Виталий Калашников - Стихи Виталия Калашникова, которые очень нравятся Бакшутову, Давыдову и Маше Страница 2

1979

Запутавшийся в чем-то главном,Я ничего не понимаю,На прошлое я строю планы,О будущем воспоминая.

Меня не сыщешь в настоящем,Где, переполненный слезами,Я на судьбу смотрю просящеПочти собачьими глазами.

1979

Ветку рукой отводил и наткнулся на почку.Что-то такое знакомое вдруг проскользнуло.Когда еще так вдруг дрожала рука у меня?Когда еще так осторожно я пальцами гладилИ еле заметный рукой обходил бугорок?Еще раз потрогал… Ах, да, ну конечно, конечно —Я все позабыл, а рука все тоскует и помнитО родинке милой на белом плече.

1986

Проулками от Домского собораИду едва знакомою дорогойСквозь гул и шелест баховского бора.Все это одному мне слишком много.

Весь этот город, распоровший небо,Застыл под проливною черепицейКак некая великая победа —Он будит мысль и не дает забыться

Но мне не разобрать, о чем кричатВсе эти лица, улицы и зданья —Вновь пустота у левого плечаРастет и принимает очертанья.

Я к ней привык — к печали еженочной,Привык к молчанию и не держать под локоть,Отсутствие твое настолько прочно,Что я уже могу его потрогать.

Не стоило куда-то уезжать,Укачивая память, словно зыбку,Когда не город вижу, а опятьСкамью под липой и твою улыбку.

Побег мой провалился в самом главном,Теперь я это ясно понимаю —Отсутствие твое настолько явно.Что я его невольно обнимаю.

Я знаю: жизнь — это целоватьВот эти плечи, волосы, коленки…И тротуаром узким, как кровать,Идем мы: я — от края, ты — у стенки.

1983

… Горестное чувство утеканья

Присуще нам, как зрение и слух.

Я так хочу туда, в начало,Где столько света и теплаИ нужно от любви так мало —Всего лишь, чтоб она была,Где мир глядит в тебя влюбленноИ нежен, словно мягкий мех,Где чувство неопределенноИ разливается на всех

Или туда, где мир развенчан,Он расплывается в слезах,Напоминая чьи-то плечи,Улыбку, волосы, глаза,Где ты застыл, закрепощенныйОбъятьем маленькой руки,И жизнь разгадкой воплощеннойЩебечет у твоей щеки

Или хотя б туда, где зачатКромешный быт и неуют,Где мелочи так много значат,А сны покоя не дают,Где в первых приступах отчаяньяЛюбовь, не зная, как ей быть,Познавши чувство утеканья,Спешит себя оборонить.

Но можно и туда, где поздноЕе спасать или беречь,Где все горит, где несерьезноЖдать повода для новых встреч.В ежеминутное прощанье,Когда любовь уже не жаль,Там бродит за чертой отчаяньяТакая светлая печаль.

Но, впрочем, можно жить и дальше.Там мир так медленно болит,Там пусто так, что шелест фальшиИ тот немного веселит.Где собираешься в дорогу,Чтоб все забыть в чужом краю,Где чувство тлеет, понемногуПодтачивая жизнь твою.

Но только не сюда, где, вдавленВ кровать волной небытия,Цепляюсь я за образ дальний,Почти забытый мной, где яСвой взгляд уже не отрываюОт окон и входной двери.Любимая, я умираю,Приди, спаси и сохрани.

1985

В. Коркия

Здесь, в Испании, где тыи всегда найдется та,где послания — цветы,а признание — плита,

здесь любая площадь — кругдля копыт и красных краг,там, где ты или твой другс кровью заключают брак.

Сразу возникает бык,наставляет острый рог,испускает смертный рык,разворачивает бок,

разворачивает бок —круглый, словно ржавый бак,необъятный, как каток,и лоснящийся, как лак.

Соблюдая внешний шик,подавляя первый шок,делает свой первый шагбудущий костей мешок.

