаружил внушительную сумму в кармане. Не то что разбогател, но приблизился к среднему классу клерков. Алексей Романович будто сбросил с плеч гнетущий груз безденежья, помолодел, приоделся, обул востроносые туфли и каждый месяц стал ходить в парикмахерскую. Делал себе короткую стрижку, с намеком под руководителя конторы, непременно душился, а дома ублажал тело туалетной водой, вспрыскивал французским лосьоном желтоватые волосы, редеющие на лбу.

Иногда подходил к зеркалу и восхищался: «А смотри-ка, Романович, ферт этакий, прощелыга, жить еще можно!» Скоро ему захотелось сменить убогое жилье и купить в центре Москвы, не дальше Садового кольца, хотя бы однокомнатную, европейской планировки и отделки, квартиру. Конечно, в приличном доме, с консъержкой и видеонаблюдением, чтоб не толклись в подъезде залетные бомжи, пьяницы и наркоманы. Замучили его братья по разуму. Едва ступишь на порог, они тут как тут, пристают с просьбами: дай-подай на пиво, на грамм наркоты, а ночью вынеси и кинь им, как порядочным гражданам, теплую шубейку на сон грядущий. Надоело. Умом понимал: человек человеку – друг, и любить его нужно ежечасно, потому что человек – это звучит гордо, но когда в нос шибает вонью и перегаром, все-таки лучше посторониться и любить его издали.

Так Коромыслов начал понемногу копить деньги на квартиру – в рублях, долларах и евро, чтоб при любой непредвиденной встряске не просчитаться. Следовало подготовить незаметный и плавный переход на другую социальную орбиту. Скоро ему подфартило. За удачно измененный проект двухэтажного дома – таунхауса, приспособленного к российскому климату, в виде премий им отвалили солидные куши, и Эльвира, сквозь очки пристально взглянув на Коромыслова, с намекающей улыбкой заметила: «Вот и вы, Алексей Романович, теперь завидный жених!»