Саша Чёрный - Обстановочка (сборник) Страница 18

Легенда

Это было на Пасху, на самом рассвете:Над окопами таял туман.Сквозь бойницы темнели колючие сети,И качался засохший бурьян.

Воробьи распевали вдоль насыпи лихо.Жирным смрадом курился откос…Между нами и ими печально и тихоПроходил одинокий Христос.

Но никто не узнал, не поверил виденью:С криком вскинулись стаи ворон,Злые пули дождем над святою мишеньюЗасвистали с обеих сторон…

И растаял – исчез он над гранью оврага,Там, где солнечный плавился склон.Говорили одни: «Сумасшедший бродяга»,А другие: «Жидовский шпион»…

В штабе ночью

В этом доме сумасшедшихНадо быть хитрей лисы:Чуть осмыслишь, чуть очнешься —И соскочишь с полосы…Мертвым светом залит столик.За стеной храпит солдат.Полевые телефоныПод сурдинку верещат.На столе копна пакетов —Бухгалтерия войны:«Спешно», «В собственные руки»…Клоп гуляет вдоль стены.Сердце падает и пухнет,Алый шмель гудит в висках.Смерть, смеясь, к стеклу прильнула…Эй, держи себя в руках!Хриплый хохот сводит губы:Оборвать бы провода…Шашку в дверь! Пакеты в печку! —И к собакам – навсегда.Отошло… Забудь, не надо:С каждым днем – короче счет…Перебой мотоциклетаЗакудахтал у ворот.

Отступление

Штабы поднялись. Оборвалась торговля и труд.Весь день по шоссе громыхают обозы.Тяжелые пушки, как дальние грозы,За лесом ревут.Кругом горизонта пылают костры:Сжигают снопы золотистого жита, —Полнеба клубами закрыто…Вдоль улицы – нищего скарба бугры.Снимаются люди – бездомные птицы-скитальцы,Фургоны набиты детьми, лошаденки дрожат…Вдали по жнивью, обмотав раздробленные пальцы,Угрюмо куда-то шагает солдат.Возы и двуколки, и кухни, и девушка с клеткойв телеге,Поток бесконечных колес,Тревожная мысль о ночлеге,И в каждых глазах торопливо-пытливый вопрос.Встал месяц – оранжевый щит.Промчались казаки. Грохочут обозы, —Всё глуше и глуше невидимых пушек угрозы…Всё громче бездомное сердце стучит.

На поправке

Одолела слабость злая,Ни подняться, ни вздохнуть:Девятнадцатого маяНа разведке ранен в грудь.

Целый день сижу на лавкеУ отцовского крыльца.Утки плещутся в канавке,За плетнем кричит овца.

Всё не верится, что дома…Каждый камень – словно друг.Ключ бежит тропой знакомойЗа овраг в зеленый луг.

Эй, Дуняша, королева,Глянь-ка, воду не пролей!Бедра вправо, ведра влево,Пятки сахара белей.

Подсобить? Пустое дело!..Не удержишь – поплыла,Поплыла, как лебедь белый,Вдоль широкого села.

Тишина. Поля глухие,За оврагом скрип колес.Эх, земля моя Россия,Да хранит тебя Христос!

Чужое солнце

Из цикла «С приятелем»

Сероглазый мальчик, радостная птица,Посмотри в окошко на далекий склон:Полосой сбегает желтая пшеница,И леса под солнцем – как зеленый сон.

Мы пойдем с тобою к ласковой вершинеИ орловской песней тишину вспугнем.Там холмы маячат полукругом синим,Там играют пчелы над горбатым пнем…

Если я отравлен темным русским ядом,Ты – веселый мальчик, сероглазый гном…Свесим с камня ноги, бросим палки рядом,Будем долго думать, каждый о своем.

А потом свернем мы в чашу к букам серым,Сыроежек пестрых соберем в мешок.Ржавый лист сквозит там, словно мех пантеры,Белка нас увидит – вскочит на сучок.

Всё тебе скажу я, всё, что сам я знаю:О грибах-горкушах, про житье ежей;Я тебе рябины пышной наломаю…Ты ее не помнишь у родных межей?

А когда тумана мглистая одеждаВстанет за горой – мы вниз сбежим свистя.Зрей и подымайся, русская надежда,Сероглазый мальчик, ясное дитя!..

«Когда, как бес…»

Когда, как бес,Летишь на санках с гор,И под отвесСбегает снежный бор,И плещет шарф над сильною рукой, —Не упрекай за то, что я такой!

