Алексей Перминов - Мой декаданс Страница 15

Первые два трэка мы записали у моего знакомого, который работал еще с «котлами». Он остался в глубоком шоке, а мы оба еще какое-то время не могли прийти в себя, не верили, что это сделали мы сами. Я и по сей день офигиваю от этих песен («Одиночка», «Нет надежды впереди»). А теперь представьте себе реакцию людей, на нашем первом выступлении. В зале царило глубокое молчание. Никто за эти несколько минут даже не пошелохнулся. Народ никак не ожидал такого депрессионного тяжеляка, хотя перед нами работали D.O.B., у которых в репертуаре был такой хардкор, что мамочка дорогая… Вся московская рэп-тусовка приняла нас с жутким восторгом.

Потом мы стали работать на другой студии с Мутантом. Там мы записали еще пару трэков, таких же гениальных, как и первые два («Рабы Лампы», «TV shit»). Наша беда была в том, что мы предпочитали не выходить на сцену трезвыми, а в меру пьяными. Раз уж работать, то в дерьмо. Поначалу это забавляло и нас, и публику. Но вы срывали одно выступление за другим, и вскоре это всем надоело, и нас вообще перестали куда-либо приглашать. Но последнее наше выступление было абсолютно чумовым. Мы так завели публику, что весь зал ходил ходуном. Мы спрыгнули со сцены к публике и читали, окруженные толпой пацанов. Это было круто, мы были в ударе.

Но на этой красивой ноте наша сценическая деятельность окончилась. Осталась лишь студия и наши отношения с Леликом, которые постепенно заходили в тупик. В моей жизни появился человек, из-за которого изменился мой взгляд на самого себя, на окружающий меня мир. Я понимал, что конец нас обоих, как и многих других, ждет один, и он будет не радостным. Лелик это тоже прекрасно знал, но по-другому, видимо, не хотел, и он меня прекрасно понимал. Однажды он сказал, что в жизни есть вещи, за которые надо бороться, и я открыл для себя эти «вещи». Мы стали встречаться все реже и реже, но часто созванивались. Точнее он звонил. Никогда в жизни себе не прощу, что был невнимателен к нему, не удосуживался лишний раз поднять трубку и набрать его номер. А он звонил часто, рассказывал о себе, читал свои новые стихи. Он вообще любил, когда его стихи читают и слушают. Наверное, тем он хотел больше рассказать людям о себе, о своем душевном состоянии, а я этого тогда еще не очень понимал. Лелик продолжал писать тексты и работать на студиях. Он так много стал сочинять, что даже не успевал записывать. Я знаю, он даже хотел купить диктофон. Помню его выступление в каком-то ДК. Лелик вышел на сцену один, поставил перед собой колонку, положил на нее свой легендарный блокнот и стал по нему читать под какой-то минус. Это продолжалось минут тридцать. Я был в восторге. Он безусловно гений.

Мы продолжали записывать альбом. В основном всю работу проделывал Лелик. Когда я приезжал на студию и слушал новый минус, то не уставал удивляться, у него получалось все лучше и лучше.

Вне студии мы встречались не так часто. Раньше мы все время тусовались у Лиги дома, но в эти дни его уже не было в России, нам с Леликом просто приходилось шататься по улицам. Иногда мы смотрели на луну и типо болтали с Лигой. А Лига нас типо слышал. После таких встреч я часто оставался на ночь у Лелика дома. Мы выключали свет, включали тихонько музыку и так, болтая, засыпали.

В это время запись альбома подошла к концу. Последние трэки мы писали вообще порознь. Он свои слова в один день без моего присутствия, я - в другой. Позже созванивались и обсуждали проделанную работу. Так, например, была записана моя любимая песня «Последняя Ода». Для нашего совместного творчества и для жизни Лелика она действительно оказалась последней.

Я помню нашу последнюю встречу. Мы договорились встретиться, но в назначенное время он не пришел, я немного подождал и пошел к Лиге (он уже вернулся). Вечером объявился Лелик. Мы посидели минут тридцать, не проронив ни слова, так зыркали телик. Потом ушли к нему домой и только по дороге разговорились. Дома мы обсуждали проект нового альбома «Рабов Лампы», читали тексты, послушали пару сэмплов. И вот сидели мы чего-то, терли, и я вдруг обратил внимание, что пропала эта его сияющая улыбка, стала она какой-то очень грустной. Тогда он сказал мне, что скоро умрет. После глубоко непродолжительного молчания мы еще о чем-то немного поговорили, но о чем не помню. Через две недели Лелик умер.

