Сборник - Ялос-2016. Сборник Ялтинского международного литературно-музыкального фестиваля Страница 14

С 1990 года Марк Шехтман живёт в Израиле.

Город Иерусалим

(цикл стихов)

1. Кольцо Соломона

Дорогая, в час пик ошибись как-нибудь континентом!Мы с тобою зайдём в ресторанчик на рыжей горе.– Мир входящим! – приветливо, с тысячелетним акцентомСкажет старый еврей при мобильнике и кобуре.

За горою Стена, сохранённая верой и горем.Всё вернулось на кру́ги, но сколько же было кругов!А на юге – послушное голосу Господа море,Что спасало народ, переживший врагов и богов.

Где все эти цари, фараоны, халифы, эмиры,Превзошедшие прочих в жестоком своём ремесле?И следа не найдёшь… А Погонщик истории мираПо тропинке плетётся на старом ушастом осле.

Так давай не спешить. И пускай на кольце Соломона«Всё проходит» написано, грусть отложи на потом.Может быть, и не всё – если я дожидаюсь влюблённоРук твоих и шагов, как и в тысячелетии том.

Ну, допустим, пройдёт… А пока мы побудем с тобоюВот за этим столом, где сошлись мировые пути,И бокалы допьём, и пойдём за ослом, за судьбоюПо тропинке наверх – и кто знает, что ждёт впереди?

2. Иерусалимский вальс

Пляшет перед скинией[14] Давид…

Город полон шуршаньем листвы и шаговИ тенями богов и людей.Это город начал. Это память вековВ циферблатах его площадей.

Неразрушенный Храм тут – за каждым углом.Поверни, загляни – он возникТам, где музыку веры – Давидов псалом —Выпевает, качаясь, старик.

Мальчик в белом и чёрном подходит к нему,И склоняются две головы…А вот мне не дано – не молюсь никому,Да и ты, дорогая, увы!..

Но когда зазвучит нам в закатной тениБожьим вальсом мальчишеский альт,Будто вечность влюблённостью – перечеркниКрасной туфелькой серый асфальт.

На полжизни всего нам достались взаймыЭти город и вальс, а потом…Но не первые и не последние мы,Кто танцует под этот псалом!

3. Портреты на фоне грозы

Давай грозу в кофейне переждём,Где ароматно, людно, голосисто,Где нерушим, промоченный дождём,Союз аборигена и туриста.

Пока от кофе пар до потолка,Мы тихо поприсутствуем при действе,В котором гид гостям издалекаРассказывает о Святом семействе.

Он увлечён! Он слушателям рад,Забыв, что не оплачена квартира,Что нездоров, что десять лет назадВ Твери играл он Гамлета и Лира.

– Благая весть… Мария… Назарет… —Значительно ложится к слову слово,И ничего важнее в мире нетПаломникам из Тулы и Тамбова.

Четвёртый день в Израиле идёт.Для них снята гостиница поплоше.Был долог путь и дорог самолёт,Но Гроб Господень всё-таки дороже!

Гроза умолкла. В свой военный мирСпешит уйти, пересидев стихию,Солдаточка, затянута в мундир,Похожая на юную Марию.

Она идёт, божественно легка,Отшучиваясь на наречье местном.А сын её – он будет… Но покаНам ничего об этом неизвестно.

4. Город

Нет, я не понимаю этот город —С его смешеньем лавок и веков,С его оркестром святости и горяВ потёртом лоске чёрных пиджаков.

Равновелик в бессмертии и тлене,Он стоек в вере, благостен и лют.Придёт пророк – все рухнут на колени,Поднимутся, каменьями забьют.

Он падал ниц, он возносился гордоНа собственной и вражеской крови.Я знаю – не понять мне этот город,Как вечности, судьбы или любви.

Он тянется до края и за краем —За тем, где даже тьмы не разглядеть……Мы без того, чего не понимаем,Порой не мыслим жить и умереть.

5. Пейзаж с молитвой

В роще ёлочек серо-зелёных,Где не сыщется ветки прямой,На скрежещущих каменных склонах,Обнесённых небесной каймой, —

На вместилище, малом до боли,Грозных мифов, и высохших рек,И озёр, омертвевших от соли,И пустынь, коротающих век, —

В предвечерье февральской прохлады,Когда солнечный край невысокИ дымятся лучей колоннады,Опираясь на тёмный восток, —

Здесь, уже завершая дорогу,Что восходит в Иерусалим,Станешь близок ты дому и Богу,Постигая их чувством одним.

Женский портрет с эпилогом

Прекрасны были женщина и год,А рухнули в разруху и разлуку.

Похожая на августовский мёд,На яблоко, клонящееся в руку,Была она. И было ей даноНе делать ни движенья вполнакала:Шла – как летела, и пила вино,И плавала в грозу, и хохотала.В ней жара было больше, чем в огне!

