Сергей Петров - Избранное Страница 16

4

Торчат глаза совы иль серого кота.И наваракал что мне нынче сей оракул?Что коготь или клюв царапал? Неспустая с прошлым запросто, как с будущим, балакал,поставлен на кон быв или посажен на кол,и счастие зараз и горе я проплакал:одна чиновная осталась суета.

5

Расписки, описи, отчеты и счета,приказы, песенки, записки и тетради...И самому себе теперь я не чета.Меня, о Господи мой Боже, не укради!Да о какой уж тут подумывать отрадена сем, пожалуй что, предсмертном плац-параде(когда и жизнь моя не начата)?

6

И моего ума уже темна палата,и служба жизни мне воистину пуста.А что есть истина? – грозят уста Пилатасогнать распятого с бессмертного поста.Но на сердце, как грех, наложена заплата.За службу жить и жить мала была зарплата.Фиг с маслом выслужил. И лататы с креста!

7

А я забит колом в булыжный день заботда и забыт собой, как родственник на снимке,и мой бумажный день неистово идет,чиновно я гребу и гривны и ефимки,и навострился жить без кривды, без ужимки,а ведь живу-то я как имя на заимке,сложив в чужой архив всё тот же новый год.

1-7 января 1975

СОБОР СМОЛЬНОГО МОНАСТЫРЯ

Стоит небесная громада голубая,пять медных солнц над ней вознесены,а век вертится рядом, колупаякусочки сини со стены.

Чуть слышится барочный образ трелей,певучих завитков намек.Но музыка молчит. Вколочен в гроб Растреллий,а день, как тряпка серая, намок.

Кто мчится напрямик, а кто живет окольней,кто на банкете пьет, а кто так из горла.По-вдовьи грузен храм без колокольни,она, воздушная, в девицах умерла.

Воспоминание о ней – как о кадавре,на чертеже она рассечена.Сестра ее на променаде в Лавре,как дама в робе, всё еще стройна.

А церковь вдовая ушла подальшеот медного болвана на скалеи, вроде позабытой адмиральши,стоит облезлым небом на земле.

24 февраля 1975

МОЛЕНИЕ ОБ ИСТИНЕ

Мне истинки на час, помилуй Бог, не надо.Я в прописи ее не стану проставлять,общедоступную, – ну, будь она менада,еще б куда ни шло, а то ведь просто блядь.

Гляжу на незатейливую шлюшку,расставленную, как кровать,и скучно верить мне в такую потаскушку,и тошно херить мне желанье познавать.

Мне истины на жизнь, помилуй мя, не нужно,она мне, как жена, едина и нудна,недужно-радужна, всегда гундит натужнои выпить норовит меня до дна.

От вечной истины мя, Господи, избави,я на ногах пред ней не устою.Но если в силах Ты, а я в уме и вправе,подай мне, Боже, истину мою!

24 февраля 1975

УМНАЯ ОРГАННАЯ ФУГА С ПРЕЛЮДИЕЙ

Прелюдия

Я вижу в старости, как ум глядит лукавейи судит вкось, но не во сне же немо ятолкую с ним о том, которая из явейпоистинней других, понеже не моя.Но разве от ума добьешься толку?(Ведь он боится выйти из себя).Кладу искусственные зубы я на полку(авось другому пригодятся волку!)и существую втихомолку,по жизни, как по воздуху, гребяруками и налево и направо.(Дощатый сна качается причал).Да из себя ли я блажного накричал?Не помогла ли мне моя орава?

Фуга

Орган сияет, как воздушный лес.А старый ум, заштатный органист,на лавку, червием источенную, взлез,по ней елозит. Ну-ка, погонисьруками борзыми по бору Баха!Грубит труба. И высь несется вниз.В поту душа, и брюхо, и рубаха.

И что сыграю я своей ораве?Вся уйма музыки – как разливная тьма.Лукавый ум переключает яви,и тема тьмы рождается сама.

Брось, музыкант, дедок невеликатный!Судьба, как баба банная, груба.И подмывает пол. Брось, органист заштатный,давить на клавиши! Ведь всё равно труба.Играй руками или же ногами,играй на хорах или же в гробу.А музыка всей уймою на гаммесемитоновой вылетит в трубу,как ведьма, к очень неприятной явии, в непроглядном времени пляша,она Любаве скажет, как забаве:Намаялись! Пойдем-ка спать, душа!

1-7 ноября 1975

("Люди видели Тебя, и насказано")

Люди видели Тебя, и насказанотак, что вся твоя парсуна дегтем мазана.

Или это от забот дня рабочегонабрехали, что Тебя скособочило?

Чем же, дескать, были вы очарованный?Ведь у глаз-де цвет воды дистиллированной.

А затылок-де трясет крысьим хвостиком,на гимнастике душа стала мостиком.

Может быть и так, да вот жаль, что по мостузапрещается проезд даже помыслу.

Но возможно, что народ завираетсяи гурьбою через мост перебирается.

Пусть хоть этак, хоть растак – мост да улица.Не гулять бы на мосту, а пригулиться!

Пусть и улица пойдет малость пьяная –не Разъезжая она, не Расстанная!

Пусть Тебя и бесом в бок, пусть, счастливица!Только дал бы бедный Бог нам увидеться!

12 ноября 1975

НАДГРОБНОЕ САМОСЛОВИЕ

(фуга)

Я о себе скажу словечушко, но вчуже,как будто сам уже давно лежу в земле.Так больше правды, тут уж не словчу же,как первое лицо в единственном числе.Уж тут словечко, словно правда, голои в голом виде пустится в трепак,и память будет выглядеть бесполо,а поминанье по записке – какспряжение безличного глагола.

Рифмуя "поп" и "гроб", кто будет поминать –под рифму рюмку, чтобы православно, –а имя в кулаке с бумажкою сжимать?Не буду даже им. Вот, право, славно!А поминаемый – как будто он не он,а память светлая – молитесь, иереи! –мигая, дрыгается, как неон,в раскрашенной портретной галерее.

        Ах, речь безличная! Смотри, пока        она откалывает трепака,        с торжественно-ехидной        улыбкой панихидной!

        Так неси свой крест,        как лихой бунчук,        разливной Модест,        расписной пьянчук!

        На одре пустом        ни аза в глаза.        Борода хвостом,        а из глаз слеза.        По шеям потом        даст гроза раза.

        И под белую горячку        гопачится враскорячку:        И вот так, и вот так        ты попал под колпак,        под больничный колпак        да и гопником в гопак,        околпаченный,        раскоряченный!

Не я, не ты, не он, а просто было,как вдоль судьбы шагающее быдло.Хоть бы брылы развесившее рыло!Нет, просто было, и оно обрыдло.Давно уже ушли до ветру жданки,все данные собрали да и в печь!И Было вонькое хоронят по гражданке,И Былу не дадут подонки в землю лечь.

        И поют подонки,        голосочки тонки,        Семки, Тоньки, Фомки,        милые потомки:        Ходи изба, ходи печь!        Былу нету места лечь.        (А следовательно, требуется сжечь,        и вместе с рукописями!)

В гробу везут чудовищное Было,помнившееся над единым и одним.И чья-то речь стучит-бубнит над ним,как будто сей звонарь колотит в било.И пальцем в рот он тычет наконец,как будто совершая подвиг ратный,что я-де в яви был чернец,но самочинный и развратный.

А я Господних язв до дьявола приях,и остаюсь я не во сне загробном,а – как в беспамятстве многоутробном –и в Божьих, и не в Божьих бытиях.

1975