Ольга Берггольц - Ленинградский дневник (сборник) Страница 16

«Какая темная зима…»

Какая темная зима,какие долгие метели!Проглянет солнце еле-еле –и снова ночь, и снова тьма…Какая в сердце немота,ни звука в нем, ни стона даже…Услышит смерть – и то не скажет.И кто б ответил? Пустота…О нет, не та зима, не та…И даже нежности твоейвозврат нежданный и летучий,зачем он мне? Как эти тучи:под ними жизнь еще темней,а мне уже не стать певучей.Но разве же не я самасебе предсказывала это,что вот придет совсем без света,совсем без радости зима?..

Вступление в поэму

Дума

Меня никто не встретит здесь. Однабреду по этой улице. Со мноюлишь ранняя, знобящая веснада чей-то шепот сразу за спиною –наверно, время или тишина…Нет, знаю, знаю – это вновь она,струна в тумане, полная весною,старинная заставская струна.Меня никто не знает здесь. А яздесь родилась. Здесь молодость мояоперилась. Здесь первый дом и школа,и первая ячейка комсомола,и первая влюбленность и семья,бессонницы студенческих ночей,и в клубах на торжественных собраньяхрассказы старых палевских ткачей –бессмертные бунтарские преданья.Здесь первый твой неукротимый зов –отчизна, революция, любовь –и первый смутный жгучий призрак славы…Истоки жизни – Невская застава.Здесь полдень был…Да, был такой один,наполненный сиянием безмерным,его я называю днем вершин,а было это летом в сорок первом.И было это вновь за Невской, тут –в отцовском старом доме…Тут, где нынетропинки вместо улицы бегути горько пахнет зоною пустыни…Так где ж мои свидетели, о, где?Кто подтвердит над пеплом стольких бедствий,что вправду были молодость и детство,и день вершин – мой первый зрелый день?Кто подтвердит?И, ревность не тая, –струна в тумане отвечает:«Я!»

Как в полдень тот клубились облака,стеной с земли вздымались величавой,и к ним, в их дебри,шли и шли войскана ближний подступ, Невскою заставой.Как трясся дом! Уже недалеко,в тех облаках, урча, клубились взрывы,а в комнате,среди седых икон,спокойно, истово, неторопливокончалась бабка наша, мать отца.Чуть видный в солнце, алый луч лампадымерцал на сухоньких чертах лицаи на руках, уложенных как надо.Вдова обуховского пушкаря(девятого расстрелян января),мать металлистов невских, богомолка,свекровь ткачих и крестная солдат,прабабка некрещеных октябряти бабка многих первых комсомолок, –в свой смертный час,в последний свойземной, –она, как мы, жила одним: войной.Не трубам дряхлых ангелов своихона внимала обостренным слухом,но взрывам бомб,в окошки бившим глухоиз облаков, где пенились бои…А что она могла?Сражались внуки,шли в ополченье старики, сыны……И вдруг для гроба сложенные рукиона разжала, властию полны.«А где Москва?» – она меня спросила.Я указала вдаль, в окно…Тогдатрикрат она Москву благословилаогромною рукою в темных жилах,и в ней – почти столетием труда.«А море где?»Я указала вправо,и сторону, где Финский был залив,она благословила величаво,а там уже пылали корабли,а где-то в этот миг или позднее –ведь времени не стало в эти дни –уже Гастелло падал, пламенея,на стан врагов…И дрогнули они.Она благословила юг и север,всё, что могла, старуха, мать отцов,и лишь тогда, светлея перед всеми,окостенело намертво лицо.