В ней каждый выдох рвался на свободу!Она и видом удалась вполне —В прекрасную славянскую породу.Мужскому взгляду было не уйти:Её задев, он плыл за нею, вторяСвеченью линий бёдер и груди;И меркло небо, и стихало море…

Она – и это чувствовал любой, —Во всём держась своей манеры броской,Входила даже в воду, как в любовь, —С улыбкой и распущенной причёской.Уплыв, ложилась на́ спину она,В голубизне утрачивая тело,И пепельных волос её волнаС морской волной сливалась и темнела.

Купалась в тонком. А могла – и без,И шла из вод, самой себя не пряча.Славянка, Афродита, чудный бес!Но Бог – её ли, мой? – уже назначилСудьбу, где в небе тает самолёт,Где есть конверт с коротенькой запиской,Мол, миновало…

Я в далёкий годЗнал женщину. Тогда казалось – близко.

Полёт на воздушной трапеции

Веря в то, что большое всегда отражается в маломИ что путь муравья так же важен, как трассы галактик,Обманув тяготенье, вершим мы подкупольный слалом:Ты – блестяще-прекрасна, а я – серебрист и галантен!

Там, внизу, всё не так – неотчётливо, зыбко и ложно,То ли да, то ли нет, то как хочешь, а то непременно…Наверху же, в юпитерах, кроме шарниров и лонжей,Есть всего лишь два тела над черной воронкой арены.

А в начале – как Слово! – раскрутка до свиста и гула.Воздух бьётся в ушах – и вселяется Бог в акробата.Поворот – Атлантида… Ещё поворот – утонула…Ну работай, партнёрша, чтоб Ною достичь Арарата!

Чтоб доплыл до америк сеньор Христофоро Коломбо!Пируэт… А за ним – взлёт разгибом над озером Чудским!И на спаренном сальто – в секунде от ядерной бомбы —Мы поверим друг в друга с особенной силой и чувством.

И за восемь минут на мгновенья разбитой тревоги,Когда воздух горяч и упруго податлив, как клейстер,Так весь мир мы раскрутим, что взвизгнут железные блокиИ под купол, бледнея, посмотрит бывалый шталмейстер!

И очнувшись потом, после всех непадений и взлётов,В центре вроде б знакомой, в огнях и опилках, арены,Мы с тобою поймём, эти восемь минут отработав,Что софиты нам светят уже в параллельной Вселенной.

И цветы, и поклон, и рука твоя, будто бы лебедь,Обольстительным жестом взлетает в сиянье усталом!Испытаньем своим нас трапеция заново лепит…Потому что большое всегда отражается в малом.

Баллада о кларнетисте

На базаре сюжет загадочен —Не фантазия и не сон! —Человек во фраке и бабочкеИ толпа с четырёх сторон,И внимает она до одури,Как в иной ипостаси душиКларнетист Тель-Авивской ОперыМузицирует за гроши…Над толпой мотив извивается,Завораживает, гнетёт…Раз в неделю он отправляется

В Хайфу, в Тверию, в Акко, в Ашдод,И с собою не фирменный возит онЧёрный с золотом свой кларнет —Костяную, колена козьего,Дудку чуть не библейских лет.

Он обычаю свято следует,Богу клятву дав потому,Что от рук отцовых и дедовыхЭта дудка досталась ему.И – как гены неандертальцев,Что глубинно таятся в нас, —Сами правят душой и пальцамиОстрия музыкальных фраз.

Так пляши над торжищем мусорным,Память-музыка, всё быстрей,Ты, чей автор не Моцарт, не Мусоргский, —Авраам, Давид, Моисей!Ты полна пастушьего свиста,Бурь и засух! Твой норов лют!

Плачут, слушая кларнетиста.Плачут, слушают, подают…

Русские женщины на Пасху

Христос воскресе!.. Плакали и пели,Убогим клали сласти и рубли,Близ церкви умывались из купели,Наполненной от матери-земли.

И крестным ходом, со свечой из воска,Брели под колокольный перезвон,В своих платочках, светлых и неброских,Похожие на лики у икон.

Я их – кто постарей и кто моложе,Счастливых и у горя на краюНесуетно хранящих имя Божье —Немало повидал за жизнь свою.

И, чуждый этой веры от рожденья,Я, выросший вдали от слова «Бог»,Дивился связи силы и терпенья,Чьего единства я постичь не мог.

И мне далось не логикой, не мерой,А будто взмахом удивлённых крыл:Бог если был, то был силён их верой,А если не был, всё равно он был.

Несли они не страх, не покаянье,Но тихое величие своё,И был их Бог – любви иносказаньем,Прекраснейшей метафорой её.

Сон о молчании