Марина Цветаева - Повесть о Сонечке Страница 2

Итак - та самая полная сцена и пустой зал. Яркая сцена и черный зал.

С первой секунды чтения у меня запылало лицо, но - так, что я боялась - волосы загорятся, я даже чувствовала их тонкий треск, как костра перед разгаром.

Читала - могу сказать - в алом тумане, не видя тетради, не видя строк, наизусть, на авось читала, единым духом - как пьют! - но и как поют! - самым певучим, за сердце берущим из своих голосов.

...И будет плыть в пустыне графских комнат Высокая луна. Ты - женщина, ты ничего не помнишь. Не помнишь...

(настойчиво)

не должна.

Страннице - сон. Страннику - путь. Помни! - Забудь.

(Она спит. За окном звон безвозвратно удаляющихся бубенцов.)

Когда я кончила - все сразу заговорили. Так же полно заговорили, как я - замолчала. ?Великолепно?. - ?Необычайно?. - ?Гениально?. - ?Театрально? и т. д. ?Юра будет играть Господина?. - ?А Лиля Ш. - старуху?. - ?А Юра С. - купца?. - ?А музыку - те самые безвозвратные колокольчики - напишет Юра Н. Вот только - кто будет играть Даму в плаще??

И самые бесцеремонные оценки, тут же, в глаза: - ?Ты - не можешь: у тебя бюст велик?. (Вариант: ноги коротки.)

(Я, молча: ?Дама в плаще - моя душа, ее никто не может играть?.)

Все говорили, а я пылала. Отговорив - заблагодарили. ?За огромное удовольствие... За редкую радость...? Все чужие лица, чужие, т. е. ненужные. Наконец - он:

Господин в плаще. Не подошел, а отошел, высотою, как плащом, отъединяя меня от всех, вместе со мною, к краю сцены: ?Даму в плаще может играть только Верочка. Будет играть только Верочка?. Их дружбе - моя любовь?

- А это, Марина, - низкий торжественный голос Павлика, - Софья Евгеньевна Голлидэй, совершенно так же, как год назад: ?А это, Марина, мой друг - Юра З.?. Только на месте мой друг - что-то - проглочено. (В ту самую секунду, плечом чувствую, Ю. З. отходит.)

Передо мною маленькая девочка. Знаю, что Павликина Инфанта! С двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками.

Передо мною - живой пожар. Горит все, горит - вся. Горят щеки, горят губы, горят глаза, несгораемо горят в костре рта белые зубы, горят - точно от пламени вьются! - косы, две черных косы, одна на спине, другая на груди, точно одну костром отбросило. И взгляд из этого пожара - такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!

- Разве это бывает? Такие харчевни... метели... любови... Такие Господины в плаще, которые нарочно приезжают, чтобы уехать навсегда? Я всегда знала, что это - было, теперь я знаю, что это - есть. Потому что это - правда - было: вы, действительно, так стояли. Потому что это вы стояли. А Старуха - сидела. И все знала. А Метель шумела. А Метель приметала его к порогу. А потом - отметала... заметала след... А что было, когда она завтра встала? Нет, она завтра не встала... Ее завтра нашли в поле... О, почему он не взял ее с собой в сани? Не взял ее с собой в шубу?..

Бормочет, как сонная. С раскрытыми - дальше нельзя! - глазами - спит, спит наяву. Точно мы с ней одни, точно никого нет, точно и меня - нет. И когда я, чем-то отпущенная, наконец, оглянулась - действительно, на сцене никого не было: все почувствовали или, воспользовавшись, бесшумно, беззвучно - вышли. Сцена была - наша.

И только тут я заметила, что все еще держу в руке ее ручку.

========

- О, Марина! Я тогда так испугалась! Так потом плакала... Когда я вас увидела, услышала, так сразу, так безумно полюбила, я поняла, что вас нельзя не полюбить безумно - я сама вас так полюбила сразу.

- А он не полюбил.

- Да, и теперь кончено. Я его больше не люблю. Я вас люблю. А его я презираю - за то, что не любит вас - на коленях.

- Сонечка! А вы заметили, как у меня тогда лицо пылало?

- Пылало? Нет. Я еще подумала: какой нежный румянец...

- Значит, внутри пылало, а я боялась - всю сцену - весь театр - всю Москву сожгу. Я тогда думала - из-за него, что ему - его - себя, себя к нему - читаю - перед всеми - в первый раз. Теперь я поняла: оно навстречу вам пылало, Сонечка... Ни меня, ни вас. А любовь все-таки вышла. Наша.

Это был мой последний румянец, в декабре 1918 г. Вся Сонечка - мой последний румянец. С тех приблизительно пор у меня начался тот цвет - нецвет - лица, с которым мало вероятия, что уже когда-нибудь расстанусь - до последнего нецвета.

Пылание ли ей навстречу? Отсвет ли ее короткого бессменного пожара?

...Я счастлива, что мой последний румянец пришелся на Сонечку.

========

- Сонечка, откуда - при вашей безумной жизни - не спите, не едите, плачете, любите - у вас этот румянец?

- О, Марина! Да ведь это же - из последних сил!

========

Тут-то и оправдывается первая часть моего эпиграфа:

Elle ?tait p?le - et pourtant rose3

То есть бледной - от всей беды - она бы быть должна была, но, собрав последние силы - нет! пылала. Сонечкин румянец был румянец героя. Человека, решившего гореть и греть. Я часто видала ее по утрам, после бессонной со мною ночи, в тот ранний, ранний час, после поздней, поздней беседы, когда все лица - даже самые молодые - цвета зеленого неба в окне, цвета рассвета. Но нет! Сонечкино маленькое темноглазое лицо горело, как непогашенный розовый фонарь в портовой уличке, - да, конечно, это был - порт, и она - фонарь, а все мы - тот бедный, бедный матрос, которому уже опять пора на корабль: мыть палубу, глотать волну...

