Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы Страница 15

ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Твой профиль промелькнул на белом фоне шторы —Мгновенная отчетливая тень.Погасла вывеска «технической конторы»,Исчерпан весь уже рабочий день.Твой хмурый муж, застывший у конторки,Считает выручку. Конторщица в углуЗакрыла стол. Степан, парнишка зоркий,В четвертый раз берется за метлу.Ты сердишься. Ты нервно хмуришь брови.В душе дрожит восстанье: злость и месть.«Сказать к сестре — вчера была… К свекрови?Отпустит, да… Не так легко учесть!»А муж молчит. Презрительной улыбкойКривит свой рот, кусая рыжий ус……И ты встаешь. Потягиваясь гибко,Ты думаешь: «У каждого свой вкус!»

В кротовой шапочке (на ней смешные рожки)Спешишь ко мне и прячешь в муфту нос.В огромных ботиках смешно ступают ножки:Вот так бы взял на руки и понес…Я жду давно. Я голоден и весел.Метель у ног свистит, лукавый уж!— Где был весь день? Что делал? Где повесил?— Ах, я звонил, но подошел твой муж!Скорей с Тверской! По Дмитровке к бульварам,Подальше в глушь от яркого огня,Где ночь темней… К домам слепым и старымГони, лихач, храпящего коня!Навстречу нам летит и ночь, и стужа,В ней тысячи микробов, колких льдин…— Ты знаешь, друг, мне нынче жалко мужа:Ты посмотри — один, всегда один.

Неясно, как во сне, доносится из залаКакой-то медленный мотив и голоса.— Как здесь тепло! — ты шепотом сказала.Подняв привычно руки к волосам.Тебя я обнял. Медленно и жуткоДразнила музыка и близкий, близкий рот.Но мне в ответ довольно злая шуткаИ головы упрямый поворот.Ты вырвалась; поджав под юбку ножкиИ сжавшись вся в сиреневый комок(Ах, сколько у тебя от своенравной кошки),Садишься на диван, конечно, в уголок.Лакей ушел, мелькнув в дверях салфеткой(Он позабыл поджаренный миндаль),И комната, как бархатная клетка,Умчала музыку, глуша, куда-то вдаль.— Ты кушай всё.— А ты?И вот украдкойЛовлю лицо. Ответ — исподтишка…Ты пьешь ликер ароматично-сладкийИз чашечки звенящего цветка.— Ты целомудрена, ты любишь только шалость.— Я бедная. Я белка в колесе.Ты видишь, друг, в моих глазах усталость,Но мы — как все…

И снова ночь. Полозьями по камнюВизжит саней безудержный полет.А ты молчишь, ты снова далека мне…Томительно и строго сомкнут рот.И вдруг — глаза! Ты вдруг поворотилаКо мне лицо и, строгая, молчишь,Молчу и я, но знаю: ты решилась,И нас, летя, засвистывает тишь.

А утром думали: «Быть может, всё ошибка?»И долго в комнате не поднимали штор.Какой неискренней была моя улыбка…Так хмурый день оттиснул приговор.Ты одевалась быстро, ежа плечиOт холода, от утренней тоски.Зажгла у зеркала и погасила свечиИ опустила прядки на виски.

Я шел домой, вдыхая колкий воздух,И было вновь свободно и легко.Казалась ночь рассыпанной на звездах,Ведь сны ее — бездонно далеко.Был белый день. Как колеи, колесаВзрезали путь в сияющем снегу,Трамвайных дуг уже дрожали осы,Газетчики кричали на бегу.

ШУТКА[65]

I

В костюме женщины! К тебе парик блондинкиИдет, и ты похож на этуаль,Уверенно высокие ботинкиПружинят ног резиновую сталь.Кузнецкий весь в своей обычной жизни,И публики обычное кольцо…— Постой! Пускай тебя осмотрят «слизни»,Остановись у стекол Аванцо.«Гамен в манто» нервирует фланеров(У нас уже весьма солидный тыл).Вот позади хрустящий легкий шорох:Автомобиль чуть дрогнул и застыл.

