Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1 Страница 16

На протяжении 1927 г. Витязевский быстро выдвинулся в Волынском Слове, став чуть ли не главным автором в газете и ведя в ней «Обзор печати». В 1928 г. там публиковался, за его и С. Вугмейстера подписями, роман «Женщина в маске». Но в том же году он переехал в Вильно, где ему предложили редактировать намного более репрезентативное издание – ежедневную газету Утро, орган Русского Народного Объединения, главной организации русского меньшинства в Польше. Здесь Гомолицкий поместил несколько новых произведений последнего – после Дуновения – периода. В них явственно обрисовывались новые художественные черты: «обмирщение» – выход за границы «герметического» содержания, разработка темы революции и гражданской войны (с описанием казни)156, обращение в прозе к орнаментально-сказовому повествованию под явным воздействием стилистики Ремизова157, попытка широкого историософского осмысления революционной темы в автобиографическом плане158, снижение стиля и резкие отклонения от норм литературного языка (напр., прилагательное «будëнный», образованное от «будни»), обыгрывание просторечия.

Новая должность позволила Витязевскому установить широкие связи с другими центрами русской культурной и общественной жизни в Польше. В их числе был орган «москвофильской» партии русских галичан – еженедельная газета Русский Голос, выходившая во Львове с 1921 года и печатавшая материалы на двух языках – русском и галицко-русском. Витязевский впервые выступил там со статьей в разгар кампании вокруг русских кандидатов на выборах в польский Сейм159. Но постоянно печататься в Русском Голосе он стал с ноября 1928 года, когда, после закрытия виленского Утра, перебрался во Львов, устроившись на работу в редакции. Его появление там совпало с коренными переменами в газете. Из местного, сугубо провинциального издания она превращалась в рупор всей русской меньшинственной общественности в Польше. Редакция отказалась от статей на галицко-русском наречии, перейдя целиком на русский литературный язык, и вместо одного раза стала с 1 января 1929 г. выходить дважды в неделю. Витязевский опирался на поддержку видного деятеля русского дела в Галичине, руководителя «москвофильского» движения, писателя, публициста, ученого-слависта, исследователя истории края и поэта (автора вышедших к тому времени четырех стихотворных сборников) В.Р. Ваврика160, по инициативе или рекомендации которого и был приглашен на работу во Львов. Благодаря В.Р. Ваврику Витязевский сразу оказался втянут и в деятельность оплота «русского дела» во Львове – Ставропигийского института161, в здании которого располагалась и редакция Русского Голоса.

Сам Институт тоже переживал в те недели крупные перемены. Музейное имущество его, эвакуированное в 1915 г. в Россию, в Ростов-на-Дону, и возвращенное из СССР в Варшаву, сейчас решением польских властей передавалось, несмотря на протесты украинской общественности, в распоряжение «москвофильского» руководства Ставропигиона162. В связи с этой радостной новостью и контроверсами вокруг нее и находилось первое выступление Льва Гомолицкого в Русском Голосе – в его пасхальном номере от 5 мая163. Это было, насколько нам известно, первой публицистической статьей Гомолицкого. Она была явно заказана редакцией и свидетельствует о близости Гомолицкого к Витязевскому в национально-культурных и исторических интересах и вопросах. Но, каков бы ни был повод к ее написанию, подлинное ее содержание – прославление искусства и художников, размышления о силе искусства, попытка нащупать самые основы и источник его магического действия. Не случайно о том же, в сущности, написана была и следующая статья Гомолицкого в газете, появившаяся спустя неделю и не имевшая никакой конкретной «политической» подоплеки164. В ней можно видеть «иносказательный» отклик на мучившие автора темы – измеление искусства в современную эпоху и утрата им своего «священного» в прошлом места и роли, отношение «народа» и «интеллигенции»165, «братская» общность «русского» и «украинского» начал в традиции и «целительное» преодоление различий между ними в искусстве.

Поразительна интенсивность и частота, с какой Гомолицкий выступал в Русском Голосе. Поразительна и авторитетность его высказываний в ней. Статьи практически никому не известного провинциального юноши вместе с материалами Витязевского выводили газету, в ее выступлениях на темы истории и культуры, на новый, гораздо более высокий, чем прежде, интеллектуальный уровень.

