Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов Страница 19

7. БАЛЛАДА

МОГИЛА ОВИДИЯ, СЛАВНОГО ЛЮБИМЦА МУЗ

Овидий! ты несправедливо желаешь включить бича своего в лик небожителей; заточение твое научает нас, достоин ли он все-сожжений за свою великую неправоту? Без существенной вины отщетив тебя от отечества, он еще старался прикрыть свою месть, и небо допустило ему соделать тебя несчастным за ту единую слабость, что ты безмерно ублажал его. Надлежит быть весьма жестокосерду, чтоб у отечества отъять самый редкий ум, какой токмо бывал когда-либо в Риме, и проч.

Там, где Дунай изнеможенныйСвершает путь бурливый свойИ, страшной тяжестью согбенныйСребристой урны волновой,Вступает в черну бездну важно,Сквозь бездну мчится вновь отважно.

Морские уступают волны,И шумны устия пути,Быв новым рвеньем силы полны,Чтоб ток природный пронести,Простерши полосы там неки,Бегут к Стамбулу, будто реки.

Остановлюсь ли тамо нынеБлиз Темесварских страшных стен,Где в окровавленной долинеАвстриец лег, Луной сражен,Где мыл он кровью в ужас светаПобедные стопы Ахмета![52]

Ужели томна тень НазонаТу музу совратит с гробов,Что с воплем горестного стонаСпустя осьмнадесять вековОплакать рок его дерзает,Там, где он в персти исчезает? [53]

Нет, — тень любезна, тень несчастна!Не возмущу твоих костей;Моя Камена тихогласна;Пусть по тоске и мраке днейОни с покоем сладким, чистымПочиют под холмом дернистым!

Ужасны были Томски стеныСии Назоновым очам!Всё тихо; взоры заблужденныСреди пустынь окрестных тамИскали долго и прилежноТого, кто пел любовь толь нежно.

Передо мной то вяз нагбенный,То осокорь, то ильм густойВздымалися уединенныИ осеняли брег речной.Тогда впадал я неприметноВ различны мысли опрометно.

«Всесильный! — так тогда я мыслил, —Какой в сем мире оборот?Кто древле в вображеньи числил,Чтоб спел когда ума здесь плод?Здесь жили геты, здесь те даки,Что члись за страшные призра́ки.

Рим гордый с Грецией не мыслилВ дни славы, мудрости, побед,Чтоб те долины, кои числилЖилищем варварства и бед,Своих злодеев заточеньем,Отозвались парнасским пеньем.

Не мыслил, чтобы мужи грозныУма хоть искру крыли здесь;Чтоб пели здесь Эоны поздны;Чтоб чуждые потомки днесьНазона в арфе прославлялиИ слезны дни благословляли.

О горда древность! — ты ль забыла,Какие чувства и праваСама ты в дни Орфея чтила?Поныне камни иль древаВ твоих бы жителях мы зрели,Когда б их музы не согрели.

Ты ль в шумной пышности забыла,Что в Ромуловы временаЛюдей железных воздоила,Что дики в чувствах племенаИ грубых хищников станицыОт поздной взяли свет денницы.

Япетов сын[54] во мрачность векаНе из скудели ли сыройСложил чудесно человека?Ифест не из руды ль земной?Девкалион влагал жизнь в камень,Орфей в дубравы духа пламень.

Не славьтеся, Афины с Римом,Что вам одним лучи даны,Другие ж в мраке непрозримом!И здесь, — и здесь возрожденыСвои Орфеи, Амфионы,Энеи, Нумы, Сципионы.

Все те сарматы, геты, даки,Что члись за каменны главы,Сквозь тьму времен, сквозь нощи мракиТакой же блеск дают, как вы;Такие ж ныне здесь Афины;Такие ж восстают Квирины.

Почто вы хвалитесь в гордыне,Коль ваши чада суть рабы,Коль ваши странны внуки нынеЛишь данники срацин — рабов судьбы?Цари вселенной напыщенныВо узах — ныне искаженны.

Как? — разве тем вы возгремелиИ отличились много крат,Что гениев губить умели?Пророк афинский, — ты, Сократ!Ты, Туллий! — ты, Назон! — проснитесь,За рвенье музы поручитесь!»