Sir-J:

Грюндиг, Лелик, Леха…Алексей. Нас познакомил Лига, уже и не вспомню в каком году. Леха так и остался у меня в памяти, как вечно улыбающийся персонаж, за улыбкой которого, тем не менее, скрывался довольно одинокий, скорее непонятый человек. Я считал, и считаю, его гением. Это не просто яркое словцо, а довольно точное определение этого талантливого, во всех отношениях, человека. Всегда было интересно слушать его произведения. Иногда Грюндига так и перло, он мог позвонить ночью и прочитать, поделиться, только что написанным стихом или зарисовкой. Приятно было услышать это из первых уст, теперь я этим просто горжусь. Сейчас немного стыдно за то, что мы так много не успели сделать вместе, хотя планы были грандиозные.

Помню все «олдскуловые» тусовки на ВДНХ на хатах, часто прогоняю те события в памяти. Что-то особенное было в то время, позитивное и теплое, не смотря на огромное количество спиртного. Лелик был всегда честен, откровенен и говорил правду в лицо, но это не звучало обидно, скорей ставило тебя не место. К его мнению прислушивались, стихам поражались, он буквально прыскал творческой энергией. Поначалу, признаюсь, я не до конца понимал, о чем тот или иной текст, видимо, надо было дозреть до уровня его понимания жизни. Однако, при всей серьезности тем, он относился к окружающей среде с иронией, с долей инфантилизма, но при этом, далеко не являясь ребенком. В сущности, это недопонимание и делало общение с Грюндигом еще более живым и интересным. С ним я отдыхал душой, хотя были и конфликтные моменты, но они секлись мгновенно еще на стадии зарождения и превращались в шутку.

В последнюю нашу встречу, мы пили пиво на Китай-городе, Лелик сказал, что написал куплет на песню «Мы». Я обещал, как буду на местности, подскочить, обсудить, после чего мы разъехались.… Встретиться вновь уже было не суждено.

СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИК

"В поэзии у меня два учителя - Дельфин и Тюлень.

Тюлень - в большей степени - он научил меня честности."

Мир

Мой мир разбит на кусочки,Набитые тесно словами.В конце каждой мысли есть точка -Торчуют фальшивыми снами.Редеют зубы и друзья.Там где росли деревья - пни,А впереди стоит судья -Мое распятье за грехи.

Далеко

Как далеко я зашел! Здесь воздух другой.Здесь пахнет проклятьем. За деньги покой.И нет больше сил развернувшись пойти.Не сможет сорванный цвет расцвести,Не сможет сорвавшийся ввысь полететь.Устал я идти! Где же прячется смерть?

Война

Каждый человек - маленькая война,В каждом идут сраженья и бои.Затишье перед дракой. Проклятая тоска.Лишь на линии фронта проходят часы.

Зло

Все, что я вам скажу, полетит сверху вниз.Да, я буду жить вечно - человек в мире - крыс.Человек в мире крыс, но какой крысам прок?Что для галактики стены, что для земли потолок.Вы не знаете, кто я, кем сюда приведен.Кто учителем был, от кого был рожден.Что в футляре - во мне, вам узнать не дано,Пока вселенскою силой правит вселенское зло.Вселенское зло внутри меня - моя власть.Не могу я подняться, но не могу и упасть.О душе все печетесь, подавляете волю -Друг за другом плететесь по прямой в мир покоя,Не затем, чтобы здесь, для того, чтобы тамВы прощения просите. Ведь прощенье вам,Как билет в мир любви, и нет веры иной.Но к чему вам любовь, если нужен покой!(Если смысл любви исключает покой!)

В лодке

Мы сидим в серой лодке,Нас уносит волна.Оглушает, как водка,Водяная стена.А весло лишь одно -Мы кругами плывем.Я смотрю за окно,Где играют с огнем.Отравлю вас, как Еву.Потом сам отравлюсь.Полетим вместе к небу,На земле оставим грусть.Миллиграммы цеонитаВсе проблемы вдруг решатНад телами только плиты,А над плитами набат.

Старики…