Тогда же, весной 1929 года, перед Гомолицким, как и перед другими молодыми русскими поэтами, открылась возможность добиться признания – в конкурсе, объявленном варшавским Союзом русских писателей и журналистов. По условиям его, принять участие могли все поэты, проживавшие в стране; число представляемых одним автором стихотворений не ограничивалось, тексты должны были быть присланы к 30 апреля, и 8 мая Правление Союза должно было отобрать десять лучших для представления их на дальнейший суд публики на устраиваемом литературно-вокальном вечере. Три лучших из них, отобранные публикой, а также названия остальных семи и фамилии их авторов было обещано напечатать на страницах газеты За Свободу!

За три недели до срока представления рукописей в газете развернулся своего рода предварительный поэтический турнир. Спровоцировало его шутливое стихотворение «К конкурсу поэтов», автор которого, скрывшийся под псевдонимом И. Бугульминский, ставил вопрос о том, вправе ли претенденты посылать свои опубликованные вещи или должны писать новые стихи166 (в правилах конкурса об этом ничего не говорилось). В игру тотчас вступил Н.Э., по-стариковски пожаловавшийся на непризнание и на хронический отказ – и журналов, и За Свободу! – публиковать в прошлом его стихи, в то время как то, что появляется в печати, пониманию не поддается:

Они, быть может, не плохи,Быть может, в современном духе,Но, хоть иной раз в нашем ухеОни мелодией звучат,Зато уму не говорят.Увы, как часто я встречаюНабор красивых, звучных слов,Хоть разжижением мозговКак будто я и не страдаю,Но сверху, снизу ль их читать,Я не могу никак понять.Все современные поэтыЧего-то нового хотят,Стихи по-новому строчат,Забывши старые заветы,Забывши Пушкина язык.167

Выразив убеждение, что после Пушкина ничего нового и достойного создать вообще нельзя, автор пожелал своему адресату победы в конкурсе. Тут и вступал в игру Гомолицкий. В отличие от предшественников в этой дискуссии, он, не обращая ее в шутку и игру, обо всем высказывался с полной серьезностью. Продолжив разговор, начатый «Бугульминским», он откликался и на критерии, поднятые Н.Э. (простота, ясность, доступность), но вводил при этом не затронутую оппонентами большую, «гражданскую» тему, придававшую всей дискуссии новый характер, – жизнь в изгнании, миссия Зарубежья, десять лет страданий советской России:

И. Бугульминскому

Не всё ль равно, по старым образцамИли своими скромными словами,Не подражая умершим творцам,Захочешь ты раскрыться перед нами.

Пусть только слов созвучие и смыслДля современников невольно будет ясен,Прост, как узор уму доступных числ,И, как дыханье вечного, прекрасен.

Чтоб ты сказал измученным сердцам,Измученным в отчаяньи скитанья,И за себя и тех, кто молча тамДесятилетье принимал страданья.

Ведь Пушкин, смелый лицеист-шалунИ не лишенный, как и солнце, пятен,За то и отлит внуками в чугун,Что был, волнуя, каждому понятен.

Лев Гомолицкий168

Серьезное отношение Гомолицкого к разговору в предконкурсной стихотворной игре выразилось и в том, что он единственный выступил под своим именем, не скрываясь под псевдонимом. Но последовавший за ним заключительный акт вернул этот поэтический турнир к шутливо-комическому тону, проигнорировав попытку молодого поэта ввести объявленное мероприятие в более широкий историко-общественный контекст. Второе выступление Н.Э., использовавшего маску беспомощного графомана, свело все волнения к одному – есть ли шансы на победу на конкурсе у «задиры»-сатирика, «чья не хочет плакать лира»169.

Оказалось, что на конкурс поступило неожиданно большое количество стихотворений – общим числом 320 (или даже 332). 10 мая жюри отобрало 10 лучших из них. Вопреки первоначальным планам, было решено совместить финальный вечер конкурса с празднованием Дня Русской Культуры. Оглашая это решение, председатель Союза писателей и журналистов А.М. Хирьяков подчеркивал роль эмиграции – и поэзии эмиграции – в сохранении русской культуры и чистоты русского языка. Впервые праздник, ставивший своей целью пропаганду культурного прошлого, менял фокус, обращаясь к текущей поэтической культуре170. Статью Хирьякова с ее серьезным, не-игровым разговором можно было бы счесть завуалированным откликом на пафос стихотворения Гомолицкого «И. Бугульминскому». С этим плохо, однако, согласовывались планы организаторов включить исполнение произведений победителей конкурса в концертное отделение, в котором предусматривались номера «декламации, пения, русских танцев и оркестра балалаечников»171.