Василий Бетаки - За полвека Страница 19

Говорю одними главными словами

(Если есть на свете главные слова!)

Вот старинные зеленые глаза.

Их платановые листья оттеняют…

Но счастливые стихов не сочиняют.

И пора бы мне замолкнуть, да нельзя.

Париж, 1993 г.

122.

1 9 4 4-й

Мне четырнадцать. Юг жжётся.

Пляж на той стороне Дона.

В пёстрых тряпках песок жёлтый,

И акации в небе тонут.

Снова переплывёшь в город,

Кое-как привязав "фРфан",

И полезет тебе за ворот

Разговор из распахнутых окон.

Под каштаны проспектов вечерних

Редко выйдет какой мужчина,

Иногда промелькнёт машина,

И в машине погон чей-то…

А вечерний асфальт — жаркий,

И мороженого на углах нет,

А любая прохожая пахнет

Резедой в городском парке.

Цвет заката — терпкий, горчичный,

И тревогу сравнить не с чем…

Засыпают под утро мальчишки,

Пальцы вмяв в животы женщин.

123.

И расползались от самолётов по небу шрамы,

Потом сочились, не заживая, текли в закате,

А ночь по-заячьи

на поворотах неслась скачками,

Боясь созвездия Пса, что вот-вот её ухватит.

И нет спокойствия ни природе, ни человеку,

И автострада играет жёлтыми фонарями,

Бензоколонка беззвучно валится ночью в реку,

С портретом вышитого на шёлке грифона в раме.

Бодают фары в зените тучку, на мост взлетая,

И убегают пунктиры алые вдоль дороги,

А там их сглатывает

холма горбатого дуга крутая,

Не избавляя ночь ни от света, ни от тревоги.

И непонятно, куда деваться бездомной ночи

От той железной,

от той парадной,

от той нездешней,

Пока под утро истошным криком далёкий кочет…

Но не прогнать ему свет, ревущий из тьмы кромешной.

124.

И всё сидят, дымят в кафе студенты

И говорят на разных языках.

Официант протиснулся вдоль стенки

С подносом переполненным в руках,

Там громоздятся чашки Вавилоном…

Кафе шумит.

Нет, тут определённо

Нет из моих знакомых никого:

Меня видали в обществе Вийона,

И в обществе Катулла до того,

А в Петербурге…

Но помилуй Боже,

В какой коктейль смешал Ты времена!

Кафе, таверна и кабак похожи,

И безразличны столик и страна,

И разницу между "тогда" и "ныне"

Не объяснить — слов подходящих нет…

Вот Вавилон — руина на руине,

А мне всё те же девятнадцать лет.

Не убраны осколки Вавилона?

Да мало ль битых чашек на столах!

. . . . . . . . . . . . .

Сидят и давят ложечкой лимоны,

И говорят на разных языках.

Париж, Площадь Сорбонны

125.

БЕЛЫЕ СТИХИ НА ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ

Ну вот — мы доросли до Ренессанса!

У нас почти четырнадцатый век:

В Москве не знают, чем живет Рязань,

Псков с Новгородом спорят о границах,

И где-то там друг друга осаждают

Отдельные удельные князьки,

А Питера — ещё или уже? -

В Европе нет: заделано фанерой

Окно за неимением стекла…

Эразм в газетах… Мысли по ухабам

Ползут то к Бэкону, то к Леонардо,

И отравителей вполне хватает

Не во дворцах — так на любом базаре…

Мы вправду доросли до Ренессанса.

Лишь барахолки около метро

Напоминают о двадцатом веке,

Да песенки Патриции Каас

Зачем-то на проспекте Металлистов.

Два цвета города: стих — белый-белый

На фоне грязной охры стен. За ними

Полно художников… Да, несомненно

Мы доросли уже до Ренессанса:

Боккаччо — нам Довлатов заменил,

Петраркою Коржавина назначим,

А Солженицын круг восьмой увидит…

Вот только где сыскать Макиавелли,

Который мог бы…?

СПБ, 1992 г.

126.

Шарманщик стоит на углу у Мадлен,

Хриплые вальсы крутит

В калейдоскопе окон и стен,

И голых платановых прутьев.