Я в город шла пешком, была тревога.Я долго через всю заставу шла.С младенчества знакомая дорогасейчас неузнаваемой была.Росли, вздымаясь бурно, баррикады,и окна сузились до амбразур,и был жесток монгольский их прищур,а мимо шли рабочие отряды,шли прямо в бой и прямо под огнем,шли с песнею, по-новому пропетой, –«И как один умремза власть Советов…»И диабаз гремел под их ногами,и кто-то нес на новеньком древкестаринное завкомовское знамя,хранившееся в красном уголке.И оттого, что отблеск исступленьялежал на всеми смертью путь грозил, –пронзил меня озноб ожесточенья,восторг единоборства охватил.И вдруг всей жизнью – всею, а не частьюсегодняшней –я стала жить, спеша,и только полднем, только чистым счастьем,ликуя, переполнилась душа.Как будто б шла я по одним вершинам,как будто б вечным праздником былався жизнь моя, не зная ни единойпечали,горести,сомнений, зла.Всё, что дарил мне труд, любовь, искусство,как в мощный луч, стремительно слилосьв одно всепоглощающее чувствои именем Отчизны назвалось.…И вновь я пионеркою стоялапод знаменем, чтоб обещанье дать.Значок костра на галстуке на алом,и онемевших пальцев не разнять.«Даю торжественное обещанье,что буду делу партии верна…О, только бы скорей на испытанье –на страшное – отправила страна!Отправь на баррикады – так, как в песне, –на баррикады, в ураган огня,как в дни Коммуны – нет, на Красной Пресне,нет, как в Семнадцатом, – отправь меня!»И наступает юность. И проходитвся в жажде подвига,в работе неустанной –в порту, на новостройках, на заводе,в пустынях и колхозах Казахстана.Я вспомнила – вернее, я вдохнуластепной, полынный, суховатый воздух,и узкий полумесяц над аулом,и на рассвете розовые звезды.Она со мною, молодость, со мной,она, как детство, призвана войной,она была бродячей, беспокойной,но за горенье сердца,за трудыпризнала партия – она достойнавойти в ее суровые ряды.И точно вновь в тот день я получалапред совестью партийный свой билет,и он, как знамя маленькое, – алый,костер на сердце, животворный свет.О наши справедливые знамена,костры, неугасимые вовек!Как много лет, светло и непреклонно,несет вас в мир советский человек.

О, как звенит заставская струна –старинная любимица гитара!Пятидесятый год, весна, весна,а сорок первый вспомнился недаром.Затем, что миром дышит этот вечер,как и везде, по всей родной земле,что легкий пух садится мне на плечи,нежнейший пух цветущих тополей,что радостно его прикосновенье,что пахнет влагой, листьями – весной,что ожиданье счастья, нетерпенье,как в юности, овладевает мной.Ты рядом, счастье, ты – за той калиткой,за этим поворотом, за углом,вот здесь, под этой старой мудрой липой,где был когда-то милый отчий дом,где прародительница всей семьив свой смертный час, смятенья не изведав,четыре стороны родной землиблагословила, завещав победу.И кто сказал неправду, будто б тутменя никто не встретит и не знает?Все любят, помнят, верят, узнают,всё новизной безмерною встречает.Мой дом разрушен восемь лет назад –а ныне здесь глубоко взрыта почва:здесь будет сад,дремучий новый сад,он вырастет стремглав однажды ночью.Так научились мы сажать садыи создавать подоблачные зданья…Что не под силу было молодым –доступно возмужалому дерзанью.Прекрасна юность. Радостней всегоее полет, еще не позабытый…Но нету горделивей ничего,чем ощущенье своего зенита.Как много сил, а всё еще вначале!Всё выстрадано, взято навсегда,всё – правда, жизнь!Богатство за плечами –пути войны, и мира, и труда.И пусть рубцы…Когда боялась ран я?За счастие служить своей странея всё приму, любое испытанье,как знак ее доверия ко мне.И славою считаться мы не будем!Мы просто отдадим, не пожалев,всё, что еще понадобится людям,чтоб коммунизмпостроитьна земле.

К песне

Очнись, как хочешь, но очнись во мне –в холодной, онемевшей глубине.Я не мечтаю – вымолить слова.Но дай мне знак, что ты еще жива.Я не прошу надолго – хоть на миг.Хотя б не стих, а только вздох и крик.Хотя бы шепот только или стон.Хотя б цепей твоих негромкий звон.

Отрывок

Достигшей немого отчаянья,давно не молящейся богу,иконку «Благое Молчание»мне мать подарила в дорогу.И ангел Благого Молчанияревниво меня охранял.Он дважды меня не нечаяннос пути повернул. Он знал…Он знал, никакими созвучьямиувиденного не передать.Молчание душу измучит мне,и лжи заржавеет печать…

Обещание