Делает свой первый шагв окруженье верных слуг,разворачивает стяг,каблуком бьет о каблук,

и под общее «ура!»ты увидишь через миг:бандерильи — шампуравходят в будущий шашлык.

Продолжаешь наступать,говоришь: иди сюда! —чтоб скатеркою застлатьстол нестрашного суда.

Ведь не жаль, не жаль, не жаль,все предчувствуют конец,и твоя пронзает стальсразу тысячи сердец.

Под прицелом этих глазты застыл один — в крови.Вот примерно так у насобъясняются в любви.

1997

Твой телефон на сердце моемВыжжен. И все. И не будем о нем.

Будет хирург мое сердце вертеть,Долго звонить он не будет хотеть,

Долго, шнура распуская витки,Долгие будет он слушать гудки,

И наконец-то в уставшие ушиВыдохнет худенький голос старуший:

— Слушаю.— Умер товарищ один. Думали, можетРодным сообщим.

— А у меня-то и нет никого,Поумирали. Ну, ничего.

… Пальцем хирург мое веко поднял,— Карие, — сухо он в трубку сказал.

— Может, и знала когда-то его.— Что ж, извините.— Ну, ничего.

1978

Став на колени, словно пить хотел,У выхода античной анфилады,Черпал ладонью пепел           и гляделНа глиняное сердце винограда.

Есть нестерпимый зуд припоминанья,Когда застыл в предчувствии вины,Но слышен только гул из глубиныБездонного и зыбкого сознанья.

Там что-то с совестью.Я был бесчеловечен.Забытая — я знал, что это ты,Когда поднял за худенькие плечиК своим губам и отпил           пустоты.

1982

Есть великие боги, к которым взывает полмира,Есть старые мудрые боги, которым молятся целые континенты.Есть боги, которым поклоняются великие страны,Есть боги, которым подносят дары маленькие деревеньки.Есть бог, в которого верили только двое,А теперь один.

1996

А.Т.

Обо мне говорят:Жил словно вор на заброшенной даче,Вечно рассеян и взгляд озадачен,Ставен ни разу не открывал:Что-то скрывал — наркоман, воровал?Связан с какой-то актрискою местной —Люди о ней отзывались нелестно,Вечером поздно она приезжалаИ, говорят, что его содержала…Гости бывали из-за границы —Мы на него заявляли в милицию.

Я говорю:

Было да сплыло заветное счастье,Это судьбе моей не прощается.Жил я у города на краю,В маленьком доме,В маленьком доме,В маленьком доме…В огромном раю.Каждую ночь из соседнего лесаВ гости ко мне приезжала принцесса,Ночью мы жили, словно семья:Я, моя радость и мышка моя.Днем же один оставался я дома,Сказки писал и читал их знакомым,Мышка в норе отсыпалась до ночи,Ну, а лесная принцесса мояПри царском дворе работала дочерьюКороля.

1978

Здесь, под высоким небом Танаиса,Я ехал в Крым, расстроен и рассеян,И сам не свой из-за какой-то дуры.И у друзей на день остановился,И дом купил, и огород засеял,И на подворье запестрели куры.

Здесь, под спокойным небом Танаиса,Я перестал жить чувством и моментом.Я больше никуда не порывался,Я больше никогда не торопился,Возился с глиной, камнем и цементомИ на зиму приготовлял запасы.

Здесь, под античным небом Танаиса,Зимой гостили у меня Гораций,Гомер, Овидий, Геродот, а летомРодные и приятели: актрисы,Писатели каких-то диссертаций,Изгнанники, скитальцы и поэты.

Здесь, под ненастным небом Танаиса,Сначала долго, нестерпимо долгоТерпел я недороды, но в наградуОднажды все рассады принялись, и…Взошла любовь, Отчизна, чувство долга,И, наконец, душа, которой рады.

Здесь, под бездонным небом Танаиса,Перед собой я больше не виновенВ том, что люблю мышленье и свободу:Вот дом, в котором я родился,Вот кладбище, где буду похоронен, —Всего минут пятнадцать ходу.

1985