Альфред Теннисон - Стихотворения Страница 2

перевод Светлана Лихачева

Смерть Старого Года

Печальна песня зимних вьюг,Все тише колокола глас.Бесшумно соберемся в круг,Ведь Старый Год — наш давний друг —Встречает смертный час.О, Старый Год, не умирай!С тобою так сдружились мы.С тобою так сроднились мы.О, Старый Год, не умирай!Он слег, уже не встанет вновьИ не увидит вновь восход.Все тише в нем струится кровь…Он дал мне друга, дал любовь,А Новый Год — возьмет.О, Старый Год, не уходи!Ты слишком долго жил средь нас,Смеялся и любил средь нас.О, Старый Год, не уходи!Он был на выдумки богат,В забавах кто сравнится с ним?И пусть мутнее ясный взгляд,И пусть враги его чернят,Он другом был моим.О, Старый Год, не умирай!Нам было по пути с тобой,Позволь и мне уйти с тобой.О, Старый Год, не умирай!Он чашу жизни до краевЧерпал. Увы! Что сталось с ней?Его наследник средь снеговТоропится под отчий кров,Но смерть придет быстрей.У каждого свои права.Сияет небосвод, мой друг,Беспечный Новый Год, мой друг,Спешит войти в свои права.Он тяжко дышит. За стенойПропел петух. Трещит сверчок.Мелькают тени предо мной.Лег снег. Неярок свет ночной.Уж полночь — близок срок.Пожми нам руки в смертный час,Поверь, нам жаль терять тебя.Позволь еще обнять тебя.Простись же с нами в смертный час.Он умер. Пробил час потерьИ нас покинул Старый Год.Друзья, проститесь с ним теперь,Всплакните — и откройте дверьТому, кто молча ждет.А ну-ка выйди на крыльцо.Взгляни-ка на крыльцо, мой друг.Там новое лицо, мой друг.Там новое лицо.

Перевод Эрри

В долине

Вниз по длине, где воды текут,Белые воды,Тридцать два года не был я тут,Тридцать два года.Здесь мы ходили с тобою вдвоем,Двигались вместе,Тридцать два года как белый туманТихо исчезли.Прошлое живо и голос живой — лиственный шорох.Где ты, любимая? Я за тобой.Свидимся скоро.Надежды нет, печали многоНадежды нет, печали много.Печальны помыслы моиНо ты, великая Природа,Коснись меня и оживи!.Как с наступлением весныЦветут бесплодные долины.Как оживляет свет луныНочные серые руины.

Пыль на могиле моей

Пыль на могиле моей,Тяжесть подошв.Глупые слёзы не лей —Всё это ложь.Ветер метёт лепесткиВ клёкоте стай.Хватит и этой тоски,Не стой, ступай.Время — тяжёлый недуг.Как я устал!Мёртвый живому не друг.Не стой, ступай.

Перевел Яков Фельдман

Пересекая Черту

И закат и звезда с высотыЗа собою меня зовут.И не надо стонать у последней черты,А пора собираться в путь.Так прилив выгибает спинуИ в пене ревет прибой,Вывинчиваясь из самых глубинИ опять уходя домойТемнеет. Вечерний звон.Дневной затихает шум.И не надо грустить и ронять слезуОттого, что я ухожу.Время, Место — остались здесь.А меня понесло — туда.Я надеюсь столкнуться лицом к лицуС Хозяином Бытия

Перевел Яков Фельдман

Годива[1]

Я поджидал поезда в Ковентри[2]И на мосту стоял с толпой народа,На три высоких, древних башни глядя;И старое преданье городскоеМне вспомнилось…Не мы одни — позднейшийПосев времен, новейшей эры люди,Что мчимся вдаль, пути не замечая,И прошлое хулим и громко споримО лжи и правде, о добре и зле, —Не мы одни любить народ умелиИ скорбь его душою понимать.Не так, как мы (тому теперь десятыйМинует век), не так, как мы, народуНе словом, делом помогла Годива,Супруга графа грозного, что правилВсевластно в Ковентри. Когда свой городОн податью тяжелой обложил,И матери сошлись толпами к замку,Неся детей, и плакались: "Коль податьЗаплатим — все мы с голоду помрем!" —Она пошла к супругу. Он одинШагал по зале средь собачьей стаи;На пядь вперед торчала борода,И на локоть торчали сзади космы.Про общий плач Годива рассказалаИ мужа умоляла: "Если податьОни заплатят — с голоду умрут!"Он странно на нее глаза уставилИ молвил: "Полноте! Вы не дадитеМизинца уколоть за эту сволочь!" —"Я умереть готова!" — возразилаЕму Годива. Он захохотал;Петром и Павлом клялся[3], что не верит;Потом по бриллиантовой сережкеЕй щелкнул и сказал: "Слова! слова!" —"Скажите, чем, — промолвила она, —Мне доказать? Потребуйте любого!"И сердцем жестким, как рука Исава[4],Граф испытанье выдумал… "СтупайтеНа лошади по городу нагая —И отменю!" Насмешливо кивнулОн головой и ровными шагамиПошел, с собой собачью стаю клича.Когда одна осталася Годива,В ней мысли, словно бешеные вихри,Кружились и боролися друг с другом,Пока не победило состраданье.Она отправила герольда в город,Чтоб с трубным звуком всем он возвестил,Что граф назначил тяжкое условье,Но что она спасти народ решилась."Они меня все любят, — говорила, —Так пусть до полдня ни одна ногаНе ступит, ни один не взглянет глазНа улицу, когда я ехать буду;Пусть посидят покамест дома все,Затворят двери и закроют окна".Потом пошла она в свою светлицуИ пряжку пояса с двумя орлами,Подарок злого лорда своего,Там расстегнула. Но у ней стеснилосьДыханье, и замедлилась она,Как медлит в белой тучке летний месяц.Опомнившись, тряхнула головой,И до колен рассыпались волнамиЕе густые волосы. ПоспешноОна одежду сбросила и сталаУкрадкою по лестнице спускаться.Как луч дневной между колонн скользит,Так и Годива кралась от колонныК колонне, и в воротах очутилась.Тут конь ее стоял уж наготове,Весь в пурпуре и в золотых гербах.И на коне поехала Годива,Одета целомудрием. Казалось,Вокруг нее весь воздух притаился,И ветерок едва дышал от страха,И щурились исподтишка, лукавоНа желобах с широкой пастью рожи.Дворняжка где-то тявкнула, и щекиГодивы вспыхнули. Шаги коняЕе кидали и в озноб и в трепет.Казалось ей, что все в щелях коварныхГлухие стены, что затем теснятсяНад головой у ней шпили домов,Чтоб на нее взглянуть из любопытства.Но ехала и ехала Годива,Пока пред ней в готические аркиГрадской стены не показалось поле,Сияя белым цветом бузины.Тогда она поехала назад,Одета целомудрием. В то времяОдин несчастный, никогда не знавшийБиенья благодарности в грудиИ бранному присловью давший имя,Дыру в закрытом ставне пробуравилИ, весь дрожа, лицом к нему припал;Но не успел желанья утолить,Как у него глаза оделись мраком —И вытекли. Так сила дел благихСражает злые чувства. НичегоНе ведая, проехала Годива —И с сотни башен разом сотней медныхЗвенящих языков бесстыдный полденьВесь город огласил. Она поспешноВошла в свою светлицу и наделаТам мантию и графскую корону,И к мужу вышла, и с народа податьСняла, и в памяти людской навекиОставила свое святое имя.