II

Ты улыбаешься. «Он» жадно скалит десны.— Позволите? — И дверца наотлет.— Но… поскорей. Мой муж такой несносный,Он — вот!Сажусь и я. И кланяюсь. Он взбешен.Но публика, предчувствуя скандал,Теснит вокруг. О Боже, как потешенПод маской элегантности вандал.И мы летим. Франт мечется. И толькоЗа Тестовым находит нужный тон.Лениво шепелявящее «сколько?» —И лезет за бумажником в пальто.

III

Мы с хохотом пpoтягиваем руки(Шофер рычит, как опытный кавас).— Простите, но, ей-Богу, мы от скуки!— Ведь он мужчина, уверяю вac!«Гамен в манто» кладет его ладошкуНа свой бицепс.— Смотрите, я атлет,Я кочергу сгибаю, точно ложку,Нет, нет…Но франт в тоске. На томном лике пятна,Плаксиво свис углами книзу рот:— Шантаж купца — привычно и понятно,Но одурачить так… Шофер, вперед!..

УСТУПЫ (Владивосток, 1924)

ВОЛЯ

Загибает гребень у волны,Обнажает винт до половины,И свистящей скорости полныВетра загремевшие лавины.

Но котлы, накапливая бег,Ускоряют мерный натиск поршней,И моряк, спокойный человек,Зорко щурится из-под пригоршни.

Если ветер лодку оторвал,Если вал обрушился и вздыбил,Опускает руку на штурвалВоля, рассекающая гибель.

ЯЗЫКОВ[66]

Измученный одышкой, хмур и желт,Он весь течет в своем обвислом теле.Нет сил вздохнуть, и взор его тяжел:Источники надежды опустели.

Томление. Теперь, когда один,Упрямый рот расправил складку воли,Пришла тоска, сказавши: «Господин,Дорогой дня иди к моей неволе».

Томление! Схватясь рукой за грудь,Он мнет похрустывающую сорочку,И каждый вздох томителен и крут,И каждый миг над чем-то ставит точку.

Но отошло. Освободив аркан,Смерть отошла, и грудь отжала влагу:Поэт вздохнул. Он жив. Звенит стакан:«И пью рубиновую малагу!»

ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ[67]

«Едва ли, едва льИз смерти изыду!»Жерар де Нерваль,Влюбленный в Изиду.

Морозной зариПоследние клочья.La rue… Tuelerie,Бессонная ночью.

И медленный снег,И шорох Парижа —Как будто во снеПод радугой рыжей.

Как будто в лесу —Такая ж ночевка,И за восемь суСтальная бечевка.

Ступени. Уступ.И сон необорон…Слетевший на трупНахохленный ворон.

И хрипло воззвавО вечном отмщеньи:«Умри: j'ai soif!»[68]И полночь священник.

МОРСКИЕ ЧУДЕСА[69]

Хлыстом из гибкого металлаЗахлестывало далеко,И наносило, наметало,Натаптывало облаков.

И опрокинулось на пляжик,И взбешенное помелоГряду сырой и белой пряжиНа водоросли намело…

На отмели, где в знойной лениТомились женщины с утра,Ложились, как хвосты тюленьи,Волн вывернутые веера.

А у кабинок, голубыеОгни затеплив на челе,Перекликались водяные,Укладываясь на ночлег.

И, отряхая шерсть от пены(Пофыркивала темнота),Они обнюхивали стены,Где прикасалась нагота.

Их ноздри втягивали запахСкамьи, сырого лишая…На перепончатых их лапахБелела рыбья чешуя.

И засыпали, с грудой схожиВодою обтекавших глыб,Но женщины им снились тоже,Похожие на белых рыб.

А утром знойно пахло мятойНад успокоенной водой,Казавшейся слегка измятой,Вдали разорванной слюдой.

И воздух был хрустящ и хрупок,И сквозь его стеклянный слой —Дождем чешуек и скорлупокК воде просеивался зной.

Казалось, солнце, сбросив шляпу,Трясет кудрями, зной — лузга,А море, как собака лапу,Зализывало берега.

БЕССОННИЦЕ