Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II Страница 14

437. Muzeum Literatury im. A. Mickiewicza. Sygn. 1668, машинопись по новой орфографии.

438. Muzeum Literatury im. A. Mickiewicza. Sygn. 1668. Машинопись по новой орфографии. По-видимому, относилось к группе антологических стихотворений и должно было быть связано с теми, которые вошли в «Дополнения к Ермию». Стихотворение описывает лицо, ставшее прототипом главного героя в рассказе «Смерть Бога»; ср. строфу 19 в «Святочных октавах» (1939–1940), № 315.

философский камень – согласно средневековому алхимическому представлению, реактив, необходимый для превращения металлов в золото. По герметическим представлениям, процесс этот является символом последовательных стадий «посвящения» профана и превращения его в «мастера», обретшего внутренний свет. См.: Д. Странден. Герметизм. Его происхождение и основные учения (Сокровенная философия египтян) (СПб.: А. И. Воронец, 1914; Белград: Библиотека Сборника «Оккультизм и Йога», 1937), стр. 24–30.

439. Muzeum Literatury im. A. Mickiewicza. Sygn. 1665, отдельные страницы школьной тетради с автографами стихотворений (в том числе «Баллады» 1936 года), отражающими работу над задуманным сборником «Стихотворения и поэмы»; л. 19. Стихотворение относится, надо полагать, к 1942–1944 г. (периоду работы над второй тетрадью «Притч»).

440-443. Muzeum Literatury im. A. Mickiewicza. Sygn. 1668. Машинопись. Эти стихотворения, выдержанные в силлабической системе стихосложения, были написаны в 1942–1944 гг.

440. Филимон и Бавкида – в греческой мифологии благочестивая пара, спасшаяся от потопа благодаря Зевсу и Гермесу; им дарована была долгая жизнь и умерли они вместе. В книге Dzikie muzy (стр. 313), вспоминая последнюю встречу с родителями летом 1937 г., Гомолицкий пишет, что, уезжая, увидел обоих в открытых дверях дома. «Так и сегодня вижу – как в последней сцене второй части “Фауста”, перед тем, как сожгли избу Филемона». Данное стихотворение подразумевает невстречу при бегстве из Варшавы на Волынь в сентябре 1939 года, и «сын Филимона» означает самого поэта.

441. Циприан Норвид (1821–1883) – великий польский поэт и прозаик.

Ника – в греческой мифологии богиня победы, одно из определений Афины.

Юзеф Чехович – польский поэт, друг Гомолицкого, погиб 9 сентября 1939 г. при бомбардировке Люблина немцами.

Орфей – в греческой мифологии поэт и музыкант, сошедший в Аид, разорван на части вакханками.

Виткацы – Станислав Игнацы Виткевич – писатель, философ и художник, покончил с собой 18 сентября 1939 г.

глинка перстная – у Гомолицкого в стихах частое обозначение человека.

442. бе – было (церковнослав.).

444. Muzeum Literatury im. A. Mickiewicza. Sygn. 1670. Машинопись в польской транслитерации.

К разделу: «Варианты»

76. Literární archív Památníku Naródního písemnictví v Praze. Архив А. Л. Бема, Рукописи Гомолицкого. № 16. Рукопись, переписанная каллиграфически, с украшенными заглавными буквами главок. 1927. В сокращенном виде – № 135.

Петровы-батоги – солнцева сестра, голубой цикорий (Даль).

209. Молва, 1933, № 148, 2 июля, стр. 3.

211. А, В. Машинопись расширенного варианта «Эмигрантской поэмы» Гомолицкий послал летом 1935 года А. Л. Бему и Д. В. Философову. Вариант текста (№ 211 А) приведен по экземпляру в архиве Бема (Literární archív Památníku Naródního písemnictví v Praze. Архив А. Л. Бема, стихи Гомолицкого, № 3), а вариант № 211 В – по экземпляру в архиве Философова (ныне – собрание Петра Митцнера, Варшава).

212. Ранний вариант печатается по машинописи под названием «Смерти» – Literární archív Památníku Naródního písemnictví v Praze. Архив А. Л. Бема. Рукописи Л. Гомолицкого, № 12. В Архиве А. Л. Бема (там же, Рукописи Л. Гомолицкого, № 13) хранится мимеографическая книжка с ксилографией Гомолицкого на обложке – первый законченный текст под заглавием «Оды Смерти. тысяча девятьсот тридцать шестой», выпущенный «На правах рукописи в двадцати экземпл.» – экземпляр № 1 (в конце текста дана дата – 1-6-9 янв. <1936>). Начальный кусок «Оды» (начиная со слов «На стол – символ игральной карты» до строки «в ком умер мир живой – тот мертв» включительно) напечатан в газете Меч, 1937, № 1, 5–7 января, в подборке «Молодая русская поэзия за рубежом», включавшей также стихи Т. Ратгауз, А. Несмелова, А. Ладинского, покойного Б. Поплавского, А. Штейгера и В. Мамченко. Существуют два машинописных варианта «Оды» и в архиве Л. Гомолицкого в Muzeum Literatury im. A. Mickiewicza. Sygn. 1665, лл. 37–44 и Sygn. 1670, лл. 18–20. Вторая машинопись сделана на польской машинке, «прозаической» сплошной записью, и явно предназначалась в подготавливавшееся Гомолицким издание его русских стихотворений. В ней имеется примечание: «Это медитативное лирическое стихотворение появилось под названием Ода смерти в 1937 г. в издании “Священная лира”. Его польскую версию автор вставил в книгу Terapia przestrzenna».

