Дмитрий Пригов - Москва Страница 18

Хвостатые стихи

Как сразу бросается в глаза, к нормальному стиховому организму снизу приделано некое развевающееся, разматывающееся, распыляющееся окончание неизвестного предназначения. Именно поэтому стихи названы хвостатыми. Но все, конечно, зависит от точки зрения – откуда посмотреть. Если посмотреть снизу, так и стихи можно назвать рогатыми. Пока я еще предпочитаю смотреть сверху.

11 | 00884 До восьмьдесят восьмого года      8035[11] Давай же, Рейган, жить любя друг друга                 И будет тихая прекрасная погода                 И ласточки будут летать любя друг друга                 И звери будут ластиться любя друг друга                 И люди будут ссориться любя друг друга                 Ракеты будут рушиться любя друг друга                 И земли будут рушиться любя друг друга                 И мир будет рушиться любя друг другаИ все вокруг вскипит, вскипится, взроется, взовьется, обрушится, пыль мелкую поднимая, взвивая вверх, взбрасывая, засевая уголки отдаленные, все обнимая, выравнивая, отъединяя, утешая, умиряя, смиряясь, обнявшись и от мелочей мелких отрешившись, принимая, лаская, неземной любовью любя друг друга.

11 | 00885 Без видимых на то причин      8037 Что-то ослаб к Милицанеру                 И соприродному размеру                 Ему подобных величин                 Через прозрачного меня                 Уходит жизнь из этой сферы                 Иные, страшные размеры                 Ночами ломятся в меня                 Но я их пока не допускаюНа мой конкретный облик примериться на время, необременительное для них по причине их вечности, ласково отставляя.

11 | 00886 Выхожу я на улицу Волгина      8038 Вижу: бродит ужасный злодей                 Посреди неразличных людей                 От меня же он не укроется                 Подхожу к нему как полагается:                 Я узнал тебя, страшный злодей!                 Он кричит и как червь извивается:                 Что ты делаешь между людей                 Проклятый?! – и скрывается                 Лающий                 ВоющийВзвывающий голосом протяжным, мучительным, неисчезающим, тянущимся от самой Сибири, нитью кровавой по дну Оби и Енисея проскальзывающий, шнуром толстым через Уральский хребет переползающий, переваливающий, под Волгу ныряющий, Москву по кольцевой дороге охватывающий, в центр ее влетающий, ввергающийся, свивающийся, вскидывающийся фонтанами черной земли и асфальта, камня полированного, золота обрамляющего,и на небо обратным фонтаном крутящимся уходящий.

11 | 00887 Ведь вот ведь – малое дитя      8108 А вырастет простою бабой                 И будет думать все: куда бы                 Девать себя, а то когда бы                 Была бы малое дитя —                 Все плакала бы безутешно                 До наших дней – и всякий грешный                 Устыдился быСокрушился бы сердцем тонким, морщинистым, прослезился бы, голову бы свою твердую пеплом усыпал бы и снова, снова слезами залился бы.

11 | 00888 Две юные совсем девицы      8120 В кафе-мороженом сидят                 Напротив их сидит поэт                 И смотрит нежные их лица                 Потом он им и говорит:                 О, юные!                 Нежные!                 Невообразимые!Поражающие душу щемящим чувством видимогос высоты моего сокрушительного возраста, лет убегающих, срока приближающегося, уже выглядывающего из-за вашего нежно-холодеющего плечика, в мои глаза пристально через ваши головы вглядывающегося, но еще сохраняющего видимость молодости ваших лет, чтобы ловко увертываться при грациозном повороте головок ваших маленьких и чистых, для быстрого взглядывания за спину существа в чем-то вам самим подобного, но уже стянувшего черты лица своего, то есть и вашего тоже – милые! худенькие мои! – стальной сетью необратимости, невозвратимости, неотвратимости, невозвратности в это тихое предвечернее кафе, мягким холодком детского мороженного овеянного, невозвратимости взгляда поэта меланхолического лелеющего, знающего и наполняющего все окружение и ваши чистые бескачественные личики, мордочки лисьи, спинки лягушачьи, ручки беличьи сиянием смиренного, неподвластного еще ему в свободном, своевольном пользовании, но лишь эпизодически, набегами тайными, случайным взблескиванием чернеющих глаз фосфорических, поворотами нежного тела юности взвращающейся, беспредельного и неоднонаправленного Эроса.

11 | 00889 Первая конная, пан и барон      8124 Шли друг на друга от разных сторон                 Шли они шли и в итоге пришли                 В общем-то в землю в итоге ушли                 И тополя шелестят с подоконника:                 Нет на земле твоего первоконникаИ пана нет, и барона нет, и царя нет, и героя нет, и первогов стране дезертира нет, и ассенизатора революции нет, а чего нет – того уж нет, извините.

11 | 00890 Мы были молоды с тобой      8128 Как Киевская Русь прекрасны                 А там пришел Иван Ужасный                 А после первый и второй                 Пришли большие Александры                 А следом первый и второй                 Пришли за ними Николаи                 А там и разные Кассандры                 И вместе с ними Далай-ламы                 А там и наша смерть стоит                 Какое имя предстоит                 Ей дать —                 И не знаю даже                 Какое дадим —Под таким и будет значиться в неописуемых пределах наших, в порывах бурного нетерпения перехлестывая границы исторические, обретая неведомые нам оттенки и придыхания, гримасы и благоволения в сердцах нам неведомых, утверждаясь волею своей, и нас тем самым в сердцах оных, нам неведомых ни по виду, ни по жару, ни по предназначению, измененными, но и неизменными, вечными, помимо своей воли и воли тех, принимающих – утверждая.

11 | 00891 Жил я тихо поживался      8131 В кулинарию ходил                 И по мере слабых сил                 Очень многим убивался                 Но под вечер восходил                 На седьмой этаж свой Грозный                 Все что вместе – стало розно                 Все что розно – во един                 Некий                 СплелосьПод взглядом моим в дали голубой мной                                                  прозревающим прозреваемой.

Песни стихи и стихоидные потоки

Устали мы писать стихи. Ах, устали. Все вместе, да и я, в отдельности, тоже. Стискиваем мы себя, стискиваем, усилием некой внешней мускулистой волевой руки тащим мы себя к источникам былых благоухающих вдохновений и терпим, терпим. Это ж известно, это ж всем известно, что перетерпев, бывает легче, легкость неземная бывает даже, как говорится, второе дыхание, как известно. Дотерпеть бы, а пока – страх, ужас, смятенье, разор, выклики дикие, несуразица всяческая, пока и не стихи даже, а мужество, одно мужество, исключительно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Переписка: Д.А. Пригов – Ры Никоновой и Сергею Сигею. НЛО. № 32 (4/1998). С. 274–275.

2

См. об этом также в «Предуведомлении издателя» к тому Д.А. Пригова «Монады».

3

Кантор-Казовская Л. Гробман Grobman. М.: НЛО, 2014. С. 26.

4

Пригов Д.А. Исчисления и установления. М.: Новое литературное обозрение, 2001.

5

Kaprow A. The Legacy of Jackson Pollock // Allan Kaprow. Essays on the Blurring of Art and Life. Berkeley, CA: University of California Press, 1993. P. 6.

6

Шаповал С. Двадцать один разговор и одно дружеское послание. М.: НЛО, 2014. С. 20.

7

В этом ДАП был близок многим своим соратникам по неподцензурному искусству (например, представителям Лианозовской школы), открывшим новые ресурсы художественного высказывания в языке и бытовании окраин, в эстетике инфантилизма и аскетизма. См. также книгу Л.В. Зубовой «Языки современной поэзии» (М.: Новое литературное обозрение, 2010), в которой автор показывает, как поэты второй половины ХХ века осваивают язык архаики.