Сидит на шарманке дымчатый кот,

Рыжая такса зевает и ждёт…

Тяжёлый старинный сверкающий вальс

Крутится над головой —

Он — не для нас и не для вас…

Постой, постой, постой…

Жёлтым высвечен Эйфель — он косится вдаль,

И соломенным кружевом кажется сталь,

Над мостами — пунктирные дуги огней,

Под мостами — кружащийся отсвет теней,

И тяжёлый, как Сена, сверкающий вальс

Раскрутился над головой —

И пускай не про нас, и пускай не про вас —

Постой, постой, постой!

НО ПАРИЖ, НО ПАРИЖ —

Под шарманку кружишь,

Отражённый жонглирует свет,

И мелькают, вращаясь, колонны Мадлен

В ярком калейдоскопе и окон, и стен —

Где же лучше?

Или там, где нас нет?

Но — старинный тяжёлый сверкающий вальс,

Но — шарманщик,

хоть он — не про нас, не про вас,

Но — вращаются над головой

И огни, и мосты, и река, и коты —

Постой, постой, постой…

127.

На берег выйти можно:

Скалы тропу разжали.

Наверное, сходство ложно

С крымскими миражами,

Где белый ком тополиный

Ветром по склону таскало…

Над блеском слепого отлива

Солнце и чёрные скалы.

Бледно цветет вереск,

А в каменистых грядах

Басом ревёт ветер,

Путаясь в темных прядях

Водорослей лиловых…

Что это вдруг тихо?

Солью прибоя снова

Скалам в ночи тикать.

В море текут речки

И не переполняют,

Снова к истокам прежним

Кто-то их угоняет.

Не говори о прошлом,

Будто бы лучше было —

Память в салат накрошит

Всё, чего не хватило,

Разве плетень — защита

Стаду перед волками?

Смех дураков трещит, как

Хворост под котелками…

Впрочем, о чём, зачем я?

Снова отлив — глянцем.

Солнце. Бретань. Кочевье.

Всюду быть иностранцем.

Когда-то ты был где-то…

Молчит, остывая, чайник —

Песня его спета.

Похоже, это — прощанье

С тем, чего больше нету,

И нет до него дела,

Здесь, на краю света,

Здесь, на песке белом…

Бретань

128.

СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ

Лене

…И тогда затянуло узором окно,

А ведь было оно на всю гору одно!

И кругом никого,

И лесам нет конца —

Так не думать бы, не поднимая лица,

Ни о льдинках,

Звенящих в ручье и во сне,

Ни о той, не проложенной в чаще лыжне,

До высоких боров, сквозь осинную гниль…

За окном завивается снежная пыль,

И в бесцельном полёте отяжелев,

Оседает, от ветра отстав, на стекле.

Выйти, или поспать до начала пути?

Как бесцельную кладь

В никуда донести?

Но лыжня отсырела,

Рюкзак — дырявый,

И лениво

белесый замирает узор

На стекле:

Узких пальмовых листьев — корявый,

И широких бананных…

И это — резон

Не в осинках, а в льдинках

Слышать смутную весть,

И в узоре на стёклах

Предсказанье прочесть.

. . . . . . . . . .

А под пальмой на столике

Ледяной лимонад,

И у тёплого озера

Ребятишки кричат.

Ты на солнце прищурилась издалека,

Опираясь на локоть,

Ладонь у виска…

Неназойливый,

Но бесконечно твердящий прибой:

Ну и чёрт с ней, с намокшей лыжней,

Ну и чёрт с ним, с тогдашним тобой!..

За спиной — ванты яхт,

Листья пялит банан,

Сухо, жарко. И ветер.

И потеет стакан.

Но о солнечных пятнах,

О льдинках, звенящих в стакане,

Рассказал мне мороз на стекле,

Там, в начале пути,

Чтоб бесцельную кладь,

Ту бездельную кладь

Вот сюда донести

Через сонные,

В сосны вплетённые

Блики в тумане.

Пашозеро, 1955 — Озеро Анси, 1993

129.

Десяток мостов теснится,

Друг другом полузаслонённых,

Чайки, голодные птицы,

Летают над Сеной сонно,

За мостами едва намечен

Закат, как долька лимона,

Жемчужный парижский вечер

Скатывается с Пантеона.

Так скатываются мгновенья —

Остановить?

Исчислить?

Но растворяются в Сене

Почти бессвязные мысли:

Мгновенья…

Любовь…

Не просто

Заката лизнуть дольку.

Еще тревожнее долго

Смотреть с высокого моста,

Смотреть — и не проворонить,

И рифму найти…

к Вероне!

. . . . .

Река изгибает плавно