Так я беседовал, унылый;Тогда был вечер; и, спустясь,Роса легла на холм могилы;Роса слезилася ложась;Над холмом облако дебелоВо злате пурпурном висело.

Вдруг глыбы потряслись могильныИ ров зевнул со тьмой своей;Крутится сгибами столп пыльный;Внутри я слышу стук костей;Кто в виде дыма там? — немею,Я трепещу, — дышать не смею…

Тень восстает, — всё вкруг спокойно,И кажда кость во мне дрожит;Еще туманяся бесплодно,Слеза в глазах ее висит,Что в дол изгнания катилась,В печальных дактилях струилась.

Из уст еще шумит вздох милый,Что воздымал дотоле грудь;Я слышу тот же глас унылый,Что в песнях и поныне чуть;Но слезы — лишь туман кручинный;А вздох и глас — лишь шум пустынный.

Тут тень гласит, как звук вод некийИль шум тополовых листов:«Чей глас, — чей глас, что в поздны векиСтремится с бугских берегов[55],Чтобы вздохнуть над сею перстьюИ ублажить плачевной честью?»

Я, дух несчастный, дух любезный!Я здесь, унылый твой сосед,Пришел излить потоки слезны.Ужли твой взор пренебрежетТолико дань сию священну,Чтоб персть твою почтить бесценну?

«Я несчастлив!» — ты мыслишь тщетно,Где тот, что столько крови пил,Пред кем мой взор лишь неприметноБез умышленья преступил?Увы! почто мой взор стремился?О, если б он тогда ж закрылся!

Так; век ваш мудро обличает,Что мстителя Назон сегоВ число полубогов включает,Кумиром милым чтя его,И им же изгнан сам навеки;Так, — правильны веков упреки!

Что ж сам обрел потом он боле,Прогнав меня до сих брегов?Чистейшу ль совесть на престоле?Благословенье ли веков?В венде он так же заточился,Как я в чужих песках укрылся.

Иулий, страшный бич вселенной,Лишь пал; он, как преемник, вздулОпять перун тот усыпленный,Что дух ревнивый окунулВ струи бича племен кровавы,Чтоб обновить иной род славы.

Крутится кровь мужей реками;Вдали патриции дрожат;Дух Рима дрогнет меж стенами;По стогнам головы лежат;А чрез сии стези кровавыДостиг он трона страшной славы.

Тогда вселенная искала,Чтоб он был вечно погребен,И грозный час тот проклинала,Когда на свет он был рожден;Но лишь схватил он скиптр железный,Иное возопил мир слезный.

И правда, — он переродился;Тогда счастливый мир хотел,Чтоб Август вечно утвердился,Чтоб Август смерти не имел;Из тигра агнец был в то время;А сим — сдержал блестяще бремя.

Таков был Цезарь; что ж Октавий,Который поглотил весь свет?Его ест тот же червь и мравий,Что и на мне теперь ползет;Его лишь точит в мавзолее,Меня под дерном, — что лютее?

Там спорник Зевса цепенеет;Его перун между костейПокрытый плесенью немеетИ не блеснет опять с зарей.Не плачь, певец Эонов поздных!Прешла времен сих буря грозных.

Престол Октавия ужасныйНичто — повапленный лишь гроб,Где вызывает галл опасныйИз странных Брута — род утроб.Но смертный в силе блещет тщетно:Ночь всех равняет неприметно.

Не плачь, певец Эонов поздных!Среди небесных я долинНе зрю ни властных взоров грозных,Ни от любимцев ложных вин,Ниже зависимости студнойОт их улыбки обоюдной.

Не плачь! пусть воин соплеменный,Пусть росс Назонов топчет прах,Срацинской кровью омовенный!Но дух мой — юн на небесах…Так призрак томный рек, — и скрылся,Лишь лист тополовый забился.

Прости, дух милый, дух блаженный!Росс чтит твой прах, твои стихи;Твои все слезы награжденны;Ты будешь выше всех стихий.

Судьба! — ужли песок в пустынеМеня засыплет так же ныне?

8. К НОВОСТОЛЕТИЮ XIX