Антонин Ладинский - Собрание стихотворений Страница 19

117. «Может быть, ты живешь в этом доме…»

Может быть, ты живешь в этом доме,Надеваешь прекрасное платьеВ этот час, в этом мире зеркал.К волосам из пшеничной соломыТак подходит открытое платье,Чтобы ехать в театр иль на бал.

Ничего… Ни жестокость мучений,Ни тяжелых высоких сомнений,Ни заломленных в ужасе рук,Только сердца спокойного стук.

Только чистый проветренный воздух,Только в оранжерейном морозеПлечи — мрамор, как жар в холодке.Только капля духов. И весь воздухСтал подобен химической розе,Одуванчик — пуховке на жаркой щеке.

118. В ИЕРУСАЛИМЕ

Да, не прочнее камень дыма,И русским голосом груднымО камнях ИерусалимаМы с музой смуглой говорим,

A у нее гортанный голос,И видел я: на поле томОна склонилась, чтобы колосПоднять, оставленный жнецом.

Все розовое в этом мире —Дома и камень мостовой,Холмы и стены, как в порфире,Как озаренные зарей.

Счастливец я! Бежав от прозы,Уплыв от всех обычных дел,На эти розовые розыЯ целый день с горы смотрел.

119. АТЛЕТ

Н.Н. Берберовой

Пшеница спеет в солнце лета,В амбар струится, как вода.Спартанец легкий плащ атлетаНа землю сбросил без стыда.

В поту, на солнечной площадке,И улыбаясь — солнце, свет! —Стоят лицом к лицу, как в схватке,Весь мир и молодой атлет.

Как радостно он дышит миром,Бросая в крепкий воздух мяч!Отметим лёт мяча пунктиром,Улыбкою — завистниц плач.

Как высоко грудную клеткуВздымает марафонский бег!Протянем лавровую веткуВсем, кто опережает век.

Не пища, не иищеваренье,А только тело, воздух, звон,Где пульсом кровообращеньяХолодный мрамор оживлен.

Олимпиада: воздух, лето,Торжественный латинский слог,Легчайшая душа атлета,Полет мяча и топот ног.

120. «Ты — гадкий утенок, урод…»

Ты — гадкий утенок, урод.И нет у тебя ничего:Ни сил лебединых, ни вод,Ни голоса, как у него.

Не крылья, а лужа. И в нихКусочек далеких небес,Таких непонятных, как стих,Таких невесомых на вес.

Но даже за то, что тебеПослали — за лужу, за нос,Такой неуклюжий! — судьбеТы был благодарен до слез.

Пленительный лебедь из рукВ балетном пространстве летитПод музыку скрипок, и вдругГром рукоплесканий гремит.

Весь мир, как огромный цветок.Ты плачешь от счастья, без сил.При мысли, что хоть на часокИ ты этот мир посетил.

121. АННА

Средь бурь и прекрасных ненастий,Как мачта средь звезд и морей,Как гибкая ива во властиГитарных кастильских ночей,

Трепещет, склоняется АннаНад синей и страшной водойПленительных глаз Дон-Жуана,Где мир отразился пустой.

Не верь никаким уговорам,Мужским непонятным слезам,Красивым и ловким танцорам,Поэтам и синим глазам —

Все только начало разлуки,Ты будешь сгорать от стыда,Ты будешь заламывать руки,Покинутая навсегда.

О, в шорохе платьев туманныхВ темнице своей кружевнойОстанься для вздохов гитарныхЗапретной страной.

122. РОМАН

Ты — африканское объятье,Ты — пальма, ты — высокий храм.Ты в черном шумном бальном платьеПо лестнице нисходишь к нам.

И с легкомысленным поэтомДыханье делишь, пьешь вино,Усталая, перед рассветомТы говоришь: «Мне все равно»…

Но угасает жар романа,Как тлен шампанских пузырьков.Увянут милые румяна,Умолкнет музыка балов.

Ты располнеешь в жизни душной,У мужа в клетке золотой,Ты станешь теплой, равнодушной,Благополучной и земной.

Меняет голоса эпоха.А легкомысленный поэт?Наверное, он кончит плохоСреди своих житейских бед.

И прочитав о том в газете,Твой муж, солидный человек,Вздохнет и скажет о поэте:— Стихи в американский век…

123. ВЕРНОСТЬ

В слезах, в одиночестве вечном,В терзаниях — ночи без сна,В прекрасном порыве сердечномСклоняется к слабым она.

Как Троя, как крепость в осаде,В которой воды больше нет.Представлен к высокой наградеЕе комендант и поэт.

О, верность и ум комендантаОтмечены на небесах:Бессмертьем — душа, и талантом,Звездою алмазною — прах.

И новая там АндромахаСтоит на высокой стене,Взирает на битву без страхаВ прелестной своей тишине.

Ты, льющая слезы над телом,Когда погибает герой,Зачем ты к нему не слетелаНа помощь средь битвы такой?

Зачем не склонилась спасеньемК слабейшему, к мукам таким,Его не оплакала пеньемИ не разрыдалась над ним?

124–126. КОЛОДА КАРТ

1. «В колоде 52 карты…»

В колоде 52 карты.Это — Наварра и Арагон,Франция, роза Декарта,И Кастилия — гитарный звон.

Четыре короля и дамы,Строй пик и сердец.Зеленые поля и храмы,Где золотой телец.

Четыре игральных масти:Кастилии каравелльный флот,В Атлантике божьи страсти,Где «Санта-Мария» плывет…

2. «И в золоченой карете…»

И в золоченой карете(Не профиль, а бог, медаль)Людовик — как на монете —Едет в прохладный Версаль.

О лилии тучных бурбоновИ под глазами мешки!О фавориток и троновВ темных боскетах грешки!

А если звон шпаги,Взмах шляпы с пером и поклон,И глоток из плетеной фляги,Это — Наварра и Арагон.

Но смерть голубую колодуТасует костяшками рук,Ставка — жизнь за свободу.Угодно, любезный друг?

3. «И, потирая руки…»

И, потирая руки,Садится бледный игрок,Сначала так, от скуки,Потом вызывая рок.

И в этой схватке с рокомВсе кажется сквозь туман,Что золото тяжким потокомТечет в дырявый карман.

Но смерть прикупает к восьмерке.Туз! И во цвете летГибель на апельсинной корке.Девятка, и ваших нет!

И республика в буре ломаетЛилии и дубы,Карточный домик сдуваетС зеленых полей судьбы.

127. ШУМ ПЛАТЬЯ…

Шум платья на балу, — как парусинаВысоких и прекрасных парусов,Шум корабля… А мачты — древесинаВоспетых столько раз дубов…

Ты — роза! В бальной залеТы поднимаешь радостно бокал,И пузырьки рождаются в бокале,В шампанском, в царстве люстр, зеркал.

Но мир другой — огромный и печальныйБушует тайно за твоим челом,И даже в суматохе бальнойНельзя забыть под музыку о нем.

И, вспомнив про моря, дожди и слезы,Ты умолкаешь… Облака плывут…И две слезы, как маленькие дозыСоленых вод, из глаз твоих текут…

128–132. ПОЭМА О ДУБЕ