Коллектив авторов - Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии Страница 17

Ремень был широкий, и ангел висел, не теряя сознания, глядя на нас удивительно ясными, совсем детскими глазами.

По его лицу катился пот. Ему не связали рук и, уже теряя сознание, он потянулся к душившей его петле, но тут же, сжал забинтованные кулаки и вытянул руки по швам.

– Давай, – офицер заметался, – давай, скорее, вытягивай его, пока не подох!

Солдаты подхватили его, вынули из петли и опустили на землю. Офицер набрал из бочки стакан воды и плеснул ангелу в лицо.

Глаза открылись.

Блеснули тем же удивительно ясным светом. Окатили горячей волной, заполнили легкие, выплюнули вместе с гарью и пылью прямо на мозаичные плитки плаца.

И город вполз в замок вместе с темнотой, крадучись и, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, вкрапился по чуть-чуть, чтобы потом, вдруг, осмелев, разрастись и наброситься, рыча и ворча от восторга победившего.

А я оглядываю похоронный зал.

Молча, по колено в воде, упираясь спиной в мокрые стены, не вздрагивая, когда кто-то, причитая, падает прямо в воду (в кровь губы, размазывает по щекам).

– Научилась убивать ангелов? – голос шелестит за спиной.

Позолоченная маска с птичьим клювом совсем рядом. Только дотянуться. Почувствовать шероховатую поверхность.

Опуститься ниже.

Обнять колени. Чтоб ни шага, чтоб ни одного движения. Чтоб застыть. Замереть.

– Но ты же хотела о смерти – прошепчешь. – Ты же хотела.

Рука повиснет в воздухе.

Ладонь с рваной раной.

– Тебя назовут предателем! – кричу ему в спину. – Тебя найдут! Ты же знаешь.

Ковбойская шляпа опускается на глаза. Он оборачивается.

– Почему мне не надо, чтобы ты летала? – засмеется. – Нет ничего хуже бабочки или птицы.

– Почему? – шепчу.

– Потому что люди всегда закрывают глаза заранее, так и не разглядев полета. Они рыбы и у них немая душа.

Он тает прямо в вечернем тумане. Растворяется, сравнивается с мозаичными плитками, чеканит шаг где-то внутри.

Отдается в ушах.

Замирает, останавливаясь.

– Да пошли вы все!

И позолоченная маска с птичьим клювом катиться по лунной пыли.

Ветер.

Пронизывающий насквозь, бьющий прямо в спину. Подхватывает легко, несет вместе с песком и пылью, с охапкой листьев, с дождем – в небо!

Упираюсь руками и ногами, пальцы тонут в перине сизых облаков, нависших над морем.

Внизу отчаянный крик морских чаек.

Ветер.

Волны смывают с палубы людей-невидимок.

Окатывают песчаные замки на берегу, слизывают все следы.

И я вижу, как огромное небо опускается в море. Морщиться, как от боли, закусывает губу – тоненькой струей – кровавый зигзаг молнии.

Ныряю в шипящие волны, упираюсь в дно – хожу, брожу – наконец-то сворачиваюсь калачиком.

Текучий камень Пангеи.

Ноги и руки – сплошной клубок – почти не чувствую, как кто-то приподнимает мокрую рубашку и снимает пропеллер. Отрывает почти с мясом, смеется прямо на ухо, толкает в спину, дышит в затылок.

– Карлсоны не плачут! – слышу.

И возвращаюсь….

Константин Семенов. Атмосферный фронт г. Волгоград, Россия

Весь день хмурилось, низкие облака нависали над городом, как бы стремясь укрыть одеялом то, что ещё осталось. Тяжёлый холодный воздух, перенасыщенный влагой, буквально давил на людей, требовал оставить все неотложные дела, забиться куда-нибудь в щель и заснуть. Температура поднималась, временами срывался мокрый снег. Во второй половине дня перестрелки почти прекратились. Казалось, что обе стороны плюнули на выяснение отношений и ожидают, чем же кончится сражение гораздо более могущественных сил.

Тёплый фронт прорвал антициклон к вечеру.

Весёлый, уже пахнувший весной ветер, разогнавшись над равнинами, ворвался в город с запада. Пронёсся, ничего не замечая, над Черноречьем, подняв тучи пыли. За считанные минуты миновал Заводской и Окружную и, ворвавшись в центр, замер, будто поражённый.

Такого он не видел, ни проносясь над Западной Европой, ни тесня антициклон в предгорьях Северного Кавказа. Ветер, как любопытный ребёнок, порыскал по лежащим в руинах улицам, заглядывая в разбитые коробки домов. Привычно поиграл давно оборванными не им проводами, повалил несколько ещё целых столбов. Погонял по остаткам асфальта миллионы срезанных осколками веток деревьев. Случайно разрыл несколько наспех засыпанных могил. Поднял в воздух десятки тонн чёрной от пепла пыли, швырнул в обезображенные стены когда-то целых домов и, раздосадованный, закрутил на мёртвых улицах чёрные конусы смерчей.