214. Текст «Сотом вечности», опубликованный в кн.: Священная лира (<Варшава>, Зарубежье, <1937>). Сборник, напечатанный тиражом 200 экземпляров, состоял из трех циклов: А. Кондратьев, «Вертоград небесный» стр. 3–8, Л. Гомолицкий, «Сотом вечности», стр. 9-16, и Георгий Клингер, «Жатва Божия», стр. 17–30.

237. Журнал Содружества, 1937, № 6 (54), июнь, стр. 2.

Совидец

[Совидец]

[Вариант неоконченной поэмы]

«…высоких зрелищ зритель» Тютчев

Глава первая

с Екатеринина канала{12}1взрыв прогремел – на мостовойслед крови царской часовойстерег и кровь не просыхаладымок прошол проткал туманв нем бродят мрачно часовыеРоссия ж спит: в веков дурманопущены ресницы вияспит гоголевским страшным сномспит осужденново веселымвитают карты над сукномчернеют вдоль дороги селаневерна эта глуш шипятбубнят с перстом подъятым слухиидет недоброе шалятпугают в полноч люди – духии вот опасною ночнойтой столбовою озорнойзакончив сделку взявши платугостиниц опасаясь в ночспешит в именье орендатори с ним в пути меньшая дочлюбимица – отец бровастыйжмет девочку: что Пузик! спиш?а ей забавен путь опасныйковарная ночная тиш:гуляет в лицах отсвет медный —эскортом скачут факелаглушится брички дребезг бедныймелькают призраки села

в большой семье отцовской теньюона живет: все можно ейиз всех лиш в день ее рожденьяребенка! полон дом гостейпо русской старине радушнойстол ломится и казачокв косоворотке непослушнойвихрастый потный сбился с ног:таскает взад вперед посудуи успевает между делв саду как диск подбросить блюдоподкинуть жучке в хлебе мелкак совладать хозяйке с домомвсе взять под глаз и на учотбез рома пудинг но несетот повара пьянчужки ромом —а гости уж сидят в столовойвниз к взрослым доч сойти готоваоправив первый кринолинот страха в губках нету кровина смуглой бледности одниресницы детские да бровида взоры дикие черныи уж конечно предводительхоленым погрозив перстомне может щечки – жон ценительне потрепать рукой с перстнемда что ж и батюшка продушенмоленной свежестью кадилвперед качнувшись грозно тушейей в бок козою угодилтут и акцизник грузный тугов корсет затянут и мешкомзасевший Сабакевич в угол;на глыбе галстук голубкоми ксендз из Пензы – прибаутоклюбитель в карточных боях —простак мишень армейских шутокон в реч мешает бо и якпо воздуху взметнув сутанойчитает к случаю стишокслезу скрывает перед паннойсморкаясь в клетчатый платок

лиш выросши не без смущеньяузнает доч зачем отецтак праздновал ее рожденьеей станет ясно наконеци многие ево урокиксендза наезды ну и таквсе недомолвки и намеки:отец католик был – полякс Литвы мицкевичевской родома день тот просто совпадалс неправославным новым годомотец по родине скучалбыл прадед или дед причастенк восстанью – внук же ренегатпосмев предаться жизни частнойна русской по любви женатв шкатулке с купчими до смертион будет сохранять в конвертенакрест завязано тесьмойс проклятьями семьи письмов нем отрекалась мать от сынав гроб унося свой приговор

но возвратимся к именинамна половину где простордля молодежи за гитаройв дыму от первых папиросгде юн задор а речи старыгде разрешается вопросв неразрешимую проблемуи где вплетается стишокв вольномыслительную темув нигилистический смешоквот новым Писаревым Сашастудент в высоких сапогахвзлохмачен он нарошно страшендам чопорных губернских страхо! дамы пензенские этивсе примут навсегда всерьеза в сущности ведь это детидо Боклей Саша не доростут те же детские романыда то же Горе от Умаи Саша в робости картавит:– то Софья Паллна болна —и Лиза так же не по ролипусть сквозь лукавство а робкафраз грибоедовских паролине сходят после с языка

что ждет их: жизнь полна туманакак знать! меньшая доч однагадает ночью как Светланахрабрей Татьяны хоть бледнавот колоннадой светлой свечипостроилися в зеркалахв ушах запечной вьюги речиглаза слезятся дрож в рукахи уж туманным коридоромприближен суженый в упорон в красной феске с чорным взором —скорее зеркало о полещо дрожа моя Светланакак мертвенно в стекле лицо!перед свечой на дно стаканакидает легкое кольцовозникнул пузырек в колечкетончайшем огненном – слезазастлала (стонут духи в печке)прозрачным золотом глазапровеялась и вот в туманедвоящемся предстала ейкартина: в белых одеяньяхевангельских толпа людейглядят: из чрева гробововомертвец выходит в пеленахисчезло и в тумане сновакартина: вьется снежный прахкосится крест забытый нищийв сугроб безвидный водружонвкруг деревенское кладбище —мой Бог! что значит этот сонсулит недоброе или свадьбуреши сновидец суевер!меж тем ее летучей прядьювосхищен щоголь офицерзвенящий шпорой адъютантико ком с презреньем нигилистуж буркнул убежденно: глистотец же выразился: франтик