========

Сонечка, пишу тебя на Океане. (О, если бы это могло звучать: ?Пишу тебе с Океана?, но нет:) - пишу тебя на Океане, на котором ты никогда не была и не будешь. По краям его, а главное, на островах его, живет много черных глаз. Моряки знают.

========

Elle avait le rire si pr?s des larmes et les larmes si pr?s du rire - quoique je ne me souvienne pas de les avoir vues couler. On aurait dit que ses yeux ?taient trop chauds pour les laisser couler, qu'ils les s?chaient lors m?me de leur apparition. C'est pour cela que ces beaux yeux, toujours pr?ts ? pleurer, n'?taient pas des yeux humides, au contraire - des yeux qui, tout en brillant de larmes, donnaient chaud, donnaient l'image, la sensation de la chaleur - et non de l'humidit?, puisqu'avec toute sa bonne volont? - mauvaise volont? des autres - elle ne parvenait pas ? en laisser couler une seule.

Et pourtant - si!

Belles, belles, telles des raisins ?gr?n?s, et je vous Jure qu'elles ?taient br?lantes, et qu'en la vojant pleurer - on riait de plaisir! C'est peut-?tre cela qu'on appelle ?pleurer ? chaudes larmes?? Alors j'en ai vu, moi, une humaine qui les avait vraiment chaudes. Toutes les autres, les miennes, comme celles des autres, sont froides ou ti?des, les siennes ?taient br?lantes, et tant le feu de ses joues ?tait puissant qu'on les voyait tomber roses. Chaudes comme le sang, rondes comme les perles, sal?es comme la mer.

...On aurait dit qu'elle pleurait du Mozart4.

========

А вот, что о Сонечкиных глазах говорит Edmond About в своем чудесном ?Roi des Montagnes?:

- Quels yeux elle avait, mon cher Monsieur! Je souhaite pour votre repos que vous n'en renc?ntriez jamais de pareils. Ils n'etaient ni bleus ni noirs, mais d'une couleur sp?ciale et personnelle faite expr?s pour eux. C'?tait un brun ardent et velout? qui ne se rencontre que dans le grenat de Sib?rie et dans certaines fleurs des jardins. Je vous montrerai une scabieuse et une vari?t? de rose tr?mier? presque noire qui rappellent, sans la rendre, la nuance merveilleuse de ses yeux. Si vous avez jamais visit? les forges ? minuit, vous avez du remarquer la lueur ?trange que projette une plaque d'acier chauf?e au rouge brun: voil? tout justement la couleur de ses r?gards. Toute la schience de la femme et toute l'innocence de l'enfant s'y lisaient comrne dans un livre; mais ce livre, on serait devenu aveugle ? le lire longtemps. Son regard br?lait, aussi vrai que je m'appelle Hermann. Il aurait fait m?rir les p?ches de votre espalier5. Понятен теперь возглас Павлика?

Знай, что готов я на любой костер взойти, Лишь только бы мне знать, что будут на меня глядеть Твои глаза...

Мое же, скромное:

Глаза карие, цвета конского каштана, с чем-то золотым на дне, темно-карие с - на дне янтарем: не балтийским: восточным: красным. Почти черные, с - на дне - красным золотом, которое временами всплывало: янтарь - растапливался: глаза с - на дне - топленым, потопленным янтарем.

Еще скажу: глаза немножко жмурые: слишком много было ресниц, казалось - они ей мешали глядеть, но так же мало мешали нам их, глаза, видеть, как лучи мешают видеть звезду. И еще одно: даже когда они плакали - эти глаза смеялись. Поэтому их слезам не верили. Москва слезам не верит. Та Москва - тем слезам - не поверила. Поверила я одна.

Ей, вообще, не доверяли. О ней, вообще, на мои бьющие по всем площадям восторги, отзывались... сдержанно, да и сдержанно-то - из почтения ко мне, сдерживая явный суд и осуждение.

- Да, очень талантливая... Да, но знаете, актриса только на свои роли: на самое себя. Ведь она себя играет, значит - не играет вовсе. Она - просто живет. Ведь Сонечка в комнате - и Сонечка на сцене...

========

Сонечка на сцене:

Выходит маленькая, в белом платьице, с двумя черными косами, берется за спинку стула и рассказывает: - Жили мы с бабушкой... Квартирку снимали... Жилец... Книжки... Бабушка булавкой к платью пришпиливала... А мне - сты-ыдно...

Свою жизнь, свою бабушку, свое детство, свою ?глупость?... Свои белые ночи.

Сонечку знал весь город. На Сонечку - ходили. Ходили - на Сонечку. - ?А вы видали? такая маленькая, в белом платьице, с косами... Ну, прелесть!? Имени ее никто не знал: ?такая маленькая...?

?Белые Ночи? были - событие.

Спектакль был составной, трехгранный. Первое: Тургенев, ?История Лейтенанта Ергунова?: молодая чертовка, морока, где-то в слободской трущобе завораживающая, обморачивающая молодого лейтенанта. После всех обещаний и обольщений исчезающая - как дым. С его кошельком. Помню, в самом начале она его ждет, наводит красоту - на себя и жилище. Посреди огромного сарая - туфля. Одинокая, стоптанная. И вот - размахом ноги - через всю сцену. Навела красоту!