Ветер не любил, когда его работу кто-то делал лучше него.

Большая коробка, стоявшая на антресолях, давно рассыпалась, фотографии разлетелись по комнате, покрыв пол сплошным одеялом чёрно-белых и цветных пятен. Ветер ворвался в покинутую квартиру через разбитое окно, поднял фотографии и понёс их прочь – в притаившуюся тишину бывшего города.

Султан, прищурив глаза, смотрел на улицу через отверстие в стене. На улице бушевал ветер, в воздухе носились ветки деревьев, обрывки бумаги, где-то слышался звон разбитого стекла. Видно было плохо из-за поднятой в воздух чёрной пыли. Султан досадливо поморщился, отвернулся от дыры и одной рукой достал сигарету. Второй рукой он бережно придерживал СВД [7] .

На улице завыло, как в дымовой трубе, в пролом стены ворвалось пыльное облако. Султан инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, у его ног лежала фотография. Ногой в тяжёлом ботинке Султан придержал трепещущую на ветру бумажку и пару минут смотрел на неё, докуривая сигарету. Наконец, любопытство взяло верх; Султан поднял фотографию, механически сдул чёрную пыль.

На цветном снимке красовалось светлое четырёхэтажное здание с колоннами у входа. Перед ним – широкий проспект с застывшими автомобилями, слева, через дорогу, ещё одно здание, занимающее целый квартал. На заднем плане – крыши домов и верхушки деревьев на фоне синеющего хребта.

Уроженец Ножай-Юрта, в свои двадцать два года Султан редко бывал в Грозном и плохо его знал. Но это место не узнать было невозможно. Гостиница «Кавказ». Слева – пятое жилстроительство, справа – за кадром – Совет Министров. Фотографировали, похоже, с Президентского дворца.

Султан положил снимок на колени, разгладил. В гостинице он бывал всего несколько раз и то очень давно. Запомнились мраморные полы, широкая лестница, шумный грохочущий зал ресторана в табачном дыму. Жаль, что фотограф не захватил площадь перед СовМином. Султан уже и забыл, как она выглядела в спокойные времена. Перед глазами возникало только запруженное толпой пространство, трибуна у входа в здание, самодельные плакаты. Султан стоял в толпе, стиснутый со всех сторон, и жадно ловил слова постоянно меняющихся ораторов. Говорили они все одно и то же: клеймили руководство России, рассказывали, как замечательно будет жить при независимости. Манящие картинки прекрасной жизни захватывали Султана, ужасающие подробности тайных планов российского руководства объясняли, почему он живёт не в шикарном особняке, а в обычном родительском доме. Слова «независимость», «свобода», «суверенитет» ораторы произносили с особой интонацией, по спине бежал холодок, и Султан восторженно кричал. Вокруг ревела толпа, некоторые стреляли в воздух. Скоро и Султан уже вскидывал вверх новенький Калашников и, цепенея от восторга, нажимал на спусковой крючок.

Последний раз он видел эти места недели две назад. А может, и месяц – точно он уже не помнил. В разбитой и обгорелой гостинице ещё можно было узнать здание с фотографии. На месте Совета Министров были одни развалины. Султан отнёсся к этому почти равнодушно: война. Сейчас есть вещи поважнее.

Султан ещё раз взглянул на снимок. Всё так же спешили куда-то пешеходы, вереница машин ждала на перекрёстке зелёного света, блестел на солнце совершенно целый асфальт, и невозможно было представить, что всего этого уже нет.

Суки, какой город уничтожили! Конечно, всё можно будет отстроить заново, главное – отстоять свободу! Будет своя власть – будет все, и город отстроим заново. Ещё лучше, чем русские. И всё-таки жаль… Суки!

Султан сплюнул на пол, прислушался. Ветер почти затих, слышался лишь лёгкий шорох. Султан повернулся к проёму, привычно упёрся локтями, снял колпачок и прильнул к прицелу. Замелькали пустые глазницы оконных проёмов, обгорелые, наполовину разрушенные стены. Бегло осмотрев весь сектор, объектив прицела вернулся к почти целой пятиэтажке в середине квартала. Упёрся в темнеющий вход в подвал и застыл.

Там, на глубине нескольких ступенек, сгущался мрак, и трудно было что-то разглядеть даже через просветлённую оптику. Но снайпер чувствовал: там кто-то есть! Султан поерзал, устраиваясь поудобнее, замер и стал ждать.

Город, сады, особняки, богатая безмятежная жизнь, даже свобода – это всё потом. Сейчас есть дела поважнее.

Пашка, прищурив глаза, смотрел на улицу через отверстие в стене. На улице бушевал ветер, в воздухе носились ветки деревьев, обрывки бумаги, где-то слышался звон разбитого стекла. Видно было плохо из-за поднятой в воздух чёрной пыли. Пашка досадливо поморщился, отвернулся от дыры и одной рукой достал сигарету. Второй рукой он бережно придерживал СВД.