да! франтик – только он сличонсо всеми всех умней танцуети во вращенье вовлечонмир жуткое волненье чуетпускай с презреньем штатским братнад ним смеется за плечамии дразнит щолкнув каблукамии изгибаясь: плац парад!пусть и отец – всево страшнее! —загадочно заговорит:что ж Пузик! Бог тебя проститно сердце девичье вольнееи ветра – так поют – полейвот послано уже о нейписьмо влюбленным офицеромно мать ево – не хочет знатьне хочет слышать: всем химерамшлет грозно запрещенье мать!что кажется ему любовьюто перед кровью – ветер чушнельзя играть своею кровьюих прадед министерский муж!был Константина адъютантомв Варшаве дед – поляков страхчей брат за барские талантыпрославлен Пушкиным в стихахих род со знатью лиш роднится —

и впрямь сказать сих двух кровеймешать бы не годитсяно как остановить детейони истории не знаюти не желают вовсе знатьпрепятствия лиш разжигаютмечту – велят сильней желать

тут романтической эпохипристал герою смерти хмельиль на дела сменивши вздохипохитить милую в метельи обрученной обречоннымвенчаться в тайной облечонномполночном храме где пургапод куполом призраки носити матери признаться послек суровым бросившись ногам

но мой герой жил в век инойпривык он с матерью тягатьсяупрямства подступом – тоской:он обещает помешатьсяиль пулю в лоб себе пуститьи мать сердито пишет: бытьпо твоему но сделай милостьневестки мне не представляйи вот заветное свершилось —открыт сердцам домашний райно из семьи большой свободнойв безлюдье перенесенаказармы мужниной женаболеет скукою бесплодноймуж ревностью ее томилбоясь слепых ево припадковона скрывалась всех: не милей стал и дом отца – украдкойсначала плакала – потомпривыкла: деньщика бранилабренчала на рояли шиласкучая обходила домтомяся ожидала мужаон поздно приходил со службыругал начальство и опятьдень новый начинал сначалавсе то же в круг: рояль бренчалашитье деньщик обедать спать

однажды мужа сослуживецу них обедал – он привезиз Крыма феску им в гостинецморской янтарь для папиросвот муж шутя встает с диванапришла примерить феску блажидет смеясь к жене – она жвскочила вскрикнула Светланаты вспомнила засветный страхи суженово в зеркалахисполнилось! прошол по коженездешний холодока онк ней – в феске все ещо – и тожеее испугом поражон —небытия тут покрывалоупало на ее лицо —она сознанье потеряла

а что пророчило кольцозловещим и нездешним вея!но жизни сон ещо страшнее:

коптит тоскливая свечавдруг от свекрови телеграммамуж пробежал и промолчав:в Яблонну приглашает маманельзя ослушаться онане спит не дышит замираеткак пред экзаменом бледнамолитву тупо повторяетчем ближе встреча тем труднейтем длительнее дни и мигикипит Варшава перед нейтеатр – музей в тумане – книгив гостиннице чужая ночи снова толкотня вокзалаи голос сквозь туман из залаотрывист резок: эта? доч!в чепце старушка – точно по льдуона идет к ее рукев руке клюка и на клюкевисит платок – глаза кобольдахолодный неподвижный взорв упор и изрекает строгоневестке страшный приговор:ну поживи со мной немного

уехал муж она однаживет с свекровью: под допросыее подходит но вопросыне все понятны ей – вреднаглуш пензенская так решаетстаруха и ее клюкав столицу сына направляетлетают письма а поканевестка учится вязаньюсопровождает на гуляньев набитый детворою паркеврея встретив с бородоюстаруха наровит клюкоюево задеть – бормочет: пархеврей в халате вид ужасныйвид неизбежный этих странон к вере приобщон опаснойпитаясь кровью христиани с непривычки их боитсяневестка – вчуже жутко ейона придумала молитьсячтоб не украл ее еврейиз дома ни ногой – до ночисидит и вяжет у окнаиль чтицею – газету точитпечать же русская полнарассказами о папе римскомо Льве тринадцатом – почили вдруг ей дурно – низко низкосклоняется – летят ключистаруха с хладною заботойвиски ей хладным камнем трети сыну пишет: Ада ждет

лампадка тлится у киотачасов старинных отражонстеною стук – на них с косоюфигуркой бронзовой косоюСатурн как смерть изображонкак тишина зловеща эта!в ней жизнь готовится для светаа свет каков он свет а мирвсе тщетно в нем – крушится прахоми призван он – совидец страховуж к небожителям на пир

Глава вторая