Перевод М. Л. Михайлов

Годива

Я в Ковентри ждал поезда, толкаясьВ толпе народа по мосту, смотрелНа три высоких башни — и в поэмуОблек одну из древних местных былей.Не мы одни — плод новых дней, последнийПосев Времен, в своем нетерпеливомСтремленье вдаль злословящий Былое, —Не мы одни, с чьих праздных уст не сходитДобро и Зло, сказать имеем право,Что мы народу преданы: Годива,Супруга графа Ковентри, что правилНазад тому почти тысячелетье,Любила свой народ и претерпелаНе меньше нас. Когда налогом тяжкимГраф обложил свой город и пред замкомС детьми столпились матери, и громкоЗвучали вопли: "Подать нам грозитГолодной смертью!" — в графские покои,Где граф, с своей аршинной бородойИ полсаженной гривою, по залуШагал среди собак, вошла ГодиваИ, рассказав о воплях, повторилаМольбу народа: "Подати грозятГолодной смертью!" Граф от изумленьяРаскрыл глаза. "Но вы за эту сволочьМизинца не уколете!" — сказал он."Я умереть согласна!" — возразилаЕму Годива. Граф захохотал,Петром и Павлом громко побожился,Потом по бриллиантовой сережкеГодиву щелкнул: " Россказни!" — "Но чем жеМне доказать?" — ответила Годива.И жесткое, как длань Исава, сердцеНе дрогнуло. "Ступайте, — молвил граф, —По городу нагая — и налогиЯ отменю", — насмешливо кивнул ейИ зашагал среди собак из залы.Такой ответ сразил Годиву. Мысли,Как вихри, закружились в ней и долгоВели борьбу, пока не победилоИх Состраданье. В Ковентри герольдаТогда она отправила, чтоб городУзнал при трубных звуках о позоре,Назначенном Годиве: только этойЦеною облегчить могла ГодиваЕго удел. Годиву любят, — пусть жеДо полдня ни единая ногаНе ступит на порог и ни единыйНе взглянет глаз на улицу: пусть всеЗатворят двери, спустят в окнах ставниИ в час ее проезда будут дома.Потом она поспешно подняласьНаверх, в свои покои, расстегнулаОрлов на пряжке пояса — подарокСурового супруга — и на мигЗамедлилась, бледна, как летний месяц,Полузакрытый облачком… Но тотчасТряхнула головой и, уронившиПочти до пят волну волос тяжелых,Одежду быстро сбросила, прокраласьВниз по дубовым лестницам — и вышла,Скользя, как луч, среди колонн, к воротам,Где уж стоял ее любимый конь,Весь в пурпуре, с червонными гербами.На нем она пустилась в путь — как ЕваКак гений целомудрия. И замер,Едва дыша от страха, даже воздухВ тех улицах, где ехала она.Разинув пасть, лукаво вслед за неюКосился желоб. Тявканье дворняжкиЕе кидало в краску. Звук подковПугал, как грохот грома. Каждый ставеньБыл полон дыр. Причудливой толпоюШпили домов глазели. Но Годива,Крепясь, все дальше ехала, покаВ готические арки укрепленийНе засняли цветом белоснежнымКусты густой цветущей бузины.Тогда назад поехала Годива —Как гений целомудрия. Был некто,Чья низость в этот день дала началоПословице: он сделал в ставне щелкуИ уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,Как у него глаза оделись мракомИ вытекли, — да торжествует вечноДобро над злом. Годива же достиглаВ неведении замка — и лишь толькоВошла в свои покои, как ударилИ загудел со всех несметных башенСтозвучный полдень. В мантии, в коронеОна супруга встретила, снялаС народа тяжесть податей — и сталаС тех пор бессмертной в памяти народа.

Перевод Иван Бунин