Евгений Лукин - Бал был бел Страница 16

Владимир Ильич Калашников

Когда эта́жу то, что на́жил,и роюсь в днях, сердит весьма,мерещится одна и та жекартина дивного письма:толпа, студентами влекома,топочет в сторону обкома,и кое-где уже смолойвыводят радостно: «Долой!»Так, необычен и непрост,пургой бумажною листовоквзлохматив Астраханский мост,у нас от Рождества Христовагод зачинался девяност…

В каких-то числах января,презренной прозой говоря,был в «Огоньке» оттиснут пасквильна первого секретаря.А тот, прости ему Всевышний,решил послать журнал туда,откуда все мы с вами вышли,но не вернёмся никогда.Центральный орган — в данный орган?Народ не понял и, крича:«Мы им покажем, толстомордым!» —рванул на митинг сгоряча.И в кабинете Ильичаотчетливо пахну́ло моргом.

Где над фонтаном лепки старойлитые бабоньки парят,где оборвался Волгоградступенчатою Ниагароймеж белоснежных колоннад,собрали митинг. Тротуарыпродавливались, говорят.Анипка-воин с аппаратапросил вниманья, лепеча,что хорошо бы для порядкапочтить молчаньем Ильича.Толпа же не могла постичь,который именно Ильич,и, матюгальники раззявив,прервали краткий этот спичштук пятьдесят домохозяек.

Пришёл на митинг демократ.Привёл с собой родного брата.Представьте, что у демократабывает брат-недемократ.Недемократ стоял, судача,а демократ вмешался в гвалт,но тут случилась незадача:решили, будто он прибалт.Никак, бедняги, не прозрееми вечно путаем, спеша,обкомовца с архиерееми с демократом латыша.Толпа надвинулась, дыша,и отшвырнула демократа,и слова, и очков лиша…Неловко вышло. Грубовато…

Зачем Царицыну театр?На митинг! Массово! Спонтанно!Такие сцены у фонтана,что где ты, дядя-психиатр?Вот некто в пыжике орёто том, что на геройский городреальный наползает голод, —а морда шире поперёк…А вот какая-то супруга,одна, в отсутствии супруга,хватает с хрустом микрофони, разевая рот упруго,кричит: «Калашникова — вон!» —аж известь сыплется с колонн…Обком! Горком! В отставку! Хором!..Анипкин, сдвинутый напоромупитанно-голодных дам,кричит: «Возьму да и подам!..»Ужо тебе, народный форум!

Созвали пленум. Дивный пленум,когда в последний свой парадшёл волгоградский аппарат…Член переглядывался с членом:неужто вправду всех подрядпроводят жилистым коленом?..И оказалось: да. Подряд.Снуют активные подростки,многострадальный политпросс утра плакатами оброс,и член бюро на перекрёсткестоит, безмолвный, как барбос.И, как положено трибуну,ступает тяжко на трибунуКалашников. Его глазасокрыты мрачными бровями.Он жуток. Он бурлит кровями.Он весь — как Божия гроза.

(отменена)

(и она тоже)

«Уж я ли вас не орошал?Каких гектаров понастроил!А если был порою строгим,то ведь в остроги не сажал!А вы! Ахти, какой позор!Меня? Как Стенька персиянку?..Короче, кончен разговор.Я ухожу на персоналку.А вы, продавшие обком,целуйтесь с вашим «Огоньком»!»…О телевизора нутро!Смотри: вчера ещё нетленны,бледнеют сморщенные членыосиротевшего бюро.

Ага? Достали? Припекло?..Но для истории отметим,что пленум всё же проняло:в испуге левое крылоглядит на правое крыло —и как-то зябко тем и этим.И мыслит всяк, мурло склоня,прямому выданный эфиру:«Занёс же вражий дух меняна распроклятую квартиру!А если кто, впадая в раж,начнёт высчитывать метраж?..»

Очнулись. Начали спрягать,то дёгтем мазать, то елеем.Что-что, а это мы умеем —телегу в лошадь запрягать.И, обирая с рыльцев пух,тряся заслугами и каясь,критиковали, отрекались…И где-то внятно пел петух.

Итак, ребята, «Огоньком»обком отправлен целикомвослед за бренною бюрою,не вызвав жалости ни в ком…Вернёмся к нашему герою.Прости, Ильич! Твои чертыуже тускнеют понемногу,но не суди нас слишком строго —ведь мы такие же, как ты.Мы разеваем рот упруго,любой из нас красноречив,и с хрустом кушаем друг друга,не посолив, не поперчив.И ты, читатель, извини,что я, как бабочка, порхая,недовознёс, недоохаял,недоосмыслил эти дни,раздёргал митинг, скомкал пленум,с героя недоснял штаны…Но я, ей-богу, не был членоми видел всё со стороны.

Я — твой племянник, Родина!

Прогулочка

Вот оплот сепаратизма — детский сад.Перекрытия лохмотьями висят.Как в копеечку легли десятки мин —хорошо с пристрелкой было у румын.

Я бреду через Бендеры наугадпод внимательными взглядами солдат,а над нами, как изваянная злость,заводской трубы обглоданная кость.

Нет в округе неисклёванной стены,а окошки-то уже застеклены.Страшновато и нелепо вместе с тем —будто стёкла оказались крепче стен.

Тут и там асфальт расплёскан, тут и там.А за мною сумасшедший по пятам.— Ты! Турист! — кричит. — Гляди, куда забрёл!Где ж ты был, когда бомбили нас, орёл?..

Но послушай, да ведь я ж не виноват,что ни разу не попал в подобный ад,не свихнулся и не выгорел дотла, —просто очередь до Волги не дошла.

По Бендерам, по Бендерам — в никуда,в предстоящие, пропащие года…По Бендерам, где грядущее странытупо смотрит из проломленной стены.

Зарубежная

Были гулкие курантыи гранёные стаканы,ссоры в транспорте до визгуи купюры цвета беж.Эмигранты, эмигрантысобирали чемоданы,выправляли где-то визуи мотали за рубеж.

Ну а мы шагали в ногу,не шурша, не возникая,что кругом дороговизнаи оклад — сто пятьдесят…Удивительно, ей-богу,но какая-никакаяу меня была Отчизнагода три тому назад.

КГБ да Первомаи,Конституция — что дышло,убежавшим — укоризнаи водяра из горла́…До сих пор не понимаю,как же этакое вышло:я остался, а Отчизначемоданы собрала.

Уложила и смоталасьв подмосковные затоны,в среднерусский конопляник,где щекочет соловей…Мне на Родину осталосьпосмотреть через кордоны —я теперь её племянник,выбыл я из сыновей.

Отреклась, как эмигрантка,и раскаянье не гложет:мол, ребята, не взыщите,а не будет хода вспять…Но потом, когда, поганка,продадут тебя за грошик,ты же скажешь: «Защитите!..» —и придётся защищать.

Зарубежная-2

Иные — те свалилив иную благодать.А мы-то что? Свои мы.Куда нам убегать?

Остались, невзираячто страшен отчий дом.А Родина взяла исвалила за кордон.

Россия! Эмигрантка!Взгляни из-за бугра,как разворотом танкаровняют хутора.

И это не твои липростёрты на песке,за то что говорилина русском языке?

Так будь, своих рассеяв,чужими предана!Изменница. Расея.Пропащая страна.

Минорная