Из детства вновьБегут к глазам лучи…Проснулась кровь,В душе поют ключи,Под каблуком взлетает с визгом снег, —Благословен мальчишеский разбег!

Но обернись:Усталый и немой,Всползаю ввысь,Закованный зимой…За легкий миг плачу глухой тоской.Не упрекай за то, что я такой!

Мираж

С девчонками Тосей и ИннойВ сиреневый утренний часМы вырыли в пляже пустынномКривой и глубокий баркас.

Борта из песчаного крема.На скамьях пестрели кремни.Из ракушек гордое «Nemo»Вдоль носа белело в тени.

Мы влезли в корабль наш пузатый.Я взял капитанскую власть.Купальный костюм полосатыйНа палке зареял, как снасть.

Так много чудес есть на свете!Земля – неизведанный сад…«На Яву?» Но странные детиШепнули, склонясь: «В Петроград».

Кайма набежавшего валаДрожала, как зыбкий опал.Команда сурово молчала,И ветер косички трепал…

По гребням запрыгали баки.Вдали над пустыней седойСияющей шапкой ИсаакийМиражем вставал над водой.

Горели прибрежные мели,И кланялся низко камыш:Мы долго в тревоге смотрелиНа пятна синеющих крыш.

И младшая робко сказала:«Причалим иль нет, капитан?»Склонившись над кругом штурвала,Назад повернул я в туман.

Над всем

Сквозь зеленые буки желтеют чужие поля.Черепицей немецкой покрыты высокие кровли.Рыбаки собирают у берега сети для ловли.В чаще моря застыл белокрылый хребет корабля.Если тихо смотреть из травы – ничегоне случилось,Ничего не случилось в далекой несчастнойземле…Отчего же высокое солнце туманом затмилосьИ холодные пальцы дрожат на поникшемчеле?..

Лента школьников вышла из рощи к дороге лесной,Сквозь кусты, словно серны, сквозят загорелыеноги,Свист и песни, дробясь, откликаются радостнов логе,Лягушонок уходит в канаву припрыжкой смешной.Если уши закрыть и не слушать чужие словаИ поверить на миг, что за ельником русскиедети, —Как угрюмо потом, колыхаясь, бормочет траваИ зеленые ветви свисают, как черные плети…

Мысль, не веря, взлетает над каждым знакомымселом,И кружит вдоль дорог, и звенит над роднымипесками…Чингисхан, содрогаясь, закрыл бы ланиты руками!Словно саван, белеет газета под темным стволом.Если чащей к обрыву уйти – ничегоне случилось…Море спит, – переливы лучей на сквозномкорабле.Может быть, наше черное горе нам толькоприснилось?Даль молчит. Облака в голубеющей мгле…

«Грубый грохот северного моря…»

Грубый грохот северного моря.Грязным дымом стынут облака.Черный лес, крутой обрыв узоря,Окаймил пустынный борт песка.Скучный плеск, пронизанный шипеньем,Монотонно точит тишину.Разбивая пенный вал на звенья,Насыпь душит мутную волну…На рыбачьем стареньком сараеКамышинка жалобно пищит,И купальня дальняя на сваяхАвстралийской хижиной торчит.Но сквозь муть маяк вдруг брызнул светом,Словно глаз из-под свинцовых век:Над отчаяньем, над бездной в мире этомБодрствует бессонный человек.

«Тех, кто страдает гордо и угрюмо…»

Тех, кто страдает гордо и угрюмо,Не видим мы на наших площадях:Задавлены случайною работой,Таятся по мансардам и молчат…Не спекулируют, не пишут манифестов,Не прокурорствуют с партийной высоты,И из своей больной любви к РоссииНе делают профессии лихой…Их мало? Что ж… Но только ими рдеютПоследние огни родной мечты.Я узнаю их на спектаклях русскихИ у витрин с рядами русских книг —По строгому, холодному обличью,По сдержанной печали жутких глаз…В Америке, в Каире иль в БерлинеОни одни и те же: боль и стыд.Они – Россия. Остальное – плесень:Валюта, декламация и ложь,

Развязная, заносчивая наглость,Удобный символ безразличных – «наплевать»,Помойка сплетен, купля и продажа,Построчная истерика тоскиИ два десятка эмигрантских анекдотов…

Русская Помпея

«Прокуроров